Подходит к баньке Ванюшка, а конь на него так и кидается. То копытом лягнуть, то укусить норовит. Ванюшка на него грозится:
— Ах ты, волчий корм, травяной мешок! Стой, не балуй!
Конь ещё пуще ярится.
Закричал Ванюшка:
— Эй, братец, уведи своего коня.
— Сейчас уведу, — Василиса отзывается.
И вышла из баньки. Взяла коня под уздцы, отвела в сторону и говорит:
— Ты, Ванюша, иди мойся, а я уже.
Ванюшка думает:
«Так и не вызнали — парень ли, девица ли?»
Вечером спать легли, шишига да Ванюшка заснули, а Василиса раздумалась: «Ох, горюшко! Промешкаю тут — правду дознаются. Надо ехать, куда ехала».
Встала, во двор вышла и коня оседлала. Только хотела в путь тронуться, собачка Викушка к ней подбежала и так посоветовала:
— Что ж ты в дальнюю дорогу поесть ничего не взяла? Возьми каши горшочек да пшена мешочек. Может, сама съешь, может, на другое пригодится.
Василиса собачку послушалась.
Всю ночь ехала, на зорьке отдохнуть остановилась. Легла на травку, шелкову муравку. Лежит и всё Ванюшку вспоминает. А Ванюшка в избушке проснулся, шишигу разбудил.
— Вставай скорей, нету моего братца Васи-Василия. Видно, на войну уехал. Поскачу и я вдогонку. Вместе будем воевать.
— Нет на то моего согласия! — шишига отвечает. — Лучше я твоего Васю на войну не пущу, а сюда представлю.
Вышла на крыльцо, в ладоши захлопала, громким голосом закричала:
— Эй вы, гуси-лебеди, серы да белы, слетайтеся-собирайтеся. На краю леса, на траве-мураве лежит Вася, то ли молодец, то ли девица. Так вы Васю ко мне доставьте.
Гуси-лебеди полетели. Васю-Василису увидели, над ней закружились.
Услыхала их Василиса, мигом горшочек каши на траву поставила, мешочек пшена по земле рассыпала.
Спустились гуси-лебеди, крыльями машут. Склевали всё дочиста и назад улетели.
Шишига их бранит, а они отвечают:
— Ты нас не всякий день и мякиной-то кормила, а тут мы белой каши да отборного зерна наклевались.
Схватила шишига прут берёзовый, бьёт, хлещет гусей-лебедей, приговаривает:
— Что сказано, то приказано, что велено, то и делайте!
Полетели гуси-лебеди назад.
А тем часом-временем заснула Василиса крепким сном. Шапка с головы её упала, русые косы по траве разметались.
Подхватили гуси-лебеди Василису, так её спящую в лесную шишигину избушку и принесли.
Ванюшка увидел, руками всплеснул.
— Чуяло моё сердце, что девица она, Василиса Прекрасная.
А шишига про себя думает: «То-то и оно, что девица. Уведёт моего Ванюшку, из-под моей власти высвободит. Надо её извести. А Ванюшку запру за дубовые двери, на железные засовы».
Заманила она Ванюшку в баньку, задвинула засов железный, навесила замок и ключ к поясу привязала — теперь никуда не денется.
Василиса к окошку баньки подошла, ласковым голосом заговорила:
— Тут ли ты, братец Ванюшка?
— Тут я, тут, Василиса Прекрасная, — отвечает. — Только незови меня братом названым, а зови женихом зарученным.
Василиса зарумянилась, будто облачко на зорьке.
— Рано мне женихом тебя называть. Сидишь ты, ровно сокол пленённый в клетке. А пока ты в неволе, и мне никуда не уйти, глупое сердце девичье не пускает.
— Спасибо тебе на ласковом слове, — отзывается Ванюшка.
А шишига на крыльцо выскочила, Василису кличет. Посылает её коров доить, что в лесу на лужайке пасутся. Василиса подойник взяла, пошла в лес. Ванюшка в баньке сидит, горюет.
— Знаю, знаю, куда моя мыка пошла, знаю, знаю, куда горе мыка отправилась. Замыслила шишига лютой смерти её предать.
Хоть бы Викушка ей помогла.
А Викушка — ушки на макушке — тут как тут. Догнала Василису, всему научила.
Пришла Василиса на лужайку, подойник посреди лужайки поставила, сама на берёзку залезла. За сучок ухватилась, громким голосом закричала:
На те слова повалили из лесу медведицы, одна другой страшней да лохматей. В подойник подоились и ушли.
Василиса с берёзы слезла, полный подойник подхватила и шишиге принесла. Шишига так от злости и затряслась.
— Коров подоила, — говорит, — это работа не работа. А вот тебе работа: иди моих овечек постриги.
Ванюшка в баньке горюет, да Викушка своё дело знает: всё Василисе рассказала, всему научила.
Вот пришла Василиса в тёмный лес, огляделась. Точно — стоит пенёк, как Викушка сказывала. Она под ним рядно расстелила, положила ножницы, потом стала на пенёк, проговорила:
Стал пень расти, над травой поднялся, над кустами поднялся, с верхушкой сосны сравнялся. Тут Василиса начала шишигиных овец скликать громким голосом:
Выскочили из чащи волки, глазами сверкают, зубами щёлкают. Друг дружку постригли, шерсть на рядно в кучу сгребли и убежали в пущу-чащу.
Василиса ножкой притопнула, пню велела:
Пень и опустился.
Принесла Василиса шишиге шерсть, а шишига, что те лесные овечки, зубами заскрипела.
«Ну, ладно, — думает, — медведи её не загрызли, волки не съели… Шибко умна, да и я не глупей. Погожу, придумаю. Всё дно изведу, не видать ей моего Ванюшки!»
А Василисе сказала:
— Принесла шерсть, так садись прясть.
Дала девушке каменное веретёнце и на лавку прилегла. Прядёт Василиса и сама себе говорит:
— Медведи меня не задрали, волки не съели… Да больно хитра шишига, ещё что-нибудь удумает, изведёт меня. Ну, да и я не так проста… Убегу и Ванюшку уведу. Только она нас и видела.
Сказала себе так и запела тихонько:
А шишига не спит, прислушивается.
Жужжит веретено, нитка тянется, Василиса дальше поёт:
Стала шишигу дрёма одолевать.
Тут шишига и заснула.
Увидала это Василиса, подала знак Викушке. Викушка — ушки на макушке — к шишиге подобралась, перекусила шнурок и принесла Василисе ключ от баньки.
Мигом Василиса собралась: веретено с собой взяла, клок волчьей шерсти прихватила да гребень с длинными зубьями. Потом плюнула на то место, где сидела, и сказала:
Выскользнула тихонько из шишигиной избушки, Ванюшку отомкнула. Ванюшка к ней с ласковыми речами: «Ох ты моя люба, ох ты моя лада…» А она ему: «Не до ласковых речей, бежать надо!»
Пустились они с шишигиного двора, и Викушка с ними.
А шишига в избушке один глаз приоткрыла да спросонья спрашивает:
— Прядёшь ли, Василиса?
— Пряду, пряду! — слюнка отвечает. — Спи, не тревожься.