— Я не думала, сударь, — сказала г-жа Эванхелиста, — что после семилетнего вдовства, после того как я из любви к дочери отвергла самые блестящие партии, теперь, когда мне уже тридцать девять лет, меня могут заподозрить в подобном сумасбродстве! Если бы мы не вели деловой разговор, я назвала бы такое предположение дерзостью.

— Разве не было бы еще большей дерзостью считать, что вы не можете выйти замуж?

— Иметь возможность и хотеть — вещи разные, — заметил любезно Солона.

— Хорошо, — сказал метр Матиас, — не будем говорить о вашем замужестве. Но ведь вы можете (чего и мы все желаем) прожить еще лет сорок пять. А это значит — так как вы сохраните право на пожизненное пользование наследством господина Эванхелиста, — что вашей дочери и зятю придется положить зубы на полку.

— Что вы хотите этим сказать? — спросила вдова. — Что значит «пожизненное пользование» и «положить зубы на полку»?

Солонэ, человек со вкусом и любитель изящного, рассмеялся.

— Я объясню вам, — ответил старик. — Если вступающие в брак благоразумны, они думают о будущем. А думать о будущем — значит откладывать половину доходив, даже если предположить, что будет только двое детей, которых надо как следует воспитать, а затем обеспечить. Значит ваша дочь и ваш зять будут вынуждены жить на двадцать тысяч в год, в то время как сейчас, не состоя в браке, каждый из них привык тратить по пятидесяти тысяч. Но это еще не все. Наступит день, когда мой клиент должен будет дать своим детям отчет в миллионе ста тысячах франков, принадлежавших их матери, но он может их совсем не получить, если она тем временем умрет, а вы, сударыня, будете еще здравствовать, что ведь может случиться. По совести говоря, подписывать такой контракт — все равно, что броситься в Жиронду, заранее дав связать себя по рукам и ногам. Вы хотите, чтобы ваша дочь была счастлива? Но если она питает к мужу любовь — чувство, в котором нотариусы не должны сомневаться, — она разделит с ним все невзгоды. Сударыня, этих невзгод будет достаточно, чтобы умереть с горя, так как она будет терпеть нужду. Да, сударыня, нужду, ибо для людей, которым требуется сто тысяч в год, иметь только двадцать тысяч — равносильно нужде. Если граф пойдет во имя любви на безрассудство и когда-нибудь стрясется беда — изъятие имущества супруги будет для него разорением. Я защищаю как их интересы, так и ваши, защищаю интересы их будущих детей, интересы всего общества.

«Старичок палит изо всех пушек», — подумал мэтр Солонэ и взглянул на свою клиентку, как бы желая сказать ей: «Ну же!»

— Эти интересы можно примирить, — спокойно ответила г-жа Эванхелиста. — Я могу оставить себе лишь небольшую пенсию, необходимую для жизни в монастыре, и вы тотчас же вступите во владение моим имуществом. Я готова отказаться от светской жизни, если это обеспечит счастье дочери.

— Сударыня, — сказал старый нотариус, — нужно время, чтобы здраво обдумать положение и найти выход, устраняющий все трудности.

— А, боже мой, сударь, — воскликнула г-жа Эванхелиста, для которой промедление было гибельно, — ведь все и так ясно! Я не знала, как заключаются браки во Франции, ведь я испанка и креолка. Мне не было известно, что, прежде чем выдать дочь замуж, надо наперед знать, сколько дней господь судил мне еще прожить; оказывается, я причиняю дочери ущерб своим существованием, я виновата в том, что еще жива, что так зажилась на свете. Когда я выходила замуж, у меня не было ничего, кроме имени; но оно одно казалось моему мужу дороже, чем все богатства. Какие сокровища могут сравниться со знатным происхождением? Моим приданым были красота, добродетель, знатное имя, воспитание, способность принести мужу счастье. Могут ли деньги заменить все это? Если бы отец Натали слышал наш разговор, это глубоко уязвило бы его благородную душу, смутило бы его загробный покой. Я истратила несколько миллионов, — хотя, возможно, и безрассудно, но никогда не видела, чтобы он хмурился из-за этого. После его смерти я стала бережливее, расчетливее, если сравнить с тем образом жизни, какой я вела раньше по его собственному желанию. Итак — разрыв! Господин де Манервиль до того расстроен, что я…

Нет возможности передать, какое замешательство и смятение были вызваны среди собеседников словом «разрыв». Достаточно сказать, что все четверо, невзирая на свою воспитанность, заговорили одновременно.

