Нююссёнен тут же поправился: все-таки он урвал больше двадцати штук, да и сотрудники не особо-то пострадали. К тому же, кто их просил задерживаться после работы в офисе, чтобы потрахаться. Могли бы и дома этим заняться. Или не лезли бы не свое дело и не мешали Каке работать. Каке вообще считал, что любопытство только вредит людям, особенно мужикам.

Деньги Каке с успехом растранжирил за две недели, проведенные в Стокгольме и Копенгагене, из которых он ничего не помнил. Но в карманах обнаружились билеты и ресторанные счета, из чего можно было сделать вывод, что таковая поездка имела место быть. Каким образом Каке, синий, дрожащий и опухший от похмелья, попал обратно в Хельсинки — до сих пор непонятно. Ему некуда было больше податься, кроме как в квартирку Линнеи в районе Тёёлё. Неплохая фа-тера, набитая всякой старинной дребеденью, креслами, картинами, занавесками. В прихожей на постаменте — гипсовая статуэтка Маннергейма на горе с биноклем на пузе и меховой шапкой на голове.

Тем временем дело об ограблении с нанесением телесных повреждений приобрело огласку. Пострадавшие опознали Каке и позвонили Линнее, требуя компенсации ущерба, что, на взгляд Каке, было просто верхом наглости. К тому же, они начали шантажировать его, угрожая обратиться в полицию… и все это из-за пары синяков… Концовка истории была всем известна. Линнеа Раваска в который раз вызволила из беды племянничка: она все уладила и всем проплатила, так как не могла допустить, чтобы родственника упекли в тюрягу на много лет. Каке клялся и божился, что вернет ей деньги и даже написал долговую расписку, поэтому Линнеа продала свою трехкомнатную квартиру на улице Калониуксенкату за мизерную цену — дело было срочным, а покупателей было мало. Стороны пришли к соглашению. На оставшиеся деньги Линнеа купила маленький домик в деревне Харми-сто, куда и переехала на время, пока Каке не выплатит ей долг. Линнеа заплатила за него несколько тысяч марок-по тем временам сумма умопомрачительная, так что у Каке и мысли не было о том, чтобы когда-нибудь ее вернуть.

Линнеа Раваска, конечно, всеми способами пыталась вытянуть из него деньги. Говорила о каком-то там данном слове, совала под нос долговую расписку, жаловалась и умоляла, но все безрезультатно.

Каке не работал, это как-то входило вразрез с его мироощущением, да и как можно заработать честным трудом, горбатясь на какой-нибудь стройке, такую кучу денег!

Должно же у старушки быть хоть какое-то понятие о жизненных реалиях.

В конце концов, Линнеа начала угрожать тем, что обратится в суд, она трясла перед ним распиской с его собственноручной подписью, но и это не помогло. Каке сообщил ей, что взять с него нечего; кроме того, как Линнеа объяснит полиции, что она дала взятку потерпевшим, чтобы помешать правосудию свершиться? Да и на фиг поднимать шум из-за какой-то бумажки, которую можно запросто разорвать на кусочки и запихать ей в задницу. С этими словами он вырвал расписку из рук Линнеи и разорвал на мелкие кусочки, однако осуществлять вторую часть угрозы не стал. Со слезами на глазах Линнеа смела обрывки расписки веником на совок и сунула их в печь. Это было уже несколько лет назад.

После истории с распиской Линнеа окончательно разочаровалась в племяннике покойного мужа. От любви и доверия не осталось и следа. Отношения стали напряженными, но Каке Нююссёнену это ничуть не мешало. Даже лучше, что старуха переехала из столицы в деревню, там было легче ныкаться от легавых, чем в городе, где его хорошо знали. Время от времени такая необходимость возникала: Каке объявляли в розыск, чтобы допросить или вызвать в суд, но на чердаке сарая в Хармисто можно было валяться хоть все лето, не рискуя быть обнаруженным полицией. К тому же, теперь ему было куда съездить на природу с друзьями, чтобы отвлечься от шумного города. Ну как вам, парни, финское лето с банькой и винищем, разве не прелесть?

Линнеа Раваска с отвращением смотрела в сторону бани. Голые обезьяны скакали вокруг бани, кого-то вырвало прямо на крыльцо, кто-то справлял нужду рядом. Белесое туловище Кауко с торчащим вперед пузом выглядело просто нелепо до омерзения. Как из того младенца, которого она пеленала и кормила из бутылочки, могло вырасти такое чудовище? Но в детстве Кауко был совсем другим. Он смотрел на нее своими наивными глазенками и называл бабушкой… Впрочем, он до сих пор так ее называет. Какая мерзость.

