Применительно к полицейскому расследованию это означает, что прежде всего следует найти самую простую гипотезу и не разрабатывать новых, пока она не будет опровергнута. Так Ари узнал, что, когда существует несколько решений одной задачи, лучшим нередко оказывается самое простое. А также самое элегантное.

Он обожал ссылаться на этот принцип и мог говорить об Уильяме Оккаме практически бесконечно, с искренним увлечением, что очень забавляло Лолу, видевшую в этом проявление устарелого, но милого снобизма.

На самом деле Ари просто завораживала жизнь этого монаха.

Начать с того, что Уильям Оккам считается одним из основоположников номинализма, философской школы, к которой Ари питал особую слабость. Для номиналистов реально существуют лишь единичные предметы, в то время как универсальные понятия всего лишь выдумка, искусственная категория, созданная людьми для собственного удобства и позволяющая им выстраивать свои рассуждения. Это учение отлично сочеталось с прагматизмом Ари, предпочитавшего полагаться на факты, а не на голую теорию, и как чумы боявшегося столь распространенной склонности все обобщать.

К тому же Ари не мог не привлекать нонконформизм францисканца, который, как и он, в своей среде был гадким утенком. Равные прозвали Оккама Досточтимым Начинателем: хотя образование давало ему право на докторскую степень, он так и не завершил inceptio,[16] потому что Папа Римский вызвал его в Авиньон, обвинив в ереси. Оккам, из-за своих радикальных взглядов подвергавшийся нападкам со всех сторон, вынужден был бежать из Авиньона и укрылся в Мюнхене под защитой императора Людовика Баварского.

И наконец, хотя Оккам и был монахом-францисканцем, его приверженность науке и разуму, задолго до того, как возникло само понятие светского знания, привела его к утверждению, что необходимо провести четкую грань между разумом и верой. Уильям Оккам считал науку и теологию равноправными, а главное, не отводил науке роль служанки богословия. Из чего он заключал, что церковные власти не должны вмешиваться в политику. Разумеется, это только усугубляло его вину в глазах Папы. Ари, для которого понятие светского знания было основополагающим, испытывал особую симпатию к его основоположнику.

Вот почему он решил применить принцип бритвы Оккама и на этот раз, пытаясь наиболее простым способом собрать воедино все элементы, которыми располагал.

Не убийца-одиночка, а группа лиц (кого-то из них можно опознать по татуировке на предплечье) организовала убийства трех человек. Исполнительницей всех этих преступлений, по-видимому, была женщина, член этой группы, если только убийцы сознательно не оставили ложные улики, чтобы обмануть следствие. Все трое убитых когда-то входили в Гильдию мастеров Франции. Один из них, Поль, почувствовав опасность, хотел сообщить о ней Ари, послав ему документ, вероятно как-то связанный с мотивом убийств. И так как Маккензи взялся за расследование, его попытались запугать, а потом обыскали квартиру, возможно, чтобы найти посланный Полем документ. Неизвестный информатор указал Ари будущую жертву. Пока он еще не был в этом уверен, но, по крайней мере, так подсказывала ему интуиция. Что до информатора, им вполне мог оказаться сам убийца или убийцы, желавшие либо бросить ему вызов, либо навести на ложный след.

Таким образом, не проясненными оставались три момента.

Во-первых, что означает татуировка в виде черного солнца, кто такие организаторы этих преступлений, и действительно ли среди них есть женщина — непосредственная исполнительница убийств?

Во-вторых, каков их мотив? В отличие от автора статьи в «Паризьен» Ари был убежден, что преступник (или преступница) — не психопат, не ведающий, что творит. Безусловно, речь идет о корыстных преступлениях, так или иначе связанных с тетрадями Виллара из Онкура или каким-то документом, имеющим к ним отношение.

