Говоря об избрании трехсот судей «из благородных родов» (άριστίνδην)[479], которые принесли присягу над жертвенными животными, Хэммонд пишет, что он не видит никакого другого объяснения, кроме своего собственного: по его мнению, это были геннеты в противоположность оргеонам, не имевшим права быть избранным в судьи. Аргументом при этом служит соображение, что если бы избирали знатных из «афинян чистого происхождения», то необходим был бы де Бретт, чтобы оценить их претензии, на что, мол, нет никакого указания в античной традиции.

Подобное возражение несерьезно, так как если в обществе существует родовая знать, то и без помощи де Бретта решается вопрос о том, знатен человек или нет. Ссылки при этом на «Политику» Аристотеля производят странное впечатление, так как Аристотель говорит об аристократах вовсе не в смысле Хэммонда: автор «Политики» понимает под аристократическими формами государственного строя такие, при которых «избрание на должности обусловливается не только богатством, но и высокими нравственными качествами».

При наличии тех многочисленных и необыкновенно ярких свидетельств о борьбе демоса и знати, которые мы находим у лириков VII–V вв., у Геродота и Аристотеля, представляется неубедительным сведение этой противоположности к противоположности «исконных афинян» и чужаков, принятых во фратрии (оргеонов), как это делает Хэммонд. Поэтому никак нельзя признать успешной его попытку рассмотреть всю социальную историю Аттики в аспекте отношений геннетов и оргеонов[480].