— В добрый час, господин мой милый! — воскликнул молодой хозяин. — Такого гостя, как старый Виш, моя убогая хижина никогда не надеялась видеть.

Говоря это, он с почтением приблизился к Вишу, точно к родному отцу, взял его за руку и поднес ее к губам.

— Я рад тебе, как солнцу! — говорил он весело. — Но мне и досадно: чем трясти старые кости, отец мой, приказал бы ты молодому Доману самому явиться к тебе, и он тотчас же исполнил бы твое приказание.

— И у старика является желание погулять по белу свету да посмотреть, все ли на нем в порядке, не изменилось ли что-нибудь, — отвечал старик.

Они обнялись, и Доман повел Виша в светлицу. Жилье Домана тоже стояло посередине большого двора, со всех сторон окруженного сараями и избами. Видно было, что молодой человек хороший хозяин: все было выбелено, выкрашено, а на крыльце деревянные украшения, о которых старик Виш и не подумал бы. Над окошками и на крыльце во многих местах висели пучки душистых трав, чайбура и душицы. Женщин совсем не было видно, они все разбежались по избам, когда увидели чужого. Светлица, в которую вошел Виш в сопровождении хозяина, была чисто выметена, но в ней замечалось отсутствие женщины, потому что в очаге огня не было… В углу стояло покрытое кожею деревянное ложе, по стенам красовались луки, стрелы, мечи, пращи, рога зверей и недавно снятые с них кожи. На столе лежал белый хлеб, которым хозяин угостил Виша, а затем предложил ему сесть на скамью; сам же продолжал стоять перед стариком. Виш долго уговаривал Домана сесть возле него и почти насильно заставил его занять место на скамье рядом с собою. По глазам Домана было заметно, что он с нетерпением желает узнать причину посещения старика, но не решается расспрашивать его. Виш тоже не торопился с объяснениями; он начал говорить о хозяйстве, об охоте. Наконец, принесли мед; хозяин предложил гостю чарку.

Они одни остались в избе.

— Ты угадал, — начал старик, — что я не без цели приехал к тебе; прямо скажу, недобрую весть я привез. Теперь нам скверно живется, но еще худшая жизнь ждет нас в будущем, и недалеком будущем.

— Будем же так делать, чтобы стало лучше, — отвечал Доман.

— Недолго ждать придется, как и мир, и вече, и мы, кметы, исчезнем с лица земли, — сказал Виш, — всех нас спутают по рукам и по ногам… Люди обыкновенно говорят, что в старых головах ни с того, ни с сего зарождается недоверие, как в старой бочке кислота; но суди сам, имеет ли основание мое горе или нет. Князь и все Лешки не считают нас более свободными людьми. Кметов и жупанов, родившихся свободными на нашей земле, хотят подвергнуть тяжкой неволе. Они хотят всех нас сделать своими рабами. Они угрожают нам, прижимают нас все более и более; нас хотят выжить, точно пчел, от которых избавляются, когда хотят очистить улей. Хвостек на озере, на Гопле, чересчур уже проказничает. Вот третьего дня он позвал кметов к себе в гости. Дали им какой-то отравы в кипятке… Немка готовит ее на нашу погибель. Среди мира начали они ругать, бить да грызть друг друга; кончилось тем, что они перебили один другого. Тела их Хвостек велел бросить в озеро, точно падаль. У Самона девку-красавицу взяли силою, а княгиня назначила ее князю в наложницы. По нашим селам разъезжают Смерда и слуги князя, берут у нас людей, женщинам от них покоя нет. Никто не знает, господин ли он у себя или нет, не сегодня-завтра могут отнять и хату, и землю, и детей… Да. Что же, должны мы все это переносить, молчать и по-бабьему только руки ломать, да слезы проливать? Говори, Доман.

Лицо Домана горело гневом, щеки его пылали, губы тряслись, как в лихорадке; он старался сдерживать свой гнев, но когда Виш кончил, Доман не вытерпел и крикнул:

— Э, давно уж следовало нам уничтожить это гнездо ос и сравнять его с землею!

— Слово сказать легко, Доман, — заметил старик, — но от слова до дела еще далеко. Крепко держится проклятое гнездо, крепко прилипло оно к столбу.

— А столб не духи строили, но люди, человеческие руки хотят его так же и уничтожить, — сказал Доман.

