— Вы совершенно правы, Ватсон. Очень может быть, что Потрошитель и женщина.

Стояло зябкое утро осени 1888 года. Я уже расстался со своей постоянной резиденцией на Бейкер-стрит, 221В. Женившись, я тем самым взял на себя ответственность за благополучие жены — весьма приятную ответственность — и вернулся к медицинской практике. Так что близкие отношения с моим другом Шерлоком Холмсом теперь приобрели характер случайных встреч.

Холмс, обращаясь к моим услугам как помощника и доверенного лица, именовал это «злоупотреблением моей любезностью». «Вы умеете так терпеливо слушать, друг мой», — говаривал он, начиная с преамбулы, которая всегда доставляла мне удовольствие, ибо она означала, что мне опять будет предоставлена привилегия делить с моим другом опасности и радости очередного дела. Так что нить моей дружбы с великим детективом оставалась в сохранности.

Моя жена проявляла тончайшее понимание ситуации. Те, кто следили за моими скромными отчетами о детективных историях мистера Шерлока Холмса, помнят ее как Мэри Мортон, с которой судьба свела меня, когда я вместе с Холмсом занимался делом, названным мною «Знак четырех». Мало кто из мужчин может похвастаться такой преданностью, которой она одарила меня.

Немало было вечеров, когда Мэри терпеливо предоставляла мне заниматься своими делами, и я просматривал свои заметки о старых делах Холмса.

Как-то утром за завтраком Мэри сказала:

— Пришло письмо от тети Агаты.

Я отложил газету:

— Из Корнуолла?

— Да, от нее, бедняжки. Она осталась старой девой и ведет одинокую жизнь. А теперь доктор предписал ей не вставать с постели.

— Надеюсь, ничего серьезного.

— Во всяком случае, она об этом не упоминает. Но ей уже хорошо за семьдесят, и ни за что нельзя поручиться.

— Она что, совершенно одна?

— Нет. При ней Бет, моя старая няня, и мужчина, который заботится о доме.

— Визит любимой племянницы, конечно, даст ей куда больше, чем все лекарства на свете.

— Письмо в самом деле содержит приглашение — точнее, просьбу, — но я как-то не торопилась…

— Я думаю, тебе надо поехать, Мэри. Пара недель в Корнуолле пойдет и тебе на пользу. А то ты в последнее время бледновата.

Я говорил совершенно искренне, но на мое мнение оказали влияние и другие события, куда более мрачные. Я берусь утверждать, что в то утро 1888 года каждый мужчина, обладающий чувством ответственности, старался, если у него была такая возможность, отослать из Лондона свою жену, сестру или возлюбленную. В силу единственной, но предельно серьезной причины. По ночным улицам и темным аллеям города бродил Джек-потрошитель.

Хотя наш тихий дом в Паддингтоне был в полном смысле слова далек от Уайтчепеля, где охотился маньяк, кто мог быть спокоен за безопасность близких? Когда шла речь о деяниях этого жуткого чудовища, логика уходила на задний план.

Мэри задумчиво сложила письмо.

— Мне бы не хотелось оставлять тебя здесь одного, Джон.

— Заверяю тебя, со мной все будет в порядке.

— Но перемена пошла бы и тебе на пользу. Ты можешь на время прервать прием больных.

— Ты предлагаешь, чтобы я составил тебе компанию?

Мэри засмеялась:

— Силы небесные, конечно же нет! В Корнуолле ты взвоешь от скуки. Лучше сложи саквояж и отправляйся к своему другу Шерлоку Холмсу. Насколько я знаю, у тебя приглашение на Бейкер-стрит, не имеющее срока давности.

Боюсь, что мои возражения были довольно неубедительны, а ее предложение весьма соблазнительно. Так что, когда Мэри уехала в Корнуолл, я быстро договорился относительно практики, и мой переезд состоялся. Он устроил меня и — да позволительно будет польстить самому себе, — думаю, обрадовал также и Холмса.

Я был удивлен, с какой легкостью мы вернулись к привычной рутине. Пусть даже я понимал, что старый образ жизни меня никогда уже не будет удовлетворять, возобновившаяся близость с Холмсом была исключительно приятна. Она снова включала в себя и те ремарки Холмса, которые ставили меня в тупик.