Если бы ее муж был жив, он бы сразу положил конец этим издевательствам. Полковник Раваска был горяч на руку, особенно когда выпьет. И Линнеа не сомневалась: увидь все это — он бы выхватил свой военный пистолет, завел бы Кауко за баню и прикончил как презренного пса.

Так всегда бывает: сперва теряешь способность соображать, а уже потом заканчивается спиртное.

Подчиняясь законам природы, гости Линнеи Ра-васки под утро констатировали, что вволю нагулялись в мужской компании и что теперь им не хватает женского общества и ласки. Линнею они за женщину не считали из-за преклонного возраста, поэтому единодушно приняли решение отправиться на поиски спиртного и женщин.

Начались поиски одежды, в которой они приехали. Найденное алкаши кое-как напялили на себя. Затем троица, держась друг за друга, доковыляла до угнанной машины и разместилась там, громко хлопнув дверцами.

Беспокойный сон Линнеи прервал рев мотора; она вскочила, бросилась к окну и увидела, как красный автомобиль удаляется по дороге в деревню. Растущие на обочине молодые осинки долго еще тряслись после того, как машина исчезла за поворотом. Линнеа взмолилась небесам, чтобы троица отправилась домой в Хельсинки и больше не возвращалась. Она вышла на улицу и позвала кошку, которая только теперь отважилась выбраться из-под сарая. Прижимая к себе кошку, Линнеа пошла по росистой траве к бане, чтобы убедиться, что гости и в самом деле убрались восвояси.

В бане ее встретил страшный беспорядок. В животе у старушки все сжалось от ужаса: баня была засыпана листьями, шишками и огрызками веников, крышка с бака исчезла, везде валялись пустые пачки из-под сигарет, битые бутылки на полу и на лавках, в корзине для дров — блевотина.

В раздевалке обнаружились предметы мужской одежды, что означало, что поспешный отъезд носил временный характер и что вскоре можно было ждать возвращения гостей и продолжения банкета.

Ранняя поездка ватаги Кауко Нююссёнена в поисках женщин и бухла охватила обширный район западной части губернии Уусимаа: сначала братва отправилась в Нуммелу в Вихти, но оставаться там они не осмелились, потому как понимали, что состояние сильного опьянения может затруднить разговор с дорожным патрулем. Людные места они старались обходить стороной, и поэтому отправились в объезд города Лохья в направлении Ханко, а оттуда в Вирккалу, затем устроили разведывательное ралли в Лохьясаари, поспрашивали у местных, где можно найти женщин и вина, и поскольку желаемого ответа не получили, то повалили несколько заборов и справили нужду в почтовые ящики у дороги.

Бензин уже был на исходе, но заправляться на круглосуточных заправках было плохой идеей, потому как охранники могли сообщить в полицию о пьяных за рулем. К счастью, на западе Уусимаа есть еще заправки, где ночной охраны нет: в самый последний момент на такую заправку они и наткнулись в районе Карккилы.

Они смело взломали стеклянную дверь, разбили кассовый аппарат, из холодильника в баре набрали в пластиковый мешок пива и бутербродов с яйцом и анчоусами, затем залили полный бак бензина с ручной колонки, несчастный замок на которой запросто свернули с помощью найденного в здании заправки лома.

— Двухтактный немного дымит, но вряд ли движок заклинит, даже если и погазуем слегка, — заметили непрошенные гости Линнеи Раваски — Бак полон, так что собираем свое хозяйство и в тачку.

Можно было ехать, но прежде друганы решили прикончить немецкую овчарку, которую владелец заправки, по обычаю, оставил у кассы сторожить хозяйскую собственность. Домкратом Пера размозжил собаке голову, а Яри стилетом отрезал бедняге хвост по самый копчик. Проехав пару километров, они сделали привал у песчаного карьера, чтобы выпить холодного пивка и закусить бутербродами. Где-то заливался козодой, создавая приятную атмосферу. Пера нашел на склоне карьера моток ржавой проволоки, с помощью которой привязал только что отрезанный хвост собаки к антенне. Здорово, когда во время езды на ветру развевается хвост овчарки, словно знамя свободы.