Я попыталась проскользнуть незамеченной, но мама меня поймала, и у нас с ней состоялся разговор, которого я надеялась избежать.

Мама (выключая звук телевизора): Миа, я слышала, что твоя бабушка ставит некий мюзикл о твоей прародительнице Розагунде и ты играешь главную роль, это правда?

Я: Ну да, вроде того.

Мама: В жизни не слышала ничего более нелепого. Она разве не понимает, что ты едва не завалила геометрию? У тебя нет времени играть в каких-то спектаклях. Тебе нужно сосредоточиться на учебе. У тебя и так достаточно внеклассной работы – президентство, уроки принцессы, а теперь еще и эта пьеса. О чем она только думала?

Я: Мюзикл.

Мама: Что?

Я: Это не пьеса, а мюзикл,

Мама: Мне все равно, что это. Завтра я позвоню твоему отцу и скажу, чтобы он заставил ее прекратить это дело.

Я была в полном шоке, потому что если мама так сделает, бабушка завтра же проболтается Амбер Чизман про деньги, и тогда мне конец. Она меня задушит локтем, Но маме я не могла этого сказать, поэтому пришлось соврать. Снова.

Я: Нет! Не делай этого! Ну пожалуйста, мама! Я… мне это очень нравится.

Мама: Что?

Я: Пьеса. То есть я хотела сказать, мюзикл. Я правда хочу в нем участвовать. Театр – это моя жизнь.

Мама: Миа, ты нормально себя чувствуешь?

Я: Отлично! Только не звони папе, хорошо? Он сейчас очень занят – парламент и все такое. Давай не будем его беспокоить. Мне правда нравится бабушкина пьеса. Она интересная, и, кроме того, это… это прекрасная возможность расширить горизонты.

Мама: Ну… право, не знаю…

Я: Ну пожалуйста, мамочка! Клянусь, я не съеду по геометрии!

Мама: Ну хорошо. Но если ты принесешь хотя бы одну тройку по контрольной, я тут же позвоню в Дженовию.

Я: Ой, мама, спасибо! Не волнуйся, я не принесу тройку.

Потом я ушла к себе и стала дышать в бумажный пакет, потому что, кажется, у меня гипервентиляция.

6 марта, суббота, 14.00,

Большой бальный зал в «Плазе»

Да, похоже, играть на сцене немного труднее, чем мне представлялось. Я имею в виду строчки, которые я недавно написала, что, мол, я знаю, почему так много людей хотят стать актерами – потому что это легкий способ заработать много денег…

Может, это и правда, но оказывается, что играть не так уж легко. Нужно помнить очень много всякой всячины.

Например, мизансцены. Это когда режиссер определяет, куда актеру двигаться, когда он произносит свои слова. И как быстро. И в какую сторону.

Во всяком случае, если режиссер – бабушка.

Она, конечно, не режиссер, по крайней мере, она постоянно это твердит. На самом деле эту пьесу, то есть мюзикл, режиссирует сеньор Эдуарде, который стоит в углу, прислонившись к стене и закрывшись до самого подбородка пледом.

Но поскольку он едва в состоянии простоять столько времени, сколько звучит фраза «И такая-то сцена», бабушка великодушно выступает вперед и принимает руководство на себя.

Я не хочу сказать, что она не задумала это с самого начала, но если и задумала, она ни за что в этом не признается.

Как бы то ни было, кроме всех своих слов, нам нужно еще помнить мизансцену.

Кроме мизансцен есть еще хореография – это танцы, которые мы исполняем, пока поем песни.

Для этого дела бабушка наняла профессионального хореографа. Ее зовут Физер. Кажется, она очень знаменитая, была хореографом нескольких бродвейских хитов. А еще ей, наверное, очень нужны деньги, раз она согласилась ставить такую ерунду, как наша «Коса!*. Но неважно.

Физер вовсе не похожа на хореографов, которых я видела в разных фильмах с танцами. Она совсем не пользуется косметикой, говорит, что ее трико сделано из конопли, и все время просит нас найти наши внутренние центры и сконцентрироваться на энергии ци.

