— Ни разу…

— Да неужели? Смотри на меня!

Смотрю. Тоже, знаете, не слишком-то отрадное зрелище.

— Всё-таки как я вовремя с тобой развелась!

Вне себя поворачивается и уходит. Уходит, не зная, что срок исполнения приговора будет нам оглашён не далее как завтра. Да я и сам об этом ещё не знаю.

Ничего не изменилось. Почти год живём врозь, а кажется, будто расстались от силы пару дней назад. Ну вот зачем, скажите, назначила она мне встречу на перекрёстке? Только чтобы показать внучатого племянника?

Похоже, разведка. Решила удостовериться, сильно ли я без неё несчастлив. Видит: не сильно. Обиделась… Бедняжка! Конечно, развод был неминуем. Поди поживи с неисправимым мизантропом, да ещё и склонным к праздномыслию вслух… Ох, и влетало мне за это!

— Нет, гляньте! Опять физия унылая!.. Знаешь, почему ты такой? Потому что во всём сомневаешься…

Любимое женское занятие — менять местами причину и следствие. Да, сомневаюсь. Но именно от уныния. Ей-богу! Настолько всё вокруг бессмысленно, что усомнишься в чём-нибудь — и тут же повеселеешь.

Словом, пары гнедых из нас так и не вышло: конь в пальто и трепетная лань! Ладно бы ещё по молодости лет сошлись, а то ведь у каждого в резюме по неудавшемуся браку, дети взрослые… У меня хоть оправдание: руки у неё были соблазнительные. Хотя почему были? Наверняка и сейчас такие — бесстыдно обнажённые до плеч, просто под плащом не видать.

Не устоял, короче. И сразу же, кстати, был разочарован: раздеваешь её, а она становится всё менее и менее сексуальной…

Надо же! Заражаю! Да если хотите знать, к окружающим у меня отношение самое бережное. Нет, не ко всем, конечно, — только к тем, кто и сам задумался. А неутомимые борцы с негативом — чего их беречь? Они и так неуязвимы. В любую дурь поверят, даже в мировую гармонию, лишь бы на душе спокойно стало.

Один мой хороший знакомый… Ну не то чтобы хороший… Так себе знакомый. Полковник в отставке. Ударился в религию, воцерквился, крест на шею повесил, проповедовать начал за рюмкой. Поразил меня фразой «Бог создан для того, чтобы нас прощать». Прелесть что за верующий.

И что-то я ему такое ввернул простенькое — вроде бы спросил, как совместить заповедь «Не убий» с защитой Родины. Смотрю, а у сокамерника моего в глазах ужас. «Слышь! — говорит. — Ты это брось! А то мы сейчас с тобой в такие дебри залезем, что и не выберемся…»

Милый! Да я в этих дебрях всю жизнь обитаю — и ничего, временами даже неплохо себя чувствую.

— Ты с такими мыслями завязывай! Так и помереть можно…

— А как нельзя?

Иное дело — Димка. Димку жалко. Жалко до невозможности.

Дачи. Лето. Пыль. Сижу в одиночестве под навесом возле магазинчика, пиво пью. В глубине улочки возникает цветное пятнышко — этакая кривляющаяся клякса. Болтается сразу во все стороны, иногда кажется: вот-вот порвётся надвое, а то и натрое.

«Димка», — думаю с невольной ухмылкой.

Всё верно, он. Столь расхлябанной походки в округе нет ни у кого. Долговязый разочарованный шалопай. Женат, живёт в посёлке, состоит в подручных у здешнего каменщика, дачи строит, заборы.

Достигши столиков, присаживается напротив, здоровается со вздохом.

— Зря я от армии закосил, — признаётся он, помолчав. — Ребята вон из горячих точек вернулись, а мне и рассказать нечего…

— Нашёл о чём горевать! Они там такого насмотрелись, что и сами рады забыть, да не могут.

Горестно обдумывает услышанное, потом встаёт и скрывается в дверях магазинчика. Возвращается с неизменным своим фанфуриком. Запоев у Димки не бывает, хотя и трезвым его не встретишь — вечно он… Чуть не ляпнул «навеселе». Но такое состояние Димке не свойственно.

— Зачем вообще живу? — вопрошает он с тоской.

— С ума сошёл?

Не понял. Заморгал.

— Чё это?

— То это! Чтобы такие вопросы себе задавать, привычка нужна. А у тебя её нет. Слишком всё близко к сердцу принимаешь… Вон на Рому посмотри!

— На какого?

— Ну, дача у него… за колодцем…

— А… Это который лыбится всю дорогу?

