Александр Зорич

Образ подобия

Гамелин Вада немилосердно подгонял серого в яблоках жеребца, рассчитывая во что бы то ни стало достигнуть селения, о существовании которого он узнал от встреченного бродяги и в котором, истосковавшись по крову над головой и горячим, ароматным кушаниям, хотел переночевать или даже скоротать несколько дней. Выжженная и обезвоженная засухой почва походила на степную, несмотря на то, что Гамелин двигался редколесьем, имевшим с просторами опаленных солнцем пастбищ мало общего. Дорога петляла, распадалась на тропки и снова закладывала виражи, не давая всаднику, вынужденному ежеминутно выгадывать и решаться, выбирая путь, расслабиться, насколько вообще можно было расслабиться в стременах скакуна, сменяющего галоп утомленной рысью. Кедровые рощицы, неотличимые друг от друга, выглядели просторными и пустыми, а когда Гамелин приближался к опушке, ему начинало казаться, будто он вот-вот въедет в просвет между зубьями гигантской гребенки. Свалявшийся и выцветший слой кедровых игл не был проткнут ни единой травинкой и Гамелин с содроганием подумал о том, что ежели не сможет добраться к наступлению темноты до селения, где воды и овса можно будет купить, ему придется кормить коня посеченной хвоей - некогда он слышал об этом способе утолять голод скотины, правда, поступавшие таким образом жители осажденной Клавибаги имели перед ним существенное преимущество в виде неиссякающих колодцев, позволявших хотя бы поить истощенных бескормицей. Эти рассуждения грозили перейти в другие, еще более неутешительные, но дым, едва-едва пощекотавший ноздри, Гамелина тотчас же придал ему уверенности и жизнелюбия. Уже потом, выбираясь из рощицы на довольно обширную поляну, усаженную покосившимися домиками, он ощутил прилив бодрости, дивясь тому, что все же отыскал такое крохотное и малолюдное селение, общее число которых в тех диких краях не превысило бы и двух дюжин.

Неподалеку от места, где тропа расширялась и разделялась на две, выползая из-под сени деревьев, был сложен импровизированный очаг, в котором не было ничего необычного, кроме его размеров, поистине огромных. Над его разгорающимся пламенем двое юношей укрепляли котел, чья величина была под стать величине самого очага. За их работой приглядывал скрючившийся на дубовой чурке человек, понуканиями и советами направлявший действия возившихся с котлом и одновременно встряхивавший и перекладывавший щекастые, туго перетянутые бечевой мешочки, образовавшие вокруг него некое подобие ожерелья. Новая порция дров, подброшенная в очаг, оказалась сырой, повалил густой, цвета голубиной шейки дым, конь Гамелина встал на дыбы и зафыркал, а сам Гамелин, чуть было не вылетевший из седла, закашлялся. К счастью, совсем скоро едкая туча была сметена порывом ветра и он, успокоив скакуна, благоразумно спешился и подошел к троице, занятой загадочными приготовлениями, предполагая выведать что-либо полезное для себя, и, кроме того, - ему не было чуждо любопытство - по возможности узнать, кому и зачем понадобилось громоздить на окраине деревни очаг, а также то, как собираются употребить котел, являющийся центром всеобщего внимания. (Кстати, Гамелин решил сразу же, не откладывая, попросить ночлега и, чтобы его просьба прозвучала более веско, выудил из-под тряпичной дорожной куртки нашейный знак императорского гонца, который, как правило, во избежание лишних проявлений алчности со стороны разношерстных своих попутчиков, носил прямо на теле, где его было не так-то просто заметить. Нужно сказать, столь богатая вещь на фоне запылившихся, заштопанных повсеместно лохмотьев, смотрелась несколько несуразно, что, однако, ничуть не умаляло достоинств ее полномочного носителя.)

Обосновавшийся на чурке был, как выяснилось, звероловом Нодо, а двое других, помоложе - его племянниками, о чьих именах Гамелин счел возможным не справляться. Перехватив почтительный, едва ли не благоговейный взгляд Нодо, брошенный им на горделиво свисающий нашейный знак, Гамелин не без тщеславия осознал, что иметь дело с поселянами будет куда легче, чем он мог надеяться, и что звероловы, исполненные рабского обожания далекой власти, постараются исполнить любые, не слишком наглые и сумасбродные требования путника касательно его устройства в селении, буде таковые возникнут. Возвысившись в собственных глазах от этих успокоительных догадок, Гамелин быстро уговорился с Нодо, с готовностью согласившимся пустить его на постой, о плате, и, радуясь удачному и нехлопотному разрешению заботивших его проблем, примостился на боку самого тучного мешка, прикидывая, как бы поделикатнее подобраться к расспросам о творимом Нодо и его племянниками, наполнявшими котел, складно орудуя черпаками на длинных ручках, то погружавшимися в бочонок, то выныривавшими из-за его закопченной стенки. Не придумав ничего изысканнее, чем спросить без излишних околичностей, он отстегнул от пояса флягу и допил остатки ее содержимого, удовлетворенно отметив, что необходимость в экономии отпала. "Мы варим краску", пересиливая очевидное нежелание, ответил Нодо. "Где же краска?", - оживился Гамелин. Собеседник указал на мешки. "Отчего так много? Неужели здесь наберется столько вещей, требующих раскрашивания?" "Не сочтите меня невежей, но мы не станем тратить ее на такие безделицы" - боязливо сказал Нодо. "В самом деле? - ядно переспросил Гамелин,- может быть, на вкус она приятней, чем на вид, а потому ее предназначение - быть съеденной?" "Не гневайтесь, не гневайтесь, я поясню, когда мы окончим", - стушевался зверолов и, распрямившись, стал вспарывать веревки, окольцовывающие мешки, и высыпать хранившийся в них порошок в зев котла.

"Кипит!" - прохрипел плечистый племянник. Опустевшие тряпицы, напоминавшие сдувшиеся рыбьи пузыри, Нодо швырял в огонь, охотно пожиравший их, изрыгая снопы изумрудно-зеленых искр. "Забавное дело затеяли здешние звероловы", - подумал Гамелин, разглядывая последний, вынутый из-под его ягодиц мешок, постепенно истлевавший в объятиях пламени. Нодо обхватил обеими ладонями крепкую, расплющенную на конце палку и, встав на цыпочки, стал помешивать варево.