Отдавая это приказание, князь пил мед из чарки, которую поставил на скамье, и сам опустился на нее.

Несмотря на лунную ночь, слуги зажгли смолистые лучины, а князь спокойно смотрел на умирающих своих товарищей, на свои жертвы. Еще не все умерли. Несколько полуживых кметов, издавая последнее дыхание, ревели и изрыгали проклятия; на земле валялись трупы.

У самой лестницы лежал умирающий старец; умирая, он проклинал:

— Чтоб ты сгинул, Хвост проклятый… ты, и кровь твоя, и потомство твое, и род, и имя. Чтоб ты пропал, провалился сквозь землю!

Князь хохотал, глядя на проклинающего его старика.

В воротах показалось несколько женщин, с испугом взиравших на эту резню. Между тем челядь под начальством Смерды деятельно очищала двор, относя трупы к стене; здесь срывали с них одежду, брали мечи из окоченелых рук, обрывали ножны, снимали сапоги… Ободранные тела несли на насыпь, откуда бросали их в воду, несмотря на то, что во многих жизнь еще не угасла. Слышно было, как тела падали в воду; смех вторил этим похоронам. Слуги забавлялись бросанием тел в озеро. Вороны поднялись с башни и, прилетев на озеро, кружились над ним, каркая и махая крыльями.

Хенго сидел на скамье; он остолбенел, он опасался тронуться с места, он невольно боялся и за себя. Он не мог понять, чем провинились эти жертвы, кто они и почему князь, вместо того чтобы жалеть их или сердиться, неистово хохотал.

Хенго, не зная, что делать, потихоньку вышел из избы и около стен хотел пробраться к сыну, в сарай. Князь в это время прохаживался перед своим домом, напевая какую-то веселую песню. Быстрый его глаз заметил немца в тени.

— Эй, ты! Поди сюда! — крикнул князь и, как собаке, указал ему на свои ноги. Хенго боязливо приблизился. По походке, по движению и по словам нетрудно было заметить, что князь напился допьяна.

— Вот видишь! Хороший ужин! — говорил князь, смеясь. — Что ж, немец, видел ты, как они весело забавлялись? Им жарко было, — ну теперь они купаются в озере! Они сами передушили друг друга… Они сами… Моих людей там не было ни одного… А мед, а ум зачем? Эй! Вы, саксонцы и франки проклятые, вы все умники, а? А кто бы из вас сумел избавиться от этой дряни?

Князь хохотал, держась за бока.

— Для моих людей останется много одежды, а для меня земля и лошади. Вот так пир, и меду не жаль!

Князь не мог удержаться от смеха.

— Напейся и ты меду, рыжее рыло! — закричал он.

Хенго кланялся до самой земли, желая избавиться от тяжкого испытания, но тщетно. Мальчик поднес ему большую чарку меда, а когда он не решался напиться, князь велел ему насильно лить в горло. Двое слуг поймали немца, придержали его, а мальчуган открыл ему рот пальцами и, смеясь, вылил ему мед в горло. Немец поклонился за угощение и намеревался уйти, боясь за свою голову, которую легко можно было потерять в эту минуту, но князь сел на скамью и призвал его. Немец подошел к скамье.

— Что видел, — начал полусонный князь, — расскажи старому графу. А как я начал, так и окончу. Ни один не ускользнет из моих Рук. Сыновьям я оставлю мир дома… Кметам хотелось слишком высоко летать… нужно было их обуздать… Скажи, что я их не боюсь… а помощи не прошу… что я их уже много передушил и до последнего уничтожу.

Вдруг Хвост как будто бы вспомнил о чем-то и дал знак рукою, чтобы Хенго подошел ближе.

— Видел ты моих молодцов? Выросли? — начал он, не дожидаясь ответа немца. — Они должны быть не малы. Сильны они? В отца или в мать? Ходили на врага?

Хенго старался дать ответы на все вопросы князя, которого он боялся. Князь дремал, глаза его сами закрывались. Он спросонья бормотал про себя:

— Я заведу у вас порядок, будет вам лад. Будет у вас Ладо… за бороду буду вешать у дороги… Я один здесь князь и властелин… Моей быть воле, не вашей!.. Вон с этою падалью… вон!

Он открыл глаза, заметил стоявшего перед ним немца и улыбнулся.

— Видел охоту? — обратился князь к Хенго. — Удачная охота… зверь жирный… мои вороны покушают досыта…

Он начал напевать какую-то песню и снова вздремнул.

— Племянник безглазый… еще двое их осталось… и этих приведут… они уже клялись уничтожить меня… Жизни я у него не отнимал… пусть гниет в темнице…

Он начал считать по пальцам.

