Понимая, что донос от 30 марта не дает ей оснований надеяться на облегчение участи, Александровская на другой день засела за обстоятельное заявление с изложением подробного плана задержания Нечаева. Для этого предлагалось выманить его из Женевы в Дрезден и там с помощью Саксонской полиции арестовать. По замыслу попутчицы, III отделение отправит Нечаеву из Дрездена письмо, сочиненное Александровской в Петербурге. В нем арестантка сообщит о подробностях своего побега, положении дел в Петербурге и Москве, а также намекнет на весьма важные сведения, которыми она располагает, и готова обсудить их при встрече в Дрездене, где она якобы проживает у невестки. Успех придуманного ею предприятия Александровская обосновала глубокими знаниями характера Нечаева и своей хитростью. «Он (Нечаев. — Ф. Л.) смел и остроумен, — писала Александровская, — но не всегда осторожен, смел до дерзости. Деспот весьма односторонний. Хитер и подозрителен, но не глубок и односторонне легковерен. Непреклонной воли, но с неверным соображением. Деятелен до изнурения. Общечеловеческих мирных стремлений или слабостей никаких не проявляет, кроме слепой самоуверенности. Как понимание людей, так и всего окружающего у него одностороннее. Так, например, он убежден, что большая часть людей, если их ставить в безвыходное положение, то у них, невзирая на их организацию и воспитание, непременно выработается отважность в силу крайней в том потребности. Этот взгляд свой он переносит и в понятия свои о воспитании детей, даже самых маленьких. Вероятно, это понятие у него выработаюсь на основании его прошлого, которому он, надо полагать, и приписывает создание такой личности, как его. Делом своего общества, по-видимому, он весь поглощен; других интересов для него не существует. Сколько я ни следила за ним, но мне не удалось уловить его внимание в разговоре ли, в деле ли или просто в размышлениях на предметы, не относящиеся так или иначе к его делу. Дело же общества занимает его свыше физических сил; он, если и пьет, урывками, спит чуть не на ходу; засыпает в кресле, находясь не один, вопреки, конечно, своей воле, чертит рукой как бы по парте, произнося какие-то несвязные слова, но все-таки из мира своей деятельности».[406]

Следов реализации верноподданнического предложения Александровской в архивах не обнаружено, чем-то оно политический сыск не устроило, политический сыск и не собирался спешить с поимкой Нечаева. Но попутчица продолжала доносить, особенно зло писала она о Е. X. Томиловой, видимо, надежда на хоть незначительное облегчение участи с помощью мелких услуг властям не покидала ее. А следствие шло своим чередом, Александровскую причислили к третьей группе сообщников Нечаева и предали суду Особого присутствия С.-Петербургской судебной палаты по обвинению «в причастности к заговору с целью ниспровержения существующего порядка управления в России». За «злоумышленное распространение преступных сочинений» Александровскую приговорили к лишению «всех прав состояния и ссылке в Сибирь на поселение в места не столь отдаленные». За две недели до вынесения судом приговора в тюремном ведомстве и жандармерии разразился неслыханный скандал — вдруг обнаружилось, что после полуторагодичного одиночного заключения Александровская оказалась беременной. Такого еще в тюремной практике с государственными преступниками не случалось.

Губернское жандармское управление провело тщательнейшее служебное расследование и 14 августа 1871 года направило в III отделение отчет о досадном происшествии с приложением плана расположения камер Срочной тюрьмы Выборгской части.[407] Из отчета следовало, что, благодаря «неисправности окошек», выходивших во внутренний коридор, и задвижек, запиравших двери в камеры, попутчица легко проникала в соседнее помещение к нечаевцу Г. А. Свечину. Александровекую перевели в Литовский замок.[408] 17 марта 1872 года ей объявили окончательный приговор, подтверждавший вынесенный судом, и 4 апреля 1872 года отправили в Тюменский приказ, а оттуда на поселение в Ачинский округ Енисейской губернии. Доносы Александровская писала и по дороге в Сибирь.[409] В ссылке она занималась «повивальным искусством»,[410] в 1873 году вышла замуж. На рапорте начальника енисейского Губернского жандармского управления об этом значительном событии глава Третьей (секретной) экспедиции III отделения К. Ф. Филиппеус оставил нам следующую маргиналию: «Замечательная женщина; старая рожа, а всегда находит себе мужика».[411] Последний раз «замечательная женщина» промелькнула в документах III отделения в 1880 году.[412]

Сколько же бездельников, любителей поразвлечься вступало в ряды народных заступников! Многие из них даже не умели играть роли занятых серьезным делом. Как не вспомнить В. В. Розанова, говорившего, что революция имеет два измерения — длину и ширину при отсутствии глубины; она ей не нужна и даже вредна. Мыслящие, созидатели, они не способны сокрушать, для этого пригодны недоучки.

Из нечаевцев первым арестовали П. Г. Успенского. В Московском жандармском управлении он числился в списке наиболее подозрительных лиц. Сыщики обнаружили, что через книжный магазин А. А. Черкесова осуществлялась рассылка листовок противоправительственного содержания. 26 ноября на квартире Успенских произвели обыск, никак не связанный с убийством в Петровско-Разумовском. Приведу извлечение из донесения, отправленного 27 ноября генералом И. Л. Слезкиным в III отделение:

«В дополнение телеграммы на имя Шефа Жандармов, Вашему Превосходительству имею честь донести, что строгий и тщательный обыск в квартире бывшего студента С.-Петербургского Университета Петра Гаврилова Успенского, заведующего книжным магазином Черкесова, был произведен по обстоятельствам представлявшим возможность к сему только вчерашнего числа.

За студентом Успенским, о коем было донесено мною 3 отделению Собственной Его Императорского Величества Канцелярии 11 июня сего года, имелось со стороны Жандармского управления особое наблюдение и хотя были получены данные для производства у него обыска, но обыск этот признавался по некоторым соображениям преждевременным.

В квартире студента Петра Успенского найдено:

1. В диване: тетрадь синей почтовой бумаги в восьмую долю листа, на каждом листе оттиснуто в виде печати: «Комитет Народной расправы 19-го февраля 1870 гола», а в середине этих слов изображен топор.

2. В другом диване: заграничный паспорт, выданный из иностранного Отделения Канцелярии Московского Генерал-губернатора 3 марта сего года за № 168 на имя мещанина Николая Николаева и книжка на иностранном языке с черным мужским галстуком, одинаковой меры с лежавшим на столе галстуком Успенского, который хотя и объяснил, что диван этот куплен им в Апреле или в Мае сего года на Сухаревском рынке, но на заграничном паспорте Николаева значится надпись явки его за границей 10 Августа сего года,

3. В мягком кресле: а) в восьмую долю листа печатная тетрадь под заглавием «Издание общества Народной расправы 1869 года № I, Москва», б) на почтовой синей бумаге с такими же печатями, как выше сказано, рукописи: в 12 пунктах, в двух экземплярах озаглавленная «Изложение общих правил сети для Отделений», другая рукопись в 10 пунктах, в трех экземплярах, озаглавленная — «Обшие Правила Организации», внизу подпись: «Великорусский Отдел Москвы». На одной из этих рукописей под № 1 записаны разные фамилии, против которых сделаны пометы с наименованием городов и местностей».[413]