— Я думала, он расскажет, — нахмурилась Миранда в ответ. — Я хотела бы кое в чем покаяться перед вами и вашей племянницей, но не теперь. Я подложила ей свинью, хотя в то время и не знала, что это Нэнси. Надеюсь, вы меня простите, вот почему я стараюсь произвести на вас приятное впечатление, что при данных обстоятельствах весьма непросто. Хоть я и не волшебница, но яичницу сварганить сумею, а как-то раз, когда я появилась в купальнике на Палм-Бич, один мужчина посмотрел на меня целых два раза.

— Не очень-то я люблю яичницу.

— Ну, значит, я сумею поджарить картошку. Если вам нужна комната, чтобы отдохнуть и принять душ, пойдемте, я провожу вас наверх.

Только они скрылись за дверью, как с другой стороны, с передней террасы, в комнату вошла Нэнси Грант. Судя по виду, она не слишком страдала от жары, но выглядела несколько помятой, поскольку все еще была в той блузке и юбке, в которых сбежала из полиции через открытое окно в понедельник утром. Она окинула комнату взглядом и, никого не обнаружив, постояла в нерешительности. В конце концов подошла к обитому бархатом дивану перед открытым окном и легла на него, вытянувшись и закрыв глаза. Через несколько минут, услышав шаги, она открыла глаза и увидела приближающегося Джеффри Торпа. Он был чистым и отутюженным, но страдал от жары, и вид у него был далеко не праздничный.

— Я вас искал, — сказал он.

Нэнси не ответила.

— Сестра просила вас разыскать. Через четверть часа в столовой подадут ужин. Ваш дядя поднялся наверх принять душ. Если хотите, я мог бы проводить вас в одну из комнат.

Нэнси покачала головой.

— Нет, спасибо. Я только что приняла душ.

— Могу я узнать где?

— В раздевалке у плавательного бассейна.

— Зачем вы туда ходили?

— Чтобы принять душ.

— А потом прошли долгий путь обратно?

— Другого способа добраться сюда я не знаю. Я шла, останавливаясь время от времени, чтобы передохнуть.

— Вы должны были… — Джеффри замолчал.

— Нет. Не может быть никакого «должны». Вы здесь находитесь только потому, что не можете уйти. — Он нахмурился. — Черт побери, да ведь вы со мной разговариваете!

— Без особого удовольствия. — Нэнси села, спустив ноги на пол и поправив юбку. — Раз уж я говорю с вами, то могла бы сказать и еще кое-что. Я слышала, как вы дважды утверждали, будто я вас ненавижу. Это неправда. Тогда, в опере, вы были не только заносчивы и агрессивны, вы вели себя как безмозглый дурак и помогли поставить меня в унизительное и неловкое положение.

Я вовсе не испытываю к вам ненависти. Я просто не хочу иметь с вами дела.

— Я не верю этому.

Она с негодованием посмотрела на него.

— Позвольте узнать, почему это вы не верите?

— Потому что не хочу верить и потому что я уже думал об этом. — Он нахмурился еще сильнее. — Те стычки между нами, которые здесь происходили, носят совсем другой характер. Они высекают искры. Я никогда не видел столько искр за такой короткий промежуток времени, сколько высекли вы в тот вечер зимой.

Джеффри уселся на диван напротив девушки.

— Вы, наверное, считаете, что приличнее было бы мне помолчать, ведь всего шесть часов назад убили моего отца и кое-кто подозревает, что это сделал я. Но откуда мне знать, как дальше повернутся события? Откуда мне знать, не обвинят ли меня в убийстве и не бросят ли в тюрьму уже сегодня ночью? Поэтому мне хотелось бы рассказать вам, что творилось в моей голове сегодня днем. Я вспоминал то время, когда здесь еще была моя мать, вспоминал, как обращался с ней отец, и во мне росла такая ненависть к нему, которой я никогда не испытывал, пока он был жив.

Потом до моего сознания дошло, что его уже нет в живых, и я стал вспоминать, что он сделал для меня. А он сделал, несомненно, и я старался вспомнить все и определить, найду ли я такие же оправдания для сына, какие он находил для себя как для отца. Пусть самые бледные. Я решил, что найду. Но среди всех этих мыслей мне все время приходили мысли о вас.

Он протянул руку, но Нэнси отпрянула, и рука его опустилась на диван.

