Либби Фишер была моей ровесницей, любительницей дорогой одежды. На ней был пиджак от Голтье и юбка до самых коленей, которая стоила столько, сколько я получала за месяц. Жемчужное ожерелье, красные туфли-лодочки от Кеннета Коула и маленькая красная сумочка от Луи Вуиттона довершали ее костюм.

Либби много улыбалась. Я бы тоже улыбалась, будь у меня столько стильной и дорогой одежды.

– Как живот?

В устах Бейнса это звучало почти как трогательная забота о моем здоровье.

– Лучше, – ответила я. – Думаю, что…

– Мы хотим еще раз прокрутить дело Фуллера, – прервала меня Либби, мило улыбаясь.

Я не могла скрыть своего удивления.

– Зачем, черт побери? Есть что-то новенькое?

– Кое-что. Опухоль мозга, которая плавает в пробирке с наклейкой «Вещественное доказательство А».

Бейнс нахмурился:

– Ты, наверное, знаешь, Фуллер с тех пор, как очнулся после операции, утверждает, что у него амнезия. Говорит, что об убийствах ничего не помнит.

Либби встала и подошла к окну.

– И пока что наши психологи не могут его расколоть.

Я скрестила руки на груди.

– Выходит, виной всех этих убийств была опухоль мозга?

Либби продолжала смотреть в окно.

– Именно такую версию выдвигают его адвокаты. Опухоль находилась в лобной доле мозга, отвечающей за неадекватное поведение. Она управляет эмоциями, осознанием личности, дифференциацией между правильным и неправильным. Эксперты просто из кожи вон лезут, объясняя присяжным, как такая опухоль радикально изменяет личность человека. Адвокаты Фуллера, конечно, ухватились за это и собираются доказать его невменяемость во время преступлений. Во мне продолжал нарастать гнев.

– Если его признают невменяемым, то все равно посадят, так?

– Нет. Если они докажут, что во время совершения преступлений он был невменяем и это состояние было вызвано опухолью, то он свободный человек. Нет опухоли – нет невменяемости. И ублюдок просто уйдет от возмездия.

– Боже!

Бейнс пристально посмотрел на меня:

– Ты полностью готова к работе, Джек?

Я не думала, что полностью готова, но чувствовала – что-то назревает, и потому согласно кивнула.

– Хорошо, – продолжил Бейнс. – Я хочу, чтобы ты с ним поговорила.

– С Фуллером? Зачем?

– Если он во всем сознается – замечательно. Но мне интересно узнать твое мнение – придуривается он или нет.

– Если он притворяется, мы получше спланируем наши дальнейшие действия, – добавила Либби.

– Подозревается, что он лжет?

– Хорошо, если бы было так. – Либби отошла от окна и села на место. – Но мы просто не знаем. Его опрашивали больше дюжины человек: психологи, адвокаты, полицейские, доктора. Пока что неколебим.

– Проверяли на детекторе лжи?

– Однажды. У них. Ничего не вышло. Еще одна проверка назначена на завтра, ее будет проводить один из наших специалистов.

Немного подумав, я спросила:

– Почему я? – Моя работа – арестовывать преступников. Допрашивать их – для этого есть более подготовленные специалисты.

Бейнс поскреб свою искусственную шевелюру:

– Ты ведь работала с Филлером несколько лет. Ты хорошо его знаешь. Ты не его адвокат, поэтому сможешь понять, лжет он или нет. Тем более ты знаешь, какую шумиху подняли репортеры.

– Я же не профессиональный следователь, капитан. Я не хочу, чтобы он вернулся на свободу, но я не думаю, что…

– Тут есть еще кое-что, Джек.

– Что?

Бейнс пристально посмотрел на меня:

– Фуллер просил встречи с тобой. Именно с тобой.

– Со мной? Зачем?

Либби придвинулась совсем близко, словно мы были закадычными подругами и делились секретом:

– Мы не знаем. Он не назвал причины. Но со времени задержания он постоянно говорит о Дэниелс. Адвокаты посоветовали ему не отвечать на наши вопросы, и он вообще долго молчал. В конце концов он согласился на разговор – без адвоката, но только с тобой. Конечно, все, что он скажет, не будет использовано как улика, но это может присутствовать в твоих показаниях.

