Андрей Шахов

Лотерея

Холодно. Чертовски холодно. Такой же холодной была весна девяносто четвертого. Но тогда у него была квартира; работы уже не было, а квартира еще была. Хорошо было...

Поблизости послышались чьи-то шаги; твердые, уверенные. Вениамин приоткрыл глаз. Мимо скамьи прошествовал рослый бородач с пивным брюхом, на скрюченного холодом бомжа даже не глянул. Вениамин закрыл глаз.

Он понимал, что засиживаться не стоит, надо бы походить и хоть чуточку разогреться, но никак не мог заставить себя оторваться от скамьи. Простуда отнимала силы.

А в детстве она была его союзницей. Первые два-три дня Веня, конечно, хрипел и температурил, зато потом наступала лафа: родители до позднего вечера пропадали на работе, а отпрыск читал книжки про пиратов и разведчиков, смотрел телик и лопал печенье с малиновым или клюквенным вареньем. И ни о чем его головушка не болела.

Правда, он и теперь мозги особо не напрягал. Не раздумывал даже о том, где достать копейку на пропитание, - просто обходил помойки. А тот единственный случай, когда проявил какую-то изобретательность, вспоминался с болью и стыдом.

Было это в первые дни его бродяжничества. Изучение помоек все еще казалось недостойным делом, но есть уже хотелось нестерпимо. Вениамин накарябал на клочке бумаги душещипательную записку и под видом глухонемого пошел по квартирам просить милостыню. Он не жадничал, готов был довольствоваться одной кроной с носа, но получал и две, и даже пять. Буквально каждый второй откликался на мольбу "инвалида". Но тринадцатая дверь оказалась последней: здоровенный красномордый пьянчуга рявкнул матом и саданул попрошайке в глаз.

Вениамин забрался на крышу соседней девятиэтажки, глядя на собранные одиннадцать крон, с горечью осознал, что ради "заработка" хотя бы вдвое больше мог бы согласиться получать в глаз каждый день. И выбросил записку...

Бумажка закружилась на ветру и превратилась в... гамбургер. Удаляясь, он пах почему-то все сильнее. У Вениамина на мгновение перехватило дыхание, желудок напомнил о себе металлическим стоном, и в следующий миг стало ясно: в память встрял сегодняшний день.

Открылся ларек на окраине парка.

Пришлось убираться. Вениамин нехотя встал и побрел к перекрестку. Запах гамбургеров потихоньку отстал, но желудок не успокаивался.

На выходе из парка стояла одинокая помойка. Два облезлых кота уплетали на крышке бака выложенную каким-то добряком салаку. При виде приближающегося бомжа они безошибочно угадали в нем соперника и ощетинились.

Вениамин взял камень, демонстративно взвесил его в руке. Коты насторожились. Бросок - и дымчатый с визгом сиганул в кусты. Второй здоровенный одноглазый ветеран - смерил бомжа коротким взглядом и величаво последовал за дымчатым.

Вениамин готов был поклясться, что кошак смотрел на него чуть ли не с жалостью. В самом деле, две салаки - не ахти какой завтрак для человека, даже для бомжа.

Но голод презирает стыд...

День не удавался. Продолжая путь, Вениамин добросовестно обшаривал все помойки и всматривался в каждое пятно на тротуарах и газонах, но к середине дня собрал всего четыре жестяные банки и бутылку из-под пива. Между тем, идти было все труднее: озноб не отпускал, и болезненная усталость брала свое. Несколько раз авоська выскальзывала из ослабевших пальцев, банки бряцали об асфальт.

На площади Вениамин остановился, прикинул дальнейший маршрут.

Буквально в трех шагах от него, садясь в шикарный автомобиль, очень солидный господин бросил на асфальт только начатую сигарету. Дивясь свалившейся удаче, Вениамин резво подобрал дымящийся окурок и жадно затянулся. Его тут же закачало, но через минуту головокружение ослабло, и стало веселее. Казалось, даже простуда отступила.

Вениамин с шумом выпустил из легких очередной клуб никотинового дыма, утер со лба испарину и осмотрелся.

На автобусной остановке неподалеку стоял понурый, какой-то очень уж нескладный, долговязый парень в жутко застиранной, некогда коричневой куртке еще совдеповского пошива, темно-, местами светло-синих брюках и очень грязном "петушке", натянутом по самые брови. Было в нем что-то знакомое, чуть ли не родное...

У Вениамина отвисла челюсть: да ведь он сам был таким незадолго до выселения. Один в один! Носил такое же застиранное старье, понимая свою ущербность, тоже старался не замечать взглядов окружающих, и точно так же, как у этого парня, у него торчала из кармана куртки свернутая в трубку газета, призванная засвидетельствовать, что ее обладатель еще не скатился на нижнюю ступеньку социальной лестницы. Что вы, бомжи газет не читают...

Глаз вдруг вычленил из общей картины нечто чрезвычайное. Вениамин сфокусировал внимание на усталой и уже немолодой женщине, которая протянула не то внуку, не то сынишке потрепанную десятку. Глупый мальчонка, держа червонец в вытянутой руке, беспечно зашагал к одному из ларьков.

У Вениамина сжалось сердце: за десять крон можно купить полтора кило салаки, а пацан попросит какой-нибудь идиотский "Сни..." Еще лучше взять кило салаки и полбуханки хлеба. Можно залезть в укромный колодец теплотрассы неподалеку от рынка и запечь рыбу на костре. Для этого нужно сделать из ветки шампур, нанизать на него рыбешек и, млея от тепла, несколько минут покрутить "шашлычок" над огнем. Так его научили готовить рыбу пацаны в бабкиной деревне, с которыми он частенько ходил на рыбалку. К рыбе они еще пекли картошку...

До ларька мальчонке оставалось метра три.

Вениамин выплюнул тлеющий фильтр сигареты и устремился пацану наперерез. Жалкий, затюканный бомж превратился в алчного хищника, острыми плечами расталкивающего на своем пути изумленных прохожих. Мальчонка не успел и пикнуть, как заветная денежка исчезла из его руки, а мимо пронесся грязный, некрасивый дядя, оставляющий за собой шлейф дурного запаха.

Через несколько секунд Вениамин сбавил скорость, немного погодя остановился. Сердце билось в ребра с болью, отдающей в левое предплечье, в ушах гудело от нервного и физического перенапряжения. Хотелось тут же лечь на асфальт и уснуть. Но смутное предчувствие опасности не отпускало.