А он меж тем говорил:

— Да-да, чудовище может оказаться женщиной, и такую возможность ни в коем случае нельзя сбрасывать со счетов.

Я снова столкнулся со старой загадкой и должен признаться, что испытал легкую досаду.

— Холмс! Ради всех святых! Я ровно ничем не давал понять, что такая мысль промелькнула у меня в голове!

Холмс улыбнулся. Его забавляла эта игра.

— Все же признайтесь, Ватсон. Была у вас такая мысль.

— Пусть так. Но…

— И вы в корне заблуждаетесь, думая, что ровно ничем не выдали направление своих мыслей.

— Но я сидел молча — фактически совершенно неподвижно! — и читал «Таймс».

— Но глаза ваши и голова вовсе не были неподвижны, Ватсон. Вы прочли, не отрываясь, броскую левую колонку, в которой содержался отчет о последних зверствах Джека-потрошителя. Затем вы, гневно нахмурясь, отвели от нее взгляд. Было ясно видно, что вами владеет мысль: как такое чудовище может безнаказанно бродить по улицам Лондона.

— Совершенно верно.

— Затем, мой дорогой друг, ваш взгляд в поисках отдохновения упал на экземпляр «Стренда», который лежал рядом с креслом. Так уж получилось, что журнал был открыт на объявлении об аукционе вечернего платья для дам. Модель демонстрирует такой туалет. Выражение вашего лица тут же изменилось: оно обрело задумчивость. К вам пришла некая идея. С тем же выражением вы подняли голову и посмотрели на портрет ее величества, висящий у камина. Через мгновение лицо ваше прояснилось, и вы кивнули своим мыслям. Идея, которая пришла к вам, устроила вас. Вот тут я и выразил согласие с ней. Потрошитель может быть и женщиной.

— Но, Холмс…

— Бросьте, Ватсон. Вы так долго не занимались писательством, что ваша проницательность несколько поблекла.

— Но когда я посмотрел на объявление в «Стренде», у меня могла возникнуть дюжина самых разных мыслей!

— Не согласен. Вы были полностью поглощены историей Потрошителя, и конечно же объявление о вечерних платьях для дам было слишком далеко от ваших привычных интересов, чтобы изменить направление мыслей. Следовательно, идея, которая осенила вас, должна была иметь отношение к вашим размышлениям об этом чудовище. Что вы и подтвердили, подняв глаза к портрету королевы.

— Могу ли я осведомиться, каким образом это указывает на направление моих мыслей? — ехидно спросил я.

— Ватсон! Конечно же ни манекенщицу, ни нашу милую королеву вы не рассматривали в числе подозреваемых. Но все же вы видели в них женщин.

— Даже если и так, — фыркнул я, — но ведь куда скорее я мог видеть в них и жертв, не так ли?

— В таком случае на вашем лице появилось бы сострадание, а не выражение гончей собаки, внезапно напавшей на след.

Я был вынужден сдаться.

— Холмс, вы снова наносите себе урон собственной откровенностью.

Густые брови Холмса сошлись на переносице.

— Не улавливаю вашу мысль.

— Представьте, какой образ вы могли бы создать, отказываясь объяснять ваши изумительные умозаключения!

— Но за счет ваших мелодраматических отчетов о моих скромных приключениях, — сухо заметил он.

Я поднял руки в знак поражения, и Холмс, который редко позволял себе больше чем улыбку, в этот раз откровенно рассмеялся.

— Поскольку мы уж затронули тему Джека-потрошителя, — сказал я, — позвольте мне еще вопрос. Почему вы не заинтересовались этим ужасным делом, Холмс? Вы оказали бы Лондону серьезную услугу.

Длинные тонкие пальцы Холмса дернулись в нетерпеливом жесте.

— Я был занят. Как вы знаете, я только недавно вернулся с континента. Мэр одного города пригласил меня разрешить весьма любопытную загадку. Зная склад вашего ума, могу предположить, что вы назвали бы ее «Делом безногого велосипедиста». Придет день, я дам подробный отчет для вашего досье.

— Я был бы рад получить его! Но вы все же вернулись в Лондон, Холмс, а это чудовище терроризирует весь город. И я склонен считать, что вы обязаны…