Альберу лишь сейчас пришло в голову, что первоначально он хотел именно об этом поговорить. Он махнул рукой:

— Не представляет интереса.

Солнце на улице светило еще ярче, снявшие пиджаки мужчины, парнишки в майках, женщины в летних платьях, юбках с разрезами разгуливали по тротуару с чувством собственного достоинства. Словом, все было на своем месте, и все шагали в одном ритме с природой.

— Откуда я знал, что наступит такая жара? — бурчал Альбер.

Мишель Колль жил в Билланкуре. Кто бы мог подумать! Такой тип! Альбер охотнее всего переселился бы туда, но об этом районе он даже мечтать не смел, чтобы не причинять боли собственному сердцу. Конечно, квартал вилл элегантнее, возможно, и воздух там чище, но именно этот район предоставлял человеку все то, что прекрасно в Париже.

Они действительно добрались туда за полчаса. Доехали бы скорее, если бы не пришлось бы долгие минуты простоять за остановившимся для погрузки грузовиком. Некоторые гудели, но большинство, смирившись, околачивалось возле своих машин и глазело на неторопливо занимавшегося погрузкой шофера. Еще несколько лет назад в таких случаях шоферы начинали суетиться, торопясь быстрее справиться с работой, сопровождавшейся концертом клаксонов особо нетерпеливых автомобилистов. Потом взмахивали рукой в знак извинения, и все снова трогались в путь. С тех пор секта водителей грузовиков, стоящих поперек дороги перевоспитала автомобилистов.

— Почему нет ни одного полицейского… — бурчал Альбер. Буасси глянул на него. — Я имею в виду…

Потом еще несколько минут они потеряли, когда Буасси захотел купить газету. Он остановился посреди улицы, лениво сделал не слишком убедительный знак рукой идущим вслед за ним машинам, а потом долго отбирал привлекшие его внимание газеты.

Но все же за полчаса они добрались. Дом, в котором жил Колль, был построен примерно в последней четверти прошлого столетия и реконструирован после первой мировой войны. Роскошный дом старого ушедшего мира оборудовали тогда новейшими достижениями техники. На покрытых мрамором лестничных площадках в маленьких нишах стояли скульптуры, мозаичные полы изображали агонию греческого воина, пронзенного стрелами, за которой издали наблюдали обнаженные девы с пышными грудями. Над мрамором красовались позолоченные гипсовые украшения.

— Ах ты, мать вашу, — произнес Буасси. Он жил в Пантэне, в доме, лестницы которого сверху донизу были исписаны, а на дверях стояли двойные замки.

Прежде, чем они позвонили, раскрылась дверь консьержки и оттуда выглянула стройная, в темном костюме женщина лет пятидесяти.

— Вы кого-нибудь ищете?

Они вынули удостоверения. Альбер слегка стыдился того, что был небрит. Не удивительно, что о полицейских думают, будто… а, пошли они все…

— Мы хотим видеть мосье Колля.

Женщина стояла в дверях, словно боясь, что они войдут.

— Он здесь не живет.

Альбер вздохнул. Он терпеть не мог тех, кто слишком много умничает. В особенности когда бывал усталым, вспотевшим да еще когда приходилось работать в выходной день.

— Пониже меня, худой, с усами, — сказал он. Теперь ему уже хотелось увидеть этого человека.

— Сожалею. Он здесь не живет.

Женщина попыталась захлопнуть дверь. Но с Альбера было достаточно, ему все это надоело. Именно сейчас надоело. Последняя капля переполнила чашу, а — Бог свидетель — чаша была очень вместительная. С поразительной быстротой Альбер пнул ногой закрывающуюся дверь, одновременно оттолкнул в сторону женщину, и ворвался в квартиру. Сам не зная почему, выхватил пистолет. Открывая ногами двери, промчался по двум маленьким комнатам. Рванул дверцы шкафов, заглянул под кровать. Женщина побледнела, на лице ее отразился ужас. Буасси, засунув руки в карманы, стоял позади нее. Он не понимал, что произошло, но верил в Альбера.

— Где он? — взвыл Альбер. Ужас женщины не утихомирил его ярость. Скорее подлил масла в огонь. Хватит с него! Пистолет на него наставляли, допрос с него снимали, с ним ссорились, ему врали. Теперь его очередь.

