— А кто тебя вызывает?

— Кто-нибудь от Бурмсера.

— Что мне им сказать?

— Ничего. Только слушай.

Я кивнул и зашагал к стойке «Юнайтед эйрлайнс», где блондинка с посеребренными ресницами мило мне улыбнулась и сказала, что два господина ждут меня в зале для почетных гостей. Она объяснила, как туда пройти, а, переступив порог, я без труда нашел тех, кто вызывал Падильо. В строгих костюмах-тройках, с аккуратными прическами, естественно, при галстуках. И направился прямо к ним.

— Времени у меня мало. Закажите виски с содовой.

Один из них, курносый, со светло-голубыми глазами, посмотрел на маленькую, четыре на пять дюймов, фотографию, которую держал в левой руке.

— Что-то вы не похожи на мистера Смита, приятель.

— Я — его посыльный.

— Мы бы предпочли переговорить с ним, — вмешался второй мужчина. Покрупнее первого, выше ростом, с карими глазами и носом, чуть свернутым влево от удара то ли кулаком, то ли бейсбольной битой. Оба еще не разменяли четвертый десяток.

— Мистер Смит занят, а меня по-прежнему мучает жажда.

Высокий посмотрел на своего напарника, вновь на меня.

— Вы — Маккоркл?

Я кивнул. Он протянул руку, и я полез во внутренний карман за бумажником. Доставал я его медленно. Работали они у Бурмсера, и мне не хотелось заставлять их нервничать. Из бумажника я достал мое водительское удостоверение с цветной фотографией и отдал ему. Он глянул на фотографию, на меня, опять на фотографию. Вернул мне удостоверение и подозвал официантку. Та подошла, мило улыбнулась.

— Одну порцию виски и два бокала кока-колы.

Мы сели за столик, помолчали, пока официантка не обслужила нас. Я тут же схватил бокал и одним глотком ополовинил его. Они к своим не притронулись.

— Мы слышали о вас, — прервал молчание курносый. — Говорят, вы из любителей. А на настоящие дела не годитесь.

— У меня одно желание — держаться от ваших дел подальше. Так что передать мистеру Смиту?

— У вас возникли осложнения в Нью-Йорке, — теперь заговорил высокий.

— Да уж, — кивнул я.

— Они не смогут сохранять подробности в тайне больше сорока восьми часов. Так и скажите мистеру Смиту.

— Хорошо.

— И за эти же сорок восемь часов надо полностью вывести из игры Крагштейна и Гитнера.

— Вывести из игры? — переспросил я. — Как это?

Они переглянулись, а затем курносый наклонился ко мне.

— Убить.

— Однако.

— Вы все поняли?

— Чего уж тут не понять. Но требуется одно уточнение.

— Какое? — спросил высокий.

— Что будет, если через сорок восемь часов они останутся на поле?

Поднялись они синхронно. Наверное, отрабатывали столь четкое взаимодействие. Курносый одарил меня ледяным взглядом.

— Что будет? Будут приняты все необходимые меры. Так ему и передайте. Все необходимые меры.

Я наблюдал, как они уходят, допивая виски. Подошла официантка, и я заплатил как за себя, так и за молодых людей. Когда я вернулся в зал ожидания, Падильо стоял у стены, в десяти футах от короля и Скейлза.

— Что им надо?

— Они хотят, чтобы в течение сорока восьми часов Крагштейн и Гитнер отправились на тот свет. Особенно Гитнер.

Падильо посмотрел на меня, затем устремил свой взор на виднеющиеся в широких окнах горы.

— Думаю, все это не займет столько времени, — похоже, обращался он не ко мне.

Мы ехали всю ночь, так что Калифорнию король увидел лишь на заре, когда мы прибыли в Сан-Диего. Зато ему удалось полюбоваться Большим Каньоном по пути из Денвера в Лос-Анджелес, ибо пилот облетел его и прочитал пассажирам небольшую лекцию об этом удивительном геологическом образовании. Король жадно ловил каждое слово. Что касается самого каньона, король пришел от него в полный восторг и, как, впрочем, и все остальные, охарактеризовал его как великолепный.

В аэропорту Лос-Анджелеса мы взяли напрокат «форд-галакси», и Падильо сел за руль, заявив, что город он знает лучше меня. Стемнело еще до того, как мы добрались до Вентура, а потому он неправильно прочитал надпись на указателе, и нас занесло на автостраду, ведущую в Санта-Монику, так что нам пришлось ехать через Малибу и Топанга-Бич. Дорога изобиловала поворотами, спусками и подъемами, но доставила королю несказанное удовольствие, потому что ему нравилось смотреть на океан.

