К такому же выводу можно прийти, если обратиться ко второй формуле (διό и όθεν). За исключением опять-таки уже упомянутого σημεΐον (3,3), в остальных случаях формула διό применяется для того, чтобы объяснить из истории учреждений современное явление. Фесмофеты стали избираться много лет спустя (после возникновения древнейших должностей басилевса, полемарха и архонта). Вот почему (διό) из высших должностей эта была единственной, которую нельзя занимать свыше года Αθ. π., 3, 4). Выбор архонтов, из которых состоял ареопаг, производился по знатности и богатству. Вот почему это (должность ареопагита) — единственная из должностей, которая остается пожизненной и теперь[137].
Если мы сравним словоупотребление Фукидида и автора «Афинской политии», то должны будем заключить, что терминология обоих авторов во многом совпадает. Пусть в некоторых случаях (но далеко не всегда) σημεΐον Аристотеля напоминает по своему значению τεκμήριον Фукидида. Важнее другое: в каких случаях, с какой целью, применяя какой метод пользуется тот и другой автор своей терминологией. И в этом отношении можно подметить между ними существенное различие. Для Фукидида характерен метод восстановления прошлого по пережиткам. Поэтому-то у него нередко рассмотренные нами термины связаны с выражением «ετι καί νυν»: исходя из наблюдения обычаев варваров или отсталых греческих племен, историк делает заключение о господстве этих обычаев и у племен, далеко опередивших в его время другие по своему культурному развитию[138]. «Археология» (2–14) и построена на таких и иного рода заключениях, с точки зрения Фукидида наиболее заслуживающих доверия. В других случаях он сопровождает свои выводы оговорками. Любопытно в этом отношении одно из его замечаний о походе под Трою: «Очевидно (φαίνεται), сам Агамемнон явился под Трою с наибольшим числом кораблей, а также доставил корабли для аркадян, как это доказывает (δεδήλίυκεν; у Жебелева: как об этом свидетельствует») Гомер, если только на его свидетельство можно полагаться (εΐ τω ικανός τεκμηρκοσαι)».
Метод «обратных заключении» у Фукидида — в значительной мере основа его изложения древнейшей истории Греции[139], тогда как у Аристотеля эти заключения служат скорее для подтверждения той пли иной детали, но не составляют основы всего рассказа.
В «Археологии» мы находим стройную концепцию — идею развития от первоначального состояния бедности и слабости, когда происходили постоянные переселения, отсутствовала безопасность, не было торговли и пр., к иному периоду, который характеризуется накоплением богатства, ростом имущественного неравенства, развитием торговых сношений, установлением господства на море, изменением политических форм и т. д. Эта идея развития выражена достаточно ясно[140]. В «Афипской политии» мы не обнаруживаем ни стройности в построении, ни строгой последовательности мысли. Перед нами пестрая смена (μεταβολαί) форм государственного устройства. Что объединяет все эти эпизоды политического развития Афин? Идея развития демократии?[141]. Едва ли, так как демократия характеризует, по мнению автора, упадок государства. «Прекрасное» управление у афинян было в период господства ареопага (Αθ. π., 23), но тем не менее и тогда уже государство понемногу клонилось к упадку (Αθ. π., 25, 1). В благоприятном освещении изображается деятельность Солона. Почти в тех же словах, что о периоде преобладания ареопага, говорится о правлении олигархов в 411 г. (Αθ. π., 33, 2). Но общую мысль автора, которая связывала бы совокупность отдельных μεταβολαί в единый процесс исторического развития, уловить трудно.
Качественно отличен и критический метод обоих авторов. Фукидид подвергает критике не только позднейшие литературные произведения или ходячие мнения, но в некоторой мере и источники, которыми он пользуется (например, поэмы Гомера). Он строго отличает степень достоверности различных τεκμήρια и σημεία[142], выводы его всегда достаточно определенны. В «Афинской политип» критикуются главным образом существующие версии по различным вопросам[143]. Для читателя не всегда ясна связь между посылками и выводом[144].
Наконец, и влияние политических воззрений проявляется в «Археологии» (и вообще в «Истории Пелопоннесской войны») и в «Афинской политии» по-разному. Конечно, и в труде Фукидида, несомненно, отразились его политические симпатии и антипатии, но это обстоятельство не приводит автора к искажению исторической действительности. Недаром за Фукидидом признают объективность в большей мере, чем за каким-либо другим античным историком. Влияние политических теорий в «Афинской политии» настолько велико, оно так разительно сказывается на историческом изображении, использованный автором материал настолько тенденциозен, что сравнивать автора трактата в этом отношении с Фукидидом не приходится.
