— Ты должен оставить его, — говорю Бригсу. — Мальчуган уже глаз с тебя не сводит. Он думает, что ты его папа. И ты дал ему кличку.

Бригс пожимает плечами.

— Утром попробую ещё раз. Потом мне надо уезжать, и собака не поедет со мной.

— Так ты просто Скрудж для щеночка, — говорю ему.

Похоже, что он не придает этому значения, хотя, судя по тому, как он играет с Винтером, могу сказать, он гораздо больше привязан к белому щенку, чем притворяется. Я лишь надеюсь, что к тому времени, как праздники закончатся, Винтер воссоединится со своей семьей, или же Бригс придет в себя.

В конце концов, мы спускаемся по лестнице, готовые к празднику. На кухонном столе стоят серебряные подсвечники и элегантные столовые приборы. Разнообразные дымящиеся блюда расположились на девственно чистой белой скатерти с красной отделкой. В середине - ваза с сосновыми шишками, лентой, остролистом и пихтой, и я догадываюсь, что все это устроила Джессика. Она настоящая Марта Стюарт.

Все занимают свои места, мы с Лакланом рядом, Джордж на одном конце стола, а Бригс на другом. В то время как я одета в простое черное платье и темно-бордовый кардиган, мое ожерелье - изюминка этого наряда, все остальные выглядят нарядными. Даже Лаклан надел белую рубашку без галстука, расстегнутую достаточно, чтобы показать намек на татуировки.

Джессика позволяет нам быстро помолиться, и потом наступает время для еды.

Я только что вытащила ложку картофельного пюре и раздумываю о хаггис, которые действительно похожи на фарш, когда Джордж говорит:

— Где, черт возьми, вино? Нет даже хереса?

Джессика успокаивающе улыбается ему.

— У нас есть газирований яблочный сок и глинтвейн из ИКЕИ.

— В нем нет алкоголя, — говорит он. — Нельзя праздновать Рождество без вина. Это нелепо.

Дональд поднимается и берет бокал Джорджа.

— Давай я налью тебе немного шерри, папа, — говорит он.

— Нальешь мне? Неси сюда бутылку. В шкафу две бутылки красного, их тоже неси, — он смотрит на Джессику. — Я не хочу брать выпивку из своей коллекции, но так и сделаю, если понадобится. Это Рождество, ради Христа. Да, именно ради него.

Я вздрагиваю, в то время как Лаклан рядом со мной сидит, затаив дыхание, и избегает зрительного контакта.

Кладу руку на его предплечье.

— Все нормально? — шепчу я.

Он кивает.

— Я в порядке. Правда, — пытается улыбнуться, но я вижу боль в его глазах.

Я верю ему, что с ним все будет в порядке, пока Дональд не возвращается с вином, и Джордж не настаивает на том, чтобы он налил всем.

— Мне не надо, — быстро говорит Лаклан, закрывая ладонью бокал.

— Мне тоже, — добавляю я. — Но все равно спасибо.

Джордж прищуривается, глядя на нас.

— Никакого вина? Лаклан, обычно ты был бы первым, кто прикончит бутылку. Что с тобой не так?

— Ничего с ним не случилось, дедушка, — говорит Бригс, но не предлагает ничего больше. Никто из нас не хочет быть тем, кто скажет это, если даже мы должны поведать обо всем вслух.

— Ну, что-то все-таки есть, — говорит Джордж. — Я не видел его год. Внезапно, он перестал пить и встречается с девушкой, наполовину китаянкой. Я больше не знаю тебя, Лаклан. Возможно, никогда и не знал, — добавляет он себе под нос. — Вы, Локхарты, странная порода, не то что мы, МакГрегоры.

Напряжение за столом можно разрезать ножом. Я вижу, к чему все идет, даже сейчас. Хотя Лаклан считает меня частью своего клана, Джордж не считает Лаклана частью своего. Не важно, что именно говорит или делает Лаклан, играет он в регби или занимается политикой, алкоголик он или святоша, посещающий церковь, в глазах Джорджа, он не один из них.

Лаклан прочищает горло и смотрит Джорджу прямо в глаза.

— Нет. Я ведь на самом деле не МакГрегор, правда? Но я здесь, как и всегда. У меня есть твоя фамилия. У меня есть сердце этой семьи, как и мое. Я просто надеялся, что однажды, как я уже сказал Кайле, ты увидишь, что я считаю тебя своим кланом, а может быть, в один прекрасный день ты будешь считать меня своим.

