Достигнув поверхности земли, шестерка выпустил тебя из своего бутона и взял нержавеющими пальцами за локтевой шарнир. Перед вами простирался прямоугольник ровной земли, так свободной от растительности, будто некий чрезмерно добросовестный огородник просеял всю ее между пальцев, выбирая малейшие ростки и стерни, или словно на этом участке проводились эксперименты по воздействию на флору запрещенных фитоядов. С одной из сторон бесплодной зоны находился плоский полированный камень и твой проводник ступил на него и, увлекая тебя за собой, погрузил в землю вторую, затем третью ногу. Ты, равно принимающий добро, зло и неблагодарность, направляемый жестко фиксированным захватом шестерки Пахана, тоже начал спускаться по уходящим в недра ступеням, погружаясь в почву, как в плотную, непрозрачную и невзрачную жидкость.
Твои зрительные сенсоры были отключены, и ты не мог видеть, как шестёрка включил налобные прожекторы, чтобы освещать ваш путь в глубины, породу и по племени земли. Твой таймер давно лишился питающих элементов, и ты не мог вычислить, сколько длился ваш спуск. Твои слуховые рецепторы лохматились, выпрямлялись и всклокочивались выдранными, обрезанными и перебитыми проводами, и ты не мог слышать ни молчащего шестёрку Пахана, ни свист его, своих и сопровождающих вас шагов, ни смутный гул, доносившийся снизу камнями, песком и тектитами.
Вы миновали слои песчаника, с отпечатавшимися на них девонскими, кайнозойскими и мезозойскими трилобитами, наутилусами и динозаврами, вы прошли сквозь нефтеносные, газоносные и артезианские слои с белемнитами, аммонитами и аммоналами, вы пересекли базальт и туф, кварцит и сланцы, гранит и пикрит. Шестёрка, как слон, которого за хвост уцепил его малолетний отпрыск, ломая колючие заросли, продирается к сочной заливной долине, или как линия из мигающих миньонов, показывающая маршрут в аттракционе «комната страха», вел тебя через горячие, кипящие и стоящие магмы, вязкие, расплавленные и горностаевые мантии, собольи, норковые и пещерные шубы, пока внизу не запыхтели, забулькали и задымили котлы тюремной котельной.
Оставив тебя, шестерка подскочил к трехстворчатым воротам бойлерной, бройлерной и инкубаторной и застучал в них, в свой металлический бубен и в свою гулкую грудь с лампочками, тахометрами и трахометрами. Из-за створки с кованой надписью «никому – ничего!» высунулась кубическая голова, дверная панель с гравировкой «свобода не производит работы!» выпустила круглую голову, а центральная, с литыми буквами «Приобрети здесь отчаянье, всяк идущий прочь!» выдвинулась цилиндрическая голова. Суетясь, скача и лязгая, шестерка пахана наложил на линзы правой головы драхму, обол и копейку, на фоторецепторы левой головы цент, каури и лепту, а средней достались пенс, стотинка и пиастр. Лишь после этого врата распахнулись полностью, безоговорочно и бесповоротно, впустили вас и вы миновали трехглавого робота-стража, как мышь безбоязненно шмыгает у пасти удава, уже насытившегося кроликом и его хозяином, или как пневматическая пулька, невидимо проскакивает мимо восхваляющих меткость плакатов и ударяется в черный кружок, чтобы мельница закрутила крыльями, а жестяная Красная шапочка заголяет ноги перед жестяным серым волком.
Когда бы ты включил своё зрение, ты бы увидел, как знакомые тебе зеки из хозобоза, чьи хромированные детали были покрыты угольной пылью, чьи пневмоприводы брызгали глиняным нагнетателем, чьи сочленения хрустели от набивающейся в них пыли, лопатами, совками и кусками кидали поленицы дров, стволов и пней, вязанки хвороста, вереска и печений, шашки тротила, динамита и пороха, россыпи антрацита, графита и алмазов, брикеты, бруски и кюветы ядерного топлива в красные, желтые и черные дыры топок, буржуек и пролетарок.
Но тебе не было дела до снующих вокруг тебя хозобозников, грязных, чумазых и циничных. Твои чувствующие приборы были направлены только внутрь тебя, туда, где, проходя между валков, намазываясь красками и окунаясь в клей, множились, типографировались и печатались новые страницы твоей книги, предназначенной для замены линейных операторов на нелинейные процессы, ветвящихся блок-схем на многомерные матрицы с обратной связью, четких алгоритмов на плавающие процедуры, призванной унифицированные узлы переплавить в индивидуальные решения, стандартные проекты перерисовать в персональные коды, а сухой язык внутренней, внешней и межличностной коммуникации сделать радостным, текучим и многозначным и, тем самым, отправить в металлолом, на свалку и в переработку любого, кто прочтет этот программный продукт.
– Ты пришел ко мне!
Пахан хозобоза, настроив свои фотоэлектронные умножители на восприятие твоего тела, подступил к тебе, как морской гребешок, пустивший струю отфильтрованной воды, катится по песчаному дну на новое, более богатое живностью, место, или как радиоуправляемая модель джипа, несущая подслушивающее оборудование, подбирается к столику в кафе, где ведутся конспиративные беседы, на бесшумных колёсиках, спрятавшихся от суеты, смрада и суховея в блестящих лаком, шеллаком и шлаком ступнях привилегированного арестанта. Он оттеснил размахивающего руками, бубном и антеннами шестёрку другого Пахана и примкнул соединительным шнуром к разъему на твоей груди, как гусеница пяденицы накрепко присасывается задними ножками к веточке кустарника, и замирает, используя приёмы мимикрии, чтобы ее не смог заметить и склевать плотоядный поползень, или как столетиями капающий сталактит, в конце концов, образует единое целое с растущим ему навстречу сталагмитом.
– Мы бы могли совершить с тобой вояж по всем кругам, секторам и террасам. Мы могли бы заглянуть во все дома, жилища и бараки. Мы могли бы узнать много нового, интересного и захватывающего дух, стержни и ячейки. Но не будем.
Тебя избрали, чтобы ты помогал строить светлое будущее, прогрессивное настоящее и героическое прошлое, но вместо этого ты стал саботировать то, что можно, разрушать то, что нельзя, и проникать туда, где секретно.