— Он сказал, откуда у него такая уверенность?

— Нет. Он дал понять, что не может сказать мне этого. Идея в том, что мы недавно потеряли собственного человека, которому с большим трудом удалось внедриться в КГБ. Сейчас связь с ним потеряна, и ходят слухи, что он провалился, причем не по собственной глупости. Кто-то дал наводку... Можно проверить каждого из наших, но успех не гарантирован. К тому же на это просто нет времени.

Болан про себя выругался.

Элбрайт продолжал:

— Что касается нашего авиатора, то здесь есть одно предположение. — Болан нетерпеливо подался вперед. — В течение следующих двух недель запланировано несколько публичных выступлений президента. Если, как мы предполагаем, самозванец Андерсон заброшен с целью убийства, то президент может быть его мишенью, и при отсутствии опровергающей информации мы должны принять это во внимание, как серьезную угрозу.

— Больше всего меня беспокоит то, что нам не сесть ему на хвост, — сказал Болан. — Как, черт возьми, ему удается оставаться незамеченным? Я не новичок в таких делах, но мне кажется, что он обладает свойствами оборотня.

— Или получает помощь со стороны, — предположил Элбрайт.

— Отсюда напрашивается второй вопрос: как, по-твоему, эти люди, — Болан указал на распростертые на полу тела, — вычислили мое местонахождение? Ты никому не говорил?

— Ты что, конечно, нет!

— Я должен тебе сказать, что мне все это очень не нравится. Только ты и Броньола знали, что я остановился в этом мотеле. Хэл вне подозрений. Но я могу допустить, что он доложил об этом чисто в служебном порядке, согласно ситуации.

— Что мы будем делать с ними? — спросил Элбрайт, не без отвращения глядя на трупы, скорчившиеся у порога и у двери в ванную.

— Ничего, — спокойно ответил Болан.

— Ничего? Ты хочешь сказать, что мы оставим ЭТО здесь? — глаза Элбрайта расширились.

— А где же еще?

Элбрайт потерял дар речи. Все, чему он стал свидетелем за последние несколько дней, не укладывалось у него в голове. Он, разумеется, и раньше предполагал, что ему, возможно, придется по долгу службы быть свидетелем непривлекательных сцеп, может быть, даже самому применять оружие, но то, что он увидел сейчас в номере мотеля, было уже слишком. В ЦРУ ценили его способность мыслить аналитически и умение работать с "сырой" информацией — это пристрастие и было главной причиной его поступления на службу в Управление. Но теперь этот дар был нужен лишь как дополнение к новому искусству — искусству убивать... Элбрайт начинал сомневаться в правильности своего выбора — он не был создан для кровопролитий, какими бы благими целями они не оправдывались.

— Кстати, один из них всего лишь спит, — сказал Болан. Это прозвучало как злая шутка, но, взглянув в лицо Палача, Элбрайт не заметил и тени улыбки.

— Спит? — переспросил он, не совсем понимая, в чем дело.

— Да, вон тот, снизу... около ванной. Он жив. Мне кажется, будет не лишним задать ему несколько вопросов. Но этим уже займется Броньола. — Болан встал со стула и подошел к паре сцепившихся тел. Рывком он вытащил человека, лежавшего внизу, и, подтащив его к стене, прислонил к ней.

— Что ты собираешься с ним делать? — спросил Элбрайт, кивнув на находящегося в бессознательном состоянии взломщика.

— Я скажу Броньоле, где его можно забрать.

— А что делать мне? Я могу быть тебе полезен?

— Да. Тебе нужно будет выйти на улицу, обойти дом, и я подам тебе этот мешок.

Элбрайт застыл на месте, как будто плохо расслышал, что ему было сказано.

— Пошевеливайся! — сказал Болан повелительным тоном.

Элбрайт попятился к двери. Он открыл её не глядя: его взгляд был прикован к Палачу. На мгновение Болану показалось, что его молодой напарник сейчас удерет. По лицу молодого агента было видно, как он старается перебороть чувство отвращения: его представление о долге слабо соотносилось с тем, что лежало на полу. Так бывает почти со всеми новичками. Болан вспомнил Вьетнам, он не мог назвать ни одного, даже самого отъявленного головореза, который бы не имел вначале подобных проблем.

Дикая жестокость той войны была для одних пожизненной травмой, для других — огнем, выжегшим в них все человеческое. Для Болана это оказалось нечто большее. Война научила его искусствам, доселе ему неведомым, которые стали неотъемлемой частью его жизни. До конца своих дней он не сможет забыть те месяцы, в течение которых он претерпел гораздо больше метаморфоз, чем может сделать с человеком сама природа. Огонь и кровь, реки которых он не раз переходил вброд, угопая в них по горло, оставили на нем множество шрамов, но все же пощадили его жизнь. Следующие несколько минут должны были решить, будет ли Элбрайт в будущем его надежным союзником.

Болан начал действовать. Он оторвал сетевые шнуры от находившихся в номере ламп и кабель от телевизора. Затем, оттащив от стены все еще не пришедшего в себя пленника, он крепко связал за спиной его руки. Сложив второй провод вдвое, он ловко скрутил ноги контуженного. Толстым телевизионным кабелем Болан привязал ступни взломщика к его запястьям. Затем он поставил эту сложную композицию на колени, присел на корточки и, ухнув, взвалил связанного себе на плечи. Сгибаясь под тяжелой тушей, Болан прошел в ванную и, не церемонясь, вывалил свою ношу в окно. Та приземлилась с глухим стуком.

"О, боги... — взмолился про себя Элбрайт, — образумьте этого медведя!"

Болан высунулся в окно. Молодой агент ЦРУ склонился над контуженным врагом и, чуть не плача, рассматривал путы, которыми Болан щедро снабдил того.

— Могли бы ослабить шнуры, — голос Элбрайта чуть дрожал, но был довольно резок, — или вам не известно о физиологии организма?

Неожиданно Болан рассмеялся так, что ему трудно было успокоиться, — и это был первый за время их знакомства раз, когда Болан вообще смеялся.

— Я подумал, что тебя здесь уже не будет...

— Напрасно. Моя командировка еще не закончилась. Впрочем, как и ваша... В одиночку не справиться, хотя пока, на мой взгляд, вы действовали неплохо. Но я имею приказ, и пока ситуация не прояснится, приказы остаются приказами, какими бы вздорными они не показались...