Вкратце перезнакомившись, мы дружной кадетской толпой направились к Обскому морю, где загорали и купались до вечера. Мы приглядывались друг к другу, и к моему большому удовлетворению прекрасно друг друга понимали. Мы носили одни и те же погоны, говорили одним языком, жили по кадетским законам и даже приколы у нас оказались одинаковые. Вечером, перекусив в столовой, отправились в общагу. Старшекурсники нас ждали.

— Ну что кадеты, поздравляем вас с прибытием в училище! — начал первый старшекурсник, рядом с кадетским крабом у которого висел значок мастера спорта. — И сейчас проведу с вами маленький инструктаж, как когда-то проводили со мной, и который в будущем придется проводить вам. Первое — вы должны забыть, что вы пришли сюда с разных училищ. Нет различия, с Московской ты кадетки, или с Уссурийской, с Киевской или с Казанской, главное, ты — кадет. И любой курсант, который носит на груди кадетский краб — твой брат, который всегда готов помочь тебе, и которому, если можешь, должен помочь ты. Поэтому не удивляйтесь, когда с вами будут здороваться незнакомые курсанты. Просто взгляните им на грудь и все поймете. Второе — здесь у вас не будет того дружного коллектива, какие были у вас в кадетках. Потому что вас соберут в одну кучу вместе с теми, кто поступил сюда из армии после службы солдатом и теми, кто поступил сюда сразу со школьной скамьи. Солдаты старше вас, покрепче и понаглее, они будут пытаться наезжать на вас и принести в коллектив все плохое из армии — дедовщину и издевательства над слабыми. Им противостоять можете только вы — кадеты, потому что пиджаки-школяры еще ничего не шарят, и первый курс будут только приглядываться, куда они попали. Зато хоть солдаты и постарше вас, но вы будете силой, потому что вы будете организованы, и у вас будет поддержка от нас, старшекурсников. Третье. Именно вы должны послужить примером дружбы и соблюдения принципов воинской чести для пиджаков и солдат, чтобы они в будущем в офицерскую службу взяли с собой ваши принципы, а не солдатские. Соблюдайте все кадетские законы и правила. Честь, дружба, Родина. В последующем у вас будут друзья и среди других курсантов, среди солдат и пиджаков, но ваша кадетская взаимопомощь вам очень будет нужна в первое время, да не будет лишней и потом.

Я смотрю на этих сопляков, на которых форма висит мешком. Мне-то что, я за год службы в армии все это прошел, форма подшита аккуратно, подворотничок — стоячок, пилотку загладил с шиком, немного опустив поля. Нас во взводе пятеро, кто поступил после службы в армии. И два кадета. И форма на них сидит как на картинке. Козлы. Такие же сосунки, как и те, что после школы, но хрен подъедешь. Откуда они всех тут знают, если только вчера прибыли в училище, а как пошли в столовую, так им через одного все кивают, по плечу хлопают, причем старшекурсники. Как вечер, так к ним толпа старшекурсников приходит, интересуются как дела, какая нужна помощь? Поэтому мы осторожно обходим их стороной, чтобы не нажить себе проблем. Они, правда, тоже ни к кому не лезут, держатся особняком, о чем-то шушукаются, а если кто-нибудь и подходит к ним, то сразу смолкают. Прямо мафия какая-то.

Тут этот пиджак Жуков мне на ногу наступил. А когда увидел, кому наступил, начал что-то испуганно мямлить. Мне конечно приятно, что он испугался, все-таки мои метр девяносто пять и сто килограммов мышц внушают уважение, но по новой чистить сапоги придется мне! Я озлобленно пихнул его в грудь, и он отлетел в сторону, по пути наскочив на чью-то спину. Оба чуть не упали, а когда повернулись, то увидел, что вторым был Коренев Андрей. Кадет.

— Нехорошо так делать, — спокойно произнес Коренев, глядя на меня с нескрываемым презрением, — тебе с ним четыре года хлеб делить.

— И ты пошел вон! Чего не в свое дело лезешь! — понесло меня.

Коренев спокойно подошел ко мне и встал вплотную.

— У меня такое ощущение, что ты сам на ответную грубость нарываешься.

Я уже не мог остановиться и замахнулся на него, но чья-то крепкая рука перехватила сзади мою руку.