Я снова вспомнила произошедшее. Выбивание двери. Мое требование отпустить жену. Пули, выпущенные в Холли и попавшие в меня.

Я вздохнула:

– Что ж, придется с ним поговорить.

– Он в окружной тюрьме. Ты будешь говорить с ним в комнате для свиданий. Одна. Между вами будет прозрачная перегородка. Ты знаешь, как это делается.

– На мне будет микрофон?

Либби разгладила юбку.

– Мы знаем, производить запись разговора без согласия сторон незаконно, тем более что это не может быть использовано в качестве улики. Как судебный исполнитель, я не могу допустить подобного нарушения закона и сразу должна докладывать о таких вещах. Но, просматривая старые дела, я нашла пару интересных определений. Одно называется – «Освежить воспоминания», другое – «Запись для дискредитации».

Затем в течение пяти минут Либби объясняла, как незаконная запись может быть использована в суде. Когда она закончила, Бейнс проговорил:

– Надо сказать, я не желаю, чтобы производилась незаконная запись разговоров с подозреваемыми, особенно в моем участке. И особенно вот с таким диктофоном с голосовым включением.

Бейнс положил на стол плоское электронное устройство. Я сунула его в карман.

– Когда я смогу встретиться с ним?

– Встреча назначена через час. Удачи, Джек. Надеюсь увидеть к утру подробный рапорт на моем столе.

Либби встала и пожала мне руку.

– Знаешь, ты могла бы избавить от этого всех нас, если бы стреляла на дюйм ниже.

Об этом я и сама уже давно думала.

Мы сидели на цветных пластиковых стульях в небольшой забегаловке, Эрбел сосредоточенно жевал, а я смотрела в окно. Шел дождь. Над коричневыми и черными унылыми тонами города с умирающими деревьями ползли серые облака.

Наверное, где-то в пригородах лежали кучи желтых осенних листьев, ожидавшие, когда кто-нибудь прыгнет в них, но здесь были лишь коричневые лоскутки чего-то, превращавшиеся под дождем в комья грязи.

– Когда я была маленькой, мама каждую осень брала меня в Висконсин, чтобы посмотреть, как желтеют листья и опадают. Они так славно шуршали под ногами. Но меня тогда это не впечатляло. Наверное, молодым несвойственно замечать этой умирающей осенней красоты.

– Наверное, – сказал Эрб, обращаясь к сандвичу с мясом, лежавшему перед ним на тарелке. Безуглеводная диета, которую он соблюдал, исключала хлеб, поэтому Эрб убрал его и занялся протеинами.

– Эрб, о чем ты вспоминаешь, когда думаешь об осени?

– Об индейке в День благодарения.

– А зимой?

– О рождественской индейке.

– Весной?

– Об окороке на Пасху.

– Все понятно. О празднике живота… – усмехнулась я.

– Ты собираешься доедать свой ростбиф? – спросил он.

Я открыла Эрбу доступ к недоеденному блюду, и он вилкой стянул к себе мясо.

– Не понимаю, как потребление такого количества жира может идти человеку на пользу.

– Сам не знаю. – Эрб открыл пакетик с майонезом, выдавил содержимое на мясо и отправил его в рот. – Но это работает.

– Да. Выглядишь ты здорово.

Он хмыкнул, будто сам себе не веря.

– Эрб, тебя что-то беспокоит?

Он снова хмыкнул.

– У тебя что, в горле застрял холестерин?

– Все дело в Бернис.

– У нее все нормально?

Он пожал плечами.

Обычно он каждый день сообщал мне новые сведения о Бернис, но, поскольку меня не было на работе, я видела Эрба всего раза три. И каждый раз, перегруженная собственными проблемами, забывала спросить о его.

– В чем дело, Эрб?

– Мы поссорились. Ей не нравится мой новый стиль жизни.

– Что именно? Диета?

– Сбрасывание веса – только часть этого. Ей не нравится моя машина. Она жалуется, что постоянный секс ее уже достал. Близится отпуск, в это время мы обычно отправляемся в Калифорнию, к ее друзьям. Мы так делаем уже двадцать лет. В этом году я хочу поехать в Лас-Вегас.