— Войтас… Жирун… Гезло… Курда… Мстивой… пять семейств… Баб должны завтра сюда пригнать… и стада…

Он смеялся, болтал и дремал. Хенго боялся тронуться с места, не получив от князя разрешения. Самбор тоже вышел на двор, — спать ему не хотелось, — а явилось желание посмотреть на свирепого властелина. Молодой парень тихонько подошел к спящему князю; прислушиваясь к его бормотанию, он невольно грозно посмотрел на него, встряхнул головою и медленно тем же путем возвратился в избу.

Между тем князь уснул крепким сном. Храпение его раздавалось все громче и громче, голова все ниже опускалась на грудь. Немного спустя в дверях показалась женщина и двое парней. Несмотря на сопротивление пьяного Хвоста, они насильно подняли его и повели, вернее, потащили в дом. Двери за ними захлопнулись.

Хенго, опьяневший от меда, испуганный разыгравшейся перед его глазами кровавою драмою, придерживаясь стен, направился нетвердыми шагами к своим лошадям и здесь лег на соломе.

На дворе погасли лучины. Луна освещала черные лужи застывающей крови и забытые у преддверия трупы, не могущие до сих пор еще проститься с жизнью; кровь еще струилась из ран несчастных кметов; они, опьяневшие от меда, не чувствовали, как остатки жизни уходили из них. Дворовые и челядь, показывая на них› пальцами, хохотали и глумились над умирающими.

— Всем им так будет, кметам, жупанам и старшинам, которые не хотят слушаться его милости, нашего князя.

Смерда заглядывал во все углы и закоулки двора; слуги расходились ночевать поодиночке. Тишина царствовала теперь в городе, где недавно еще раздавались звуки песен и стоны умирающих. Собаки выли, почуяв кровь, а вороны, каркая, садились на верхушку башни, где были их гнезда, или кружились над водою. По недосмотру Смерды несколько забытых жертв умирало спокойно.

Когда Хенго проснулся на следующее утро, солнце успело уже пройти часть своего ежедневного пути. Над ним стоял Герда и старался разбудить отца, так как князь звал немца к себе. Когда Хенго, умывшись, побежал к нему, князь сидел один у стола в своей избе; перед ним стояло жареное мясо, чарки пива и меду. Его затекшие кровью глаза свирепо перебегали с предмета на предмет. Он долго смотрел на немца молча. Наконец проговорил:

— Я знаю, зачем тебя прислали, — начал он с гордостью. — Скажи, что я им благодарен, но в помощи их не нуждаюсь и нуждаться не буду. А если бы когда-нибудь случилась в ней надобность, я обращусь к ним сам. Мне удобнее без них, они даром не придут и каким-нибудь пустяком не зажмешь им ртов. Знаю я их. Возвращайся к ним и передай мой поклон старому графу; пусть учит хорошенько моих парней воевать; пусть живут там и вернутся, когда я прикажу; теперь же не время. Здесь еще нужно чистить; не скоро еще я избавлюсь от этих червей. Старый граф пусть успокоится, — прибавил князь, — хотя здесь народ дикий, привыкший к своеволию, но я сумею его обуздать.

Князь напился пива и задумался. Хенго стоял перед ним. Наконец он указал немцу дверь.

Едва Хенго успел выйти от князя, как у порога встретил того же мальчугана, который вчера позвал его к княгине. Ее милости угодно было призвать к себе немца с товаром. Хенго, взяв свой узел, отправился к ней.

Княгиня, окруженная своими слугами, дожидалась немца в той же светлице, где он видел ее вчера. Слуги княгини были так же бледны, как и их госпожа: лица их, быть может, еще недавно подернутые красным румянцем, выцвели здесь, вдали от родины, среди чужих. Хенго, как опытный торговец, знал, что кому следует показать. В Вишевой хижине он показывал металл среднего достоинства, желтый и красный, здесь же он вынул из сумки серебряные кольца, золотые листики и цветы, выделанные из тоненьких золотых листочков, которыми женщины обшивали платья. Женщины немного оживились, глядя на блестящие безделки; они брали их в руки, прикладывали к платьям. Хенго и не заметил, как весь его товар разошелся по рукам. Он стоял, не смея сказать ни слова, когда мальчуган отворил дверь и в комнату вошел князь в колпаке, закрывавшем ему почти совсем глаза. Стоя у порога, он смотрел на женщин, любуясь личиками тех, которые были моложе и красивее своих товарок. Князь бросил взгляд и на товар, но как-то презрительно при этом улыбнулся, а когда княгиня заметила ему, что для ее женщин все это пригодилось бы, князь, смеясь, приказал немцу оставить все, что принес.