— Во-во! Он самый. А знаешь почему? Инфаркту него был — полтора года назад. Такой инфаркт, что не выкарабкаешься. А он выкарабкался. С тех пор и лыбится… Это, я понимаю, мудрец! Остальные прикидывают, сколько им лет осталось, а он в в время наоборот отсчитывает — от той своей смерти, от несостоявшейся: оп-па!.. ещё один день прошёл… ещё один… А я всё жив!.. Понял, как надо?

Димка озадаченно скребёт макушку и уходит за вторым фанфуриком.

Потом он повесился. На ручке двери. Сидя. Поговаривали, что пьяный был, что жена достала, что в роду у него это уже не первое самоубийство… Много чего поговаривали. Но я-то знал, что главная причина не в том. Старался ему помочь — не вышло…

А она говорит: заражаю…

Чеканным разгневанным шагом моя сокамерница удаляется в сторону подземного перехода. Вспомнила о сотике, бросила в сумку, снизошла по ступеням, исчезла. Погрузилась в недра земные.

И ведь каждый заведомо ходит под приговором, вынесенным ещё с момента зачатия. И точно об этом знает! Казалось бы, как тут стать оптимистом? Ухитряются! Самое простое — убедить себя, что бессмертен. Причём ни одна зараза не задаст себе вопрос: а достоин ли я бессмертия?

Хорошо, достоин. Однако сомнения-то копошатся. Тогда что? Тогда обо всём забыть, хотя бы на время. Лучшее средство — работа. Любые сомнения вышибет из башки на раз. А вот на досуге, пожалуй, никуда и не денешься. Забавно, право! Пашут, капиталы сколачивают — и в итоге получают возможность вспомнить всё, о чём пытались забыть.

Смертельное время досуга… Вот почему им позарез надо развлекаться. Ежеминутно, любой ценой…

Милая моя смертница! Сколько сил на меня потратила — и всё впустую. По корпоративам своим таскала, по юморинам… Вот где страх-то! Зал — битком, и всяк изготовился заржать. Комик только рот открыл, ничего ещё не сказал — уже гогочут. Хотя… Билеты-то дорогие: купил — гогочи. А то, выходит, зря покупал…

Поделился я с ней этим своим соображением — взбесилась.

— Пошёлвон… — шипит. — Ещё и здесь настроение портить будет…

Встал, ушёл из зала. Почему нет, если приказано?

Пожалуй, единственное, на что она так и не отважилась, — это показать меня психиатру. Хотя грозила…

От здания к зданию протянут канат. На канате — плакат. На плакате визжит от счастья молодая пара. Что-то, видать, приобрели.

Чуть подальше — ещё один. На нём некто с проседью показывает в восторге прохожим упаковку таблеток от мужского бессилия. Ну правильно. Раньше у нас в России было две проблемы: перхоть и кариес, теперь — импотенция и педофилия. Блаженная страна.

Гляжу — и мысли мои обретают предельно циничный характер. А ведь сокамерница права: вовремя мы развелись. Получи я наследство чуть раньше, разлетелся бы дядин вклад за год-другой. Хорошая, кстати, морская команда: «Деньги на ветер!».

Помню, в восьмом, что ли, классе или в девятом разоткровенничались мы однажды с пацанами, кто кем хочет стать. Я сказал: тунеядцем. Смеху было… А ведь, между прочим, не шутил. Просто нет ничего на свете смешнее правды.

А на старости лет, представьте, взял и впрямь заделался рантье — живу на проценты. Живу скудно, однако без долгов, на работу устраиваться не собираюсь. Что поделываю? А вот как раз то, в чём меня сейчас столь яростно обвиняли: хожу, смотрю, думаю.

И никакой мне досуг не страшен.

Поворачиваюсь — утыкаюсь физией в рекламный щит. Влажными глазами глядите него лобастый телёнок. «Я не мясо, — отпечатано крупными буквами. — Я — маленький мир». Поднимаю глаза — там указатель: «Этичный магазин здорового питания». Не иначе для вегетарианцев…

Ну и как тут не задуматься?

Ладно, допустим, убедят они род людской перейти на травоядный образ жизни. И что станется со стадами крупного рогатого скота? А коровушек-то на Земле 1,5 миллиарда. Больше, чем население Китая. Хорошо, вычтем молочные породы. А остальные? Куда их деть? Предоставить самим себе, то бишь выпустить на природу — волки зарежут, медведи задерут. В лучшем случае. А в худшем — превратится наш телёночек из домашнего животного в сельскохозяйственного вредителя, пожирателя и вытаптывателя посевов. Стало быть, придётся отстреливать…