Проехав Санта-Барбару, мы съели по сэндвичу, а заодно сменили спустившее левое переднее колесо. На эти дела у нас ушло часа полтора. Потом мы с Падильо поменялись местами и двинулись дальше, останавливаясь каждый час, чтобы выпить чашечку кофе. Ехал я осторожно, не превышая положенных шестидесяти миль в час. Король и Скейлз после Санта-Барбары заснули.

Наверное, у каждого человека есть родной город, и я должен считать таковым Сан-Франциско, хотя не могу сказать, что мы питаем друг к другу теплые чувства. Я родился в старой Французской больнице на Десятой улице и вырос в районе Ричмонд, где селились люди с достатком, среди которых, кстати, было много русских. Жили мы на Двадцать шестой улице, в двух кварталах к северу от парка Золотые ворота. Как-то раз мы с Фредль провели в Сан-Франциско неделю, и я показал ей дом и округу, где я жил до того, как поступил в школу Джорджа Вашингтона и ушел в армию.

— По-моему, у вас нет ничего общего, — отметила она.

Я решил, что за минувшие годы и город, и я изменились, причем не в лучшую сторону. Сан-Франциско напомнил мне проститутку средних лет, полагающуюся теперь только на мастерство, ибо от красоты остались одни воспоминания. Но я подозреваю, что причина моего неприятия Сан-Франциско в том, что в моем родном городе я был всего лишь туристом. Гадкое, знаете ли, чувство.

Король и Скейлз уже проснулись, когда справа мы увидели Бей-бридж, а затем знаменитый мост «Золотые ворота». Наш путь, однако, лежал в другую сторону.

— Я, бывало, приезжал сюда из Лос-Анджелеса на уик-энды, — ударился в воспоминания Падильо. — Моя подружка жила на Русском холме. Как же она бесилась, когда я называл город «Фриско».

— У местных особая гордость, — философски отметил я.

— Она была из Нового Орлеана.

Падильо хотел остановиться в мотеле, так что мы выбрали «Бей вью лодж», а поскольку располагался он в черте города, то с ценами там не стеснялись. Мы взяли два двухкомнатных номера. Падильо убедился, что король и Скейлз устроились и им принесли завтрак, а затем прошел в наш номер. Я лежал на кровати и перечислял девушке из бюро обслуживания все то, что мне хотелось бы съесть и выпить. В то утро я остановил свой выбор на вареных яйцах, ветчине, гренке из ржаного хлеба, кварте кофе, вдобавок к которым попросил две «Кровавых Мэри». Девушка на другом конце провода выразила сомнение в необходимости заказа вышеупомянутого коктейля, ибо часы показывали только четверть восьмого утра, но мне удалось убедить ее, что она не ослышалась.

Падильо вытащил пистолет из-за пояса, сунул его под подушку, лег на кровать. Сложил руки под головой и уставился в потолок. Я закурил и выпустил струю дыма в то место, куда смотрел Падильо.

— Что теперь? — спросил я.

— Сначала мы поспим.

— У нас есть для этого время?

— Придется его выкроить.

— А потом?

— Потом я найду Ванду и узнаю, куда и к которому часу мы должны доставить эту парочку.

— Ты знаешь, где она?

— Какой здесь самый популярный отель, «Фэамонт»?

Я на мгновение задумался.

— Пожалуй, с ним может конкурировать только «Святой Франциск».

— Тогда я найду ее без труда.

— Так же, как Крагштейн и Гитнер.

— Я на это рассчитываю.

На площади Единения, на которую выходил фасад отеля «Святой Франциск», проводилась Неделя рододендронов, и бронзовая фигурка Победы, вознесенная на десятифутовый гранитный постамент, плыла над морем пурпурных, розовых и белых лепестков. Я помнил, что городские власти всегда засаживали площадь Единения цветами, но во время апрельской Недели рододендронов их количество увеличивалось в несколько раз. А памятник Победе поставили здесь в честь наших военных успехов в Юго-Восточной Азии, не в нынешние, но более давние времена, когда адмирал Девью разбил испанский флот в Манильской бухте[17], то есть теперь об этом можно было бы и не вспоминать.