Когда Физер говорит такие вещи, у бабушки делается недовольный вид, но я знаю, что она не станет кричать на Физер, потому что если Физер взорвется (что с танцорами вроде бы случается) и уволится, бабушке будет очень трудно найти другого хореографа за такой короткий срок.

Но Физер еще ничего по сравнению с нашим репетитором по вокалу, мадам Пуссен, которая обычно работает с оперными певцами в «Метрополитен» . Она заставляет нас стоять и делать вокальные упражнения – заниматься вокалистикой, как она это называет. Например, в ходе этих упражнений мы поем разные слоги и слова: май, ма, мо, моо ооо ооо ооо – и так снова и снова, с каждым разом все выше и выше, пока «не почувствуем покалывание в переносице», как она говорит.

Состояние нашей энергии ци мадам Пуссен явно не волнует, потому что, когда она заметила, что Лилли не красит ногти лаком, она чуть не отправила ее домой, заявив, что «оперная дива никогда не показывается на людях с голыми ногтями».

Бабушка, как мне показалось, ОЧЕНЬ высоко ценит мадам Пуссен. Во всяком случае, ее она совсем не прерывает, в отличие от Физер.

Но и это еще не все, что нам приходится выносить. Мы должны терпеть снятие мерок для костюмов, а в моем случае еще и подгонку парика. Потому что моя героиня, Розагунда, должна носить нереально длинную косу, ведь эта самая коса дала название пьесе.

То есть мюзиклу.

Я просто хочу сказать, что мы все волновались, как бы запомнить ТЕКСТ к сроку, но оказалось, что постановка пьесы, то есть мюзикла, включает еще много всякой всячины кроме запоминания текста. Нужно знать свои перемещения по сцене, хореографию, не говоря уже о том, что нужно помнить все песий и не спотыкаться о косу, что в моем случае (поскольку косы пока нет) означает не спотыкаться об одну из бархатных веревок, которыми огораживают Палм-корт, чтобы люди не врывались туда раньше, чем его откроют к дневному чаю, и которую бабушка обмотала вокруг моей головы.

Думаю, ничего удивительного, что теперь у меня побаливает голова. Хотя не больше, чем когда меня заставляют напяливать тиару.

Прямо сейчас у нас с Джеем Пи небольшой перерыв, потому что Физер отрабатывает с хором танец под песню «Дженовия!», которую поют все, кроме нас с ним. Оказывается, Кении мало того, что не умеет ни петь, ни играть, так еще и танцевать не может, так что отработка хореографии займет у них очень много времени.

Но оно и к лучшему, потому что за это время я могу продумать стратегию поведения на вечеринке и поговорить с Джеем Пи, который, как выяснилось, ужасно много знает о театре. Это потому, что его папа – известный продюсер. Джей Пи околачивался возле сцены еще с тех времен, когда был маленьким, и из-за этого он встречал массу знаменитостей.

«Джон Траволта, Антонио Бендерас, Брюс Уиллис, Рене Зельвегер, Джулия Роберте – да почти всех, кого только можно встретить», – вот что ответил Джей Пи, когда я его спросила, кого конкретно он имеет в виду под знаменитостями.

Вот это да! Уверена, Тина бы, не раздумывая, поменялась местами с Джеем Пи, даже если это означало бы, что ей надо стать мальчиком.

Я спросила, есть ли какие-нибудь знаменитости, с которыми он НЕ встречался, но хотел бы, и Джей Пи назвал одно-единственное имя: Дэвид Мамет, знаменитый драматург.

– Ты ведь знаешь, что он написал. «Гленгэрри Глен Росс», «Сексуальное извращение в Чикаго», «Олеанна».

– Конечно,- сказала я с таким видом, будто на самом деле знала, о чем речь.

Я сказала, что это все равно потрясающе – я имела в виду его встречи почти со всеми знаменитостями Голливуда.

– Да, – сказал Джей Пи. – Только знаешь, если разобраться, знаменитости – такие же люди, как ты или я. Ну, во всяком случае, как я. Потому что ты-то сама знаменитость. Наверное, с тобой много чего такого бывает. Ну, когда люди думают, что ты – такая-то, а на самом деле – ничего подобного. Просто публика тебя так воспринимает. Наверное, это очень трудно.