— Есть еще одна причина, почему я не верю, что вы не хотите иметь со мной ничего общего. Если бы вы действительно испытывали такие чувства, вы бы рассказали этому… как его… о том, что видели сегодня утром револьвер у меня в кармане. А я знаю, что вы не рассказали. Ведь если бы вы это сделали…

— Откуда вы… — Нэнси посмотрела на него. Потом опять отвела взгляд. — Откуда вам известно, что я видела револьвер?

— Я слышал, что говорил вам ваш дядя. Вот вам еще один довод. Ваш дядя тоже не рассказал, должно быть, вы его попросили…

— Я не просила! Он сам предложил не говорить, не лезть не в свое дело. Но я сказала мистеру Фоксу. Я… я не собиралась, но у меня как-то получилось само собой, прежде чем я подумала.

— Когда вы ему сказали?

— Когда мы все сидели на террасе. Вскоре после того, как вас позвали в дом.

— В общем-то это не имеет значения. У вас такой красивый профиль… самый красивый, я ничего прекраснее не видел… — Голос его задрожал, и он поспешил сменить тему. — Фокс знает, что я ни за что в мире не убил бы своего отца!

— Откуда ему знать?

— Он понимает людей и знает, как я люблю вас. А в таком состоянии я не кровожаднее бабочки, разве что кто-нибудь встанет между нами, и мне… Да, Беллоуз?

— Меня послала миссис Пембертон, сэр. Гонг прозвучал несколько минут назад.

— Я не слышал. — Джеффри поднялся с дивана и, глядя на Нэнси, проговорил: — Если вы не хотите идти со мной, следуйте за Беллоузом. Я приду через минуту.

Еще раньше, чем гости расправились с холодными закусками, Миранда поняла, что совершила ошибку, дав Беллоузу указание оставить отцовский стул на его обычном месте и никого на него не сажать. Нет, она не думала, что иначе ужин может выйти веселым, но, в конце концов, если для вкушения пищи люди собираются за одним столом, то они становятся гостями, независимо от того, какие обстоятельства их объединили, а широкая спинка выставленного напоказ пустого стула, казалось, намеренно домогалась от них скорби и умышленно нагнетала мрачное настроение. Когда подавали холодное мясо, Миранда что-то тихо сказала об этом сидевшему справа Эндрю Гранту, и, к ее изумлению, он ответил, что даже не заметил стула.

Мясо резали под унылое жужжание вентиляторов. Никто, естественно, не испытывал желания растягивать пребывание за столом, но никто особо и не спешил заняться каким-то другим делом. Потому что делать было нечего.

Полицейские еще не уехали и, вполне вероятно, готовили в это время очередную кампанию допросов. Всем сидящим за столом было известно, что из Нью-Йорка прибыл знаменитый инспектор столичной полиции Дэймон и находится сейчас вместе с остальными в библиотеке.

Сумерки в комнате сгущались, и, когда подали шербет и малину, Беллоуз зажег люстру. Бессвязное, то и Дело прерывающееся течение разговора, однако, продолжалось, хотя говорить было не о чем, поскольку все старались не упоминать о том, что единственно и вертелось у каждого на уме. Крайнее напряжение нервов, когда вздрагивают и пугаются любого случайного звука, стало очевидным, и в этот момент Текумсе Фокс обратился к Миранде через весь стол, по необходимости повысив голос из-за шума вентиляторов:

— Разрешите, миссис Пембертон? Я хотел бы предложить присутствующим сыграть в одну игру.

Восемь пар глаз обратились в его сторону. Миранда подняла брови.

— Игру?

— Да. Можно назвать и так. — Фокс подал знак Беллоузу, дворецкий достал что-то из буфета и подошел к Фоксу. — Прошу всех участвовать, если не возражаете. — Он взял у Беллоуза поднос, кивнул ему в знак благодарности и быстрым взглядом окинул стол: Миранда и Грант, Джеффри и Макэлрой, Кестер и Фуллер, Нэнси и Генри Джордан. — Вам это может показаться делом несерьезным, пустым, но оно ничем вам не грозит. У меня здесь восемь листов бумаги и восемь карандашей. Я раздам их вам и попрошу каждого кое-что написать. Текст, один для всех, я продиктую. Внизу поставите подпись, чтобы можно было определить, чей листок. Надеюсь, вы не возражаете, миссис Пембертон, поскольку…