— Так нельзя рассуждать, — проговорил Виш после некоторого молчания, — откуда столб взялся, об этом никто не знает. Он стоял уже на месте, когда жили праотцы. Одно верно: те, кто его строил, были не наши; тот народ давно исчез с лица земли.

Доман, не находя ответа на это замечание, промолчал.

— Да, впрочем, — продолжал Виш, — нам рассуждать об этом нечего; это дело мира, он найдет средство спасти своих детей.

Старик многозначительно посмотрел в глаза молодому человеку. Доман только и ждал этого немого предложения.

— Нужно разослать приглашение всем кметам и жупанам и созвать общее вече старшин. Пусть соберутся все наши селяне и поляне; мы начнем, а за нами и другие…

— Твое слово лучше приказания, — отвечал Доман. — Хорошо созвать вече; но позволь прежде и мне сказать свое слово. Кого звать и куда? Тебе хорошо известно, что у Хвостка есть свои и среди наших кметов; Лешки размножились; их много, очень много; нужно, значит, сперва осторожно разузнать кое о чем, да прислушаться ко всему хорошенько и рассчитать свои силы раньше, чем начнем дело, а то могут нас задавить. Пока нас горсть, не больше.

— Я так же думаю, — согласился Виш. — Знаю я хорошо, что у Хвостка нет недостатка в друзьях и что многие из наших считаются в числе его приятелей, но я тоже и то знаю, Доман, что не весь Леший род будет стоять за него. Родных своих дядей князь притесняет, обратил их в кметов; племянникам своим одним выколол глаза, а другие из боязни не оставляют своего городища ни на минуту. Они станут на нашу сторону.

— На вече все это объяснится, увидим, что и как делать, — отвечал Доман. — Не теряя времени, нужно созвать вече.

— Сперва следовало бы побывать у того, у другого, чтобы разузнать хорошенько, как наши кметы смотрят на это дело, — прервал старик. — Поедем вдвоем, Доман, посмотрим, поговорим и с кметами, и с Лешками.

— Поедем, — согласился Доман. — Я готов ехать с тобою, отец Виш. Отдохни у меня, а потом отправимся вместе в путь.

— А как думаешь? К кому ехать? — спросил Виш.

— Сперва к мудрому Пясту; он может дать хороший совет, — подумав немного, ответил Доман. — Он бедный кмет, но умный… молчит, но больше знает, чем те, которые много болтают.

Виш согласился на это предложение.

— А потом? — спросил он.

— А из Лешков… разве к Милошу, — отвечал Доман.

— Его сыну князь выколол глаза, — заметил Виш.

Виш и Доман долго еще советовались, к кому заезжать, кто достоин того, чтобы его посвятить в тайну.

— Кроме нас двоих никто об этом знать не должен, — сказал Виш. — Пусть думают, что мы едем охотиться.

— Да, поедем на охоту, — повторил Доман. — Твои парни останутся у меня, а мы поедем только вдвоем. Это будет лучше.

— Да, так будет лучше, — согласился Виш.

— А где же вече созвать; давно уж не слыхали мы о нем, — сказал Доман.

— Где же, если не там, где оно собиралось с незапамятных времен; нового места незачем искать, да и не найти. Змеиное урочище, где священный дуб и источник на старом городище, где вечевали наши деды и прадеды. Там и мы должны собраться, там только держать совет.

Старик посмотрел в глаза Доману.

— Урочище лежит в глубине леса, — продолжал Виш, — оно безопасно, со всех сторон окружено болотами. Там лучше, чем где-нибудь в другом месте. Если бы старшины собрались у твоего или моего дома, князь стал бы мстить нам и поджег бы наши дома, а там — кто знает, чья была затея о вече.

— Знать не будет? — повторил Доман с горечью. — У него везде свои, скажут ему, едва успеем начать дело, но не следует его бояться и сидеть, сложа руки, в избах. Не первый раз съедутся кметы на вече, отчего же нам теперь, как и в старину, не держать общий совет? Скорее надо приниматься за дело; нужно разослать гонцов.

— Да, — сказал Виш, — пошлем по два человека к каждому старшине пригласить его приехать на съезд. И надо заранее решить, кого звать и кто будет с нами. Следовало бы с каждого взять клятву на огонь и воду.