— Не бурогозь, дядя!

Когда обернулся, то увидел, что руку держит еще один кадет, моих габаритов, но с другого взвода. И со всех сторон меня обступило человек десять кадетов, чьи суровые и решительные взгляды сказали все.

— Что, один справиться не можешь, толпой бить будете? — бросил я Кореневу. — Если бы по одному, я бы вас всех здесь поубивал…

— Дурак ты! — усмехнулся Коренев. — И бить тебя никто не собирается. Хотя могли бы. И есть за что. Ты сам будь человеком. Ведь не я, а ты в меня человека толкнул, не я, а ты его и меня оскорбить пытался. И будь сила на твоей стороне, ты бы постарался меня унизить. Только вот сила на моей стороне, и не ты, а я тебя прощаю.

Он повернулся, и за ним, как ни в чем не бывало, в разные стороны разошлись кадеты. Я чувствовал себя полнейшим дураком, что было вдвойне обидно в присутствии пиджаков.

Я — Уссурийский кадет. И мой сотоварищ Оленин Виталя, с которым мы учились в Уссурийске два года в одной роте, опозорил ее честное имя. Меня вызвали наши ротные кадеты, которые собрались на спортгородке, и по их сумрачным лицам я понял — что-то случилось.

— Андрей! Что ты можешь сказать об Оленине? — поставили передо мной вопрос ребром.

Я удивленно огляделся, и обнаружил, что из роты собрались все кадеты, за исключением Витали.

— Так, — протянул я, — а что случилось?

— Да ничего, — усмехнулся Петро, здоровенный московский кадет, — просто парашничал…

— Как? — поразился я.

— Да вот так, жрал с пиджаком на глазах всего взвода. Тому посылка пришла, он подлизаться решил к Витале, и угостил его. И они вдвоем уплетали посылку на глазах всего голодного взвода. Плевать на пиджаков, они еще ничего не петрят, а вот теперь в кадетов будут пальцами тыкать, что мы парашники, — злобно сплюнул Петр, — или у вас в Уссурийске не принято было и трудности, и жратву делить на всех?

— Ты на всю кадетку-то бочку не гони, — злобно ощерился я, — сейчас быстро найду чмырей из вашей кадетки…

— Ша! Мужики! — перебил нас плотно сбитый минский кадет Курлович. — Хватит ругаться, мы не ссориться собрались, а решать — что делать будем? Андрей! Оленин ваш, уссурийский кадет, поэтому первое слово твое, что скажешь?

— По кадетке Виталя нормальный, свой мужик был. Никого не предавал, не подставлял, никогда не курковал. Не был ни чмырем, ни крестом. Поговорить с ним надо.

— Что с ним говорить, исключить из кадет, — снова завелся Петруха, — сам краб не снимет, силой отберем.

— Я против, — категорически возразил я, — предлагаю вызвать его сюда, переговорить, и лишить его права носить краб на полгода. А там будет видно, разрешим мы ему когда-нибудь одеть краб, или нет.

Кадеты совещались недолго. Большинством голосов победило мое предложение, но под мое поручительство за провинившегося. Мы вызвали Оленина, который подошел к нам со счастливой и довольной улыбкой на лице.

— О! Чего собрались?

— Тебе сейчас Коренев скажет, — усмехнулся Курлович, — вы с ним из одной кадетки, и мы надеемся, что ты его послушаешься.

— Виталя, с пиджаком сегодня парашничал? — задал я вопрос в лоб.

— Да вы что, пацаны? — покраснел Оленин. — Он меня сам угостил! Я его не просил…

— Какое там угостил! Чего ты херню несешь! — завелся я. — Как у нас в кадетке поступали с теми, кто парашничал и курковал? Забыл? Угостил или нет, но ты не должен был брать, если он делится не со всеми!

Виталя опустил голову, в глазах стояли слезы.

— Мужики! Простите… — ему было стыдно смотреть нам в глаза. — Я больше никогда так не сделаю…

— Сделаешь или нет, еще видно будет, — продолжил я, — у нас тут было два варианта, что с тобой делать. Или забрать краб и выгнать из кадетов, или забрать краб и дать испытательный срок, после которого разрешить тебе одеть краб снова. Под мое поручительство сошлись на втором варианте.