— Ушел, — сказала женщина. — Прошу вас, я…

— Куда? — Альбер засунул пистолет обратно под мышку, упер руки в бока, расставил ноги и стоял перед женщиной, словно собираясь ее ударить.

— Не знаю… он не сказал. Просто он меня бросил.

— Когда?

— Две недели назад.

— Сколько времени он здесь жил?

— Один год. Прошу вас, я…

— Откуда вы его знаете?

Перед ответом она лишь мгновенье поколебалась:

— Мы познакомились.

— Где?

Женщина повела головой. На глазах ее были слезы.

— В универмаге Лафайетт.

Альбер выпустил пар. Гнев его остыл. Он чувствовал себя усталым, опустошенным, печальным. Зачем понадобилось унижать эту женщину?

— Сударыня, — произнес он и тотчас понял, что совершил ошибку. Они уже прошли этап, когда нужно быть вежливым, и его жест она примет за признак слабости. И, вероятно, будет права. — Вы понятия не имеете, где он находится? Жизнь вашего бывшего друга зависит от того, найдем мы его или нет.

— Понятия не имею.

Сжатый рот, горькое лицо, макияж, которым пытаются прикрыть морщины. Она не сдавалась. Просто меблированная квартира, несколько красивых предметов старой мебели, несколько дешевых, но помоднее. Во что ей обошелся этот год? Или Колль ограничился уютом, уверенностью в безопасности, горячей пищей? Альбер не простился. Только вышел из двери с опущенной головой, прошагал по греческому воину и девам с пышными грудями. Слышал, как следует за ним Буасси, как захлопнулась за ними дверь. Без четверти час. Еще немного времени у них есть, можно заглянуть в то кафе, которое, по словам швейцара из «Рэнди кока», является насиженным местом приятеля Колля. Лучше, чем рано вернуться в пустую квартиру и предаваться раздумьям о том, что он такая же скотина, как остальные.

Он прибыл домой к трем. Вместо Марты его ждала записка, где сообщалось, что обед на кухонном столе. Внутри у Альбера все дрожало от волнения и тревоги. В записке не было упреков. Марта не могла знать, что Корентэн отпустил его в одиннадцать часов. Да если б и знала, вряд ли стала бы упрекать. Лучше она осыпала бы его упреками, тогда он мог бы защищаться.

Колля они не нашли. Не нашли и его приятеля. Альбер начал сомневаться в том, что швейцар из «Рэнди кока» сказал ему правду. Есть, конечно, еще две возможности. Колль мог узнать, что его ищут, и где-то спрятаться. Притаиться. Или его давно отыскали те трое, и тогда…

Лелак медленно, неохотно ел. Не был по-настоящему голоден, да и волнения отняли у него аппетит. Он думал, что сейчас ляжет и наконец выспится. Проковылял в ванную. Принял душ, побрился, надел рубашку с короткими рукавами, тонкий пиджак, чтобы скрыть кобуру. Написал записку, что придет вечером, и ушел.

Бришо сидел у телефона. Собирал данные о тех, кто финансирует состязания по вольной борьбе. У него повсюду находились знакомые: школьный товарищ, человек, за сестрой которого он ухаживал, приятель, вместе с которым он занимался велосипедным спортом будучи подростком, сокурсник по университету, чей отец был в хороших отношениях с его родителями, люди, с которыми он когда-то встретился на приеме, на вечеринке, на пирушке. Он знал их адреса, номера их телефонов, имена, хобби, привычки. С директорами заводиков спортивных товаров и пищевых концентратов хлопот не было. Один его знакомый обещал навести справки и на следующий день позвонить. Бришо в нем не сомневался. В течение последних пяти лет он дважды посодействовал, чтобы того не лишали водительских прав. С какой-то точки зрения дело с Реноде тоже не было трудным. Раскусить его по-настоящему, вероятно, не легко, а то и вовсе невозможно, но до определенных пределов жизнь его открыта для публики так же, как у кинозвезды. Достаточно попросить в отделе документации собранные о нем статьи. Самый трудный случай — оба штромана. Этих подставных лиц можно расспросить только лично, и весьма мало вероятно, что они ответят правду. Но Шарль все же сделал попытку.