Таким образом, мы не можем не прийти к заключению, что полного сходства между методом Фукидида и методом автора «Афинской политии» нет[145]. Того, что проходит через всю «Археологию», что делает ее непревзойденным в древности образцом исторической критики, — тщательного отбора различного рода «свидетельств» с целью выявления исторической истины, стройной концепции исторического развития, стремления связать исторические события с некоторыми постоянными факторами, обусловливающими закономерность этих событий, — мы не найдем в «Афинской политии». В частности, хотя метод восстановления но пережиткам в современности далекого прошлого у Аристотеля также спорадически применяется, но в остальном мы имеем изложение истории государственного строя, отдельные моменты которой иногда иллюстрируются обычаями, еще существующими в современности. Тезис Бауэра о глубоком внутреннем сродстве Фукидида и Аристотеля не может быть признан правильным в результате разбора приемов доказательств в «Афинской политии», не говоря о непосредственном впечатлении от этого произведения, не раз вызывавшем суровую его оценку в литературе нового времени.
Мы видели, что автор «Афинской политии» пишет историю согласно правилам аристотелевской логики и риторики. Тем не менее контраст между этим произведением и историческими работами исократовской (риторической) школы в историографии IV в. до н. э. остается в силе. Чем же он обусловливается? Можно было бы предположить, что в какой-то степени темой: Ελληνικά давала, на первый взгляд, больше простора для риторических упражнений и эффектов, чем πολιτεία». Достаточно, однако, вспомнить об «Истории Пелопоннесской войны», чтобы убедиться, что дело не в теме. Понять этот контраст могут помочь нам те положения «Риторики», о которых уже говорилось выше. По мнению Аристотеля, составители руководств по риторике занимаются главным образом, тем, что, собственно, к делу не относится[146]. Сам он особенное внимание уделяет не «душевным страстям» (см. выше, стр. 59), а доказательствам, требующим специальных навыков. Правда, в «Риторике» рассматриваются подробно душевные переживания, дается их определение, выясняется их значение в практике судебных речей, но понятно, что в историческом произведении не было необходимости применять искусство воздействия на эмоции читателя, как это было при судебных процессах, но следовало использовать приемы, с помощью которых можно прийти к известным заключениям о прошлом и связи его с настоящим. Приемы эти технически разработаны, разнообразны, и все же в целом они не дают того эффекта, который производит направленный к единой цели метод Фукидида и который связан с задачей, им поставленной: «открыть» (ευρεΐν)[147] и понять процесс развития древнегреческого общества, приведший к усилению мощи Афин и в конечном счете к решающему столкновению между двумя союзами.
Составленная из разнородных частей, искусно соединенных друг с другом, картина исторического развития афинского государственного строя может показаться на первый взгляд сравнительно очень подробной и красочной, но при ближайшем анализе представляется изложенной более догматично, чем скупое, но полное глубокого содержания введение Фукидида.
Если временно оставить в стороне все приемы доказательства, иллюстрации из современной автору практики учреждений, его политические рассуждения и обобщения, анекдоты и ссылки, то останется связное, но догматически построенное изложение истории государственного строя, представляющее больший интерес по своему содержанию, чем по методу.
В свете всего сказанного следует оценивать и известие о борьбе политических группировок в Аттике VI в. до н. э. в 13-й главе «Афинской политии». Эта глава также состоит из более или менее неясных предположений, заключений, сделанных позднейшими авторами, у которых заимствовал их Аристотель. Прежде всего следует попытаться разобраться в том, кто и за что, по мнению автора «Афинской политии), ведет борьбу, установить, имеется ли в этом вопросе у него достаточная ясность. В частности, на отсутствие в 13-й главе достаточно чётких сведений указывают и затруднения в датировке тех событий, о которых в ней говорится (άνχρχία, архонтат Дамасия, избрание десяти архонтов и пр.)[148].
Какой термин (или термины) соответствует обычно употребляющемуся в трудах нового времени термину «партия»? Мы, разумеется, в данном контексте не собираемся рассматривать вопрос о законности такого словоупотребления, об отличии партий древности от партий в истории нового времени и т. п. Задача наша гораздо проще: определить термин, которым пользуется Аристотель, изображая внутреннюю борьбу в Аттике VI в. до н. э.