И в-третьих, при чем тут Мона Сафран? То, что она представилась другом Поля Казо и к тому же жила в городке, который часто упоминался в биографии Виллара из Онкура, не простое совпадение. Входит ли она в группу организаторов этих убийств? Была ли она той женщиной, на которую указывал анализ ДНК, сделанный судебной полицией?

В голове у Ари роилось множество вопросов, на которые он пока не находил ответа, но у него хотя бы появились зацепки. Мобильный белобрысого бандита — его еще предстояло исследовать криминалистам, черное солнце — символ, который он определенно уже где-то видел, и эта Мона Сафран — к ней у него оставалось немало вопросов. Наконец, он не сомневался, что многое узнает, если встретится с Паскалем Лежюстом из Фижака. Он просто надеялся, что будет там вовремя.

— Не стоит сопротивляться. Я ввела вам вещество, которое скоро подействует, и тогда вы не сможете пошевелиться. Так что, даже если вырветесь, далеко вам не уйти. Разве что пораните запястья… Будьте любезны, лежите спокойно.

Паскаль Лежюст больше не пытался ослабить путы и попробовал восстановить дыхание. Тряпка, которую его мучительница засунула ему в рот, чтобы он не кричал, мешала нормально дышать, и он боялся задохнуться.

Полными ужаса глазами он изумленно следил за женщиной, медленно расхаживающей вокруг стола, к которому он был привязан.

До чего же он на себя зол! Как можно быть таким дураком? А ведь после убийства первых трех он остерегался. Никому не доверял, принял все предосторожности. Проверил запоры у себя дома, выходил в другое время, попросил жену на несколько дней уехать к матери в Эльзас. Даже закрыл ресторан. Вот уже два дня он не работал. В конечном счете он сам виноват. Потому что снова начал пить.

Один, без единой весточки от других, снедаемый тревогой, он поддался своим старым демонам. За два дня полностью опустошил шкаф, где держал крепкие напитки, а сегодня вечером, терзаемый неукротимой жаждой, пошел в единственное заведение в Фижаке, еще открытое в этот час. Не самое людное место.

Как можно быть таким дураком?

Она не сама подошла к нему. Появилась в баре где-то через час после него и сразу привлекла его взгляд своими длинными волосами и коротким соблазнительным нарядом.

Если бы все было как обычно, он не подошел бы к ней. Не то чтобы он никогда не обманывал жену — с ним это случалось не раз, например с собственными официантками, но подсесть к женщине в баре — это не для него, тем более к такой красивой и лет на двадцать моложе, чем он… Но сегодня он много выпил и сам сделал первый шаг.

Вот что его больше всего злило: он сам сделал первый шаг. Первый шаг к женщине, которая, несомненно, сейчас убьет его.

Как можно быть таким дураком?

Было около часа ночи, когда на фоне звездного неба перед Ари возникли будто обведенные оранжевой линией очертания Фижака, стоявшего на вершине красноземного холма.

Он невольно погладил свою «MG» по приборной доске, словно трепал по холке коня после долгого пробега. Старушка его не подвела.

Город, раскинувшийся амфитеатром на поросшей редким лесом горе в департаменте Ло, сохранил свой древний облик. Изящные дома из известняка, кое-где на последнем этаже красуется голубятня. Узкие извилистые улочки. Крыши из красной черепицы завершали гармоничный ансамбль, над которым вздымалась романская колокольня и каменные башни старого замка.

Добравшись до центра Фижака, Ари припарковался на вымощенной булыжником площади, выбрался из машины, чувствуя ломоту во всем теле, и изучил план города на большом стеклянном щите. Нашел на северо-востоке города улицу, где жил Паскаль Лежюст, и запомнил, как до нее доехать.

Поспешил к машине и тут заметил белый дымок, поднимавшийся над капотом.

— Нет, только не это! — заорал он. — Не сейчас!

Ари упрямо сел за руль и повернул ключ зажигания. Мотор зачихал и выпустил еще один клуб дыма, прежде чем окончательно заглохнуть.