Комната погружается в тишину.

— Все еще не объяснил, почему ты не пьешь, — бормочет Джордж, разрезая индейку на тарелке.

— Потому что я алкоголик, — говорит Лаклан, и я чуть не выплевываю обратно свою воду. — Всегда был и всегда буду. Всю свою жизнь я разбирался со своими проблемами, своим прошлым и собственной душой, употребляя наркотики или напиваясь до потери сознания. Невозможно делать так вечно, и, только встретив Кайлу, я открыл глаза на то, во что втянул ее. Через что заставил пройти свою семью. И себя. Можешь обвинять в чем угодно меня, мой клан, мое происхождение, обвинять меня в том, что я черная овца. Но правда есть правда, и хотя здесь нечем гордиться, такова она и есть.

Все, кажется, задерживают дыхание, ожидая реакции Джорджа. Но я не задерживаю дыхание - я едва могу дышать. Этот человек... когда я думала, что он больше не может удивить меня, он просто выложил на стол все карты о себе и все уродство, которое идет вкупе с ними, чтобы их увидел весь мир. Он ожидает, что его могут обидеть, высмеять, осудить, и все равно это сделал. Он сделал это, потому что это он. Он Лаклан МакГрегор, Лаклан Локхарт, мой зверь и самый храбрый человек из всех, что я знаю.

Количество любви, которую я чувствую к нему, просто зашкаливает.

Бесконечное и неконтролируемое.

Проверенное временем.

Настоящее.

Наконец Джордж немного откашливается, заставляя всех слегка подпрыгнуть на местах.

— Так ты не можешь справиться с выпивкой, — говорит он своим грубоватым голосом. — Тогда может ты все-таки МакГрегор.

Шутка едва ли смешная. Но это шутка. И, возможно, самое близкое, что Лаклан когда-либо получит. Все смеются, сначала нервно, потом с облегчением. А я могу лишь сжать руку Лаклана, прямо над его татуировкой льва Лионеля, и смотреть на него, как влюбленная девушка, которой и являюсь.

И после этого все, кажется, отлично. У Джорджа есть херес, у Дональда есть бокал вина, а остальные из нас наслаждаются газированным яблочным соком, потягивая его, как прекрасное шампанское. Есть ощущение правильности мира, а падающий снег за окнами просто добавляет волшебное чувство Рождества.

И так продолжается до тех пор, пока мы не слышим громкое БАБАХ из гостиной. Мы все замираем, обмениваясь взглядами, затем вскакиваем, и бежим по коридору в гостиную.

Дерево перевёрнуто и валяется на диване, украшения и мишура повсюду.

— Как это произошло? — восклицает Джордж, когда мы осторожно подходим ближе.

Внезапно, внизу около дерева начинает двигаться кусок использованной обёрточной бумаги.

— О, боже мой, — говорит Джессика, прижимая руку к груди, почти стискивая свои настоящие жемчужины. — Что это, крыса?

— Кто-нибудь смотрел «Рождественские каникулы»? — рассеянно спрашиваю я, думая, что это может быть белка или, может, кто-то завернул в бумагу кошку.

Но потом обёрточная бумага снова качается.

Появляются маленькие острые ушки щенка, а затем и сам Винтер.

— Вот маленький мерзавец! — говорит Бригс, в то время как Джессика кричит: — Боже мой, это собака? Она смотрит на Лаклана. — Она твоя?

— Вообще-то, Бригса, — говорит Лаклан, пока Бригс приседает и приближается к щенку, беря его на руки, прежде чем тот убежит.

— Бригс, — строго говорит Джордж. — Ты знаешь, как я отношусь к животным.

Бригс вздыхает, прижимая к себе Винтера. От того, как щенок смотрит на всех в комнате, в глазах небольшой страх и сильное любопытство, в него невозможно не влюбиться.

— Мы все это знаем, дедушка, но я нашел его в сарае на соседней ферме, и вокруг никого не было. Я не собирался позволять ему голодать и замерзнуть. Сегодня днем мы даже ходили туда узнать, если ли кто дома, но никого нет.

— Они всегда уезжают на Рождество, — говорит Джордж, глядя на щенка. Поднимает взгляд на Бригса и прищуривается, принимая какое-то внутреннее решение. — Собака может остаться. Но если нагадит, это твоя проблема. Завтра мы вернем его туда, где ему и место. И хотя ты все знаешь... Я буду приглядывать за тобой.