— В Испании можно заключать браки сообразно с испанскими обычаями, как заблагорассудится; но во Франции это делается сообразно с французскими обычаями, сообразно со здравым смыслом и с материальными возможностями! — заявил Матиас.

— О сударыня, вы заблуждаетесь насчет моих истинных чувств! — воскликнул Поль, выйдя наконец из оцепенения.

— Речь идет не о чувствах, — прервал его старый нотариус, желая удержать своего клиента от опрометчивого поступка, — речь идет об интересах всех трех поколений. Разве это мы промотали недостающие миллионы? Мы только стараемся избежать трудностей, в возникновении которых ничуть не виноваты.

— Женитесь, не торгуясь! — воскликнул Солонэ.

— Мы торгуемся? По-вашему, защищать интересы будущих детей, интересы отца и матери — значит торговаться? — возразил Матиас.

— Да, я глубоко сожалею, что в молодости был расточителен, — продолжал Поль, обращаясь к вдове, — и не могу из-за этого одним словом покончить весь спор. Вы также, должно быть, сожалеете о том, что не умели вести дела и были невольной виновницей их расстройства. Бог свидетель — я не думаю сейчас о себе; скромная жизнь в Ланстраке не страшит меня; но ведь Натали придется отказаться от своих привычек, от своих вкусов… Мы будем вынуждены вести очень скромный образ жизни.

— А откуда брались миллионы у моего мужа? — сказала вдова.

— Господин Эванхелиста вел коммерческие дела, — живо возразил старый нотариус, — рисковал крупными суммами, как всякий негоциант; он снаряжал корабли и в результате получал значительные барыши, а граф — только обладатель капиталов, помещенных в дела, дающие один и тот же определенный доход.

— Есть еще возможность примирить стороны, — заявил Солонэ. Его слова, произнесенные фальцетом, принудили замолчать остальных собеседников и привлекли к нему всеобщее внимание. Все взгляды обратились на него.

Этот молодой человек был похож на искусного кучера, который, держа в руках вожжи, управляет четверкой лошадей и по своей прихоти погоняет или сдерживает их. Он то давал волю страстям, то вновь их успокаивал, меж тем как Поль задыхался в своей упряжи — ведь речь все время шла о его жизни и счастье; а г-же Эванхелиста порой совсем застилало глаза вздымающимся вихрем спора.

— Вы можете, сударыня, — продолжал Солонэ после краткой паузы, — немедленно передать графу все пятипроцентные облигации и продать свой особняк. Я могу выручить за него триста тысяч франков, пустив земельный участок в продажу по частям. Из этой суммы вы вручите графу полтораста тысяч франков. Итого, он тотчас же получит девятьсот пятьдесят тысяч; если это и не составит всей суммы, которую вы должны дочери, то все же во Франции мало найдется таких приданных!

— Прекрасно, — сказал мэтр Матиас, — а что останется у матери?

В этом вопросе уже чуялось согласие, и Солонэ подумал:

«Ага, попался, старый волк!»

— Что касается госпожи Эванхелиста, — продолжал молодой нотариус, — то у нее останется пятьдесят тысяч экю из суммы, вырученной за особняк. Эти деньги, вместе с полученными от продажи движимого имущества, могут быть обращены в ценные бумаги, дающие пожизненный доход в размере двадцати тысяч ливров. Жить она может у графа. Ланстрак — обширное поместье. У вас, — сказал он, обращаясь к Полю, — имеется дом в Париже; значит, ваша теща может и там жить вместе с вами. Не имея никаких расходов по дому и обладая двадцатитысячным доходом, она будет даже богаче, чем в данное время, когда пользуется всем своим состоянием. У г-жи Эванхелиста только одна дочь; граф также одинок, если не считать дальней родни, — значит, нечего опасаться столкновения интересов. Теща и зять при подобных условиях являются членами одной и той же семьи. Недостающую сумму г-жа Эванхелиста возместит, внося из двадцати тысяч своего пожизненного дохода известную плату за свое содержание, что послужит подспорьем для молодых. Как нам известно, вы слишком благородны, сударыня, слишком великодушны, чтобы быть в тягость детям. Таким образом, вы будете жить все вместе, беззаботно, располагая ста тысячами франков в год; не правда ли, граф, эта сумма вполне достаточна, чтобы пользоваться в любой стране всеми благами существования и удовлетворять все свои прихоти? Согласитесь, что новобрачные зачастую испытывают потребность в присутствии третьего лица. Кто же, скажите, может быть этим третьим лицом, как не любящая и добрая мать?