ГЛАВА 7

— Что т-тебе надо?

Шок. Ступор. Вселенский ужас. Его рука падает на моё бедро, задирает край халатика вверх, скользит выше по голой коже, вызывая жаркие волны озноба. Прикосновения сильных рук, будто паяльник, оставляют невидимые ожоги — метки. Неожиданно ладонь бандита накрывает мой живот. Его пронзительные зрачки, как у хищника, становятся шире, будто он — голодный лев, а я — несчастная, угодившая в его когти овечка. Мужчина сильнее сминает мои бёдра, властно шарит по животу горячей ладонью, будто заявляет на меня законные права и на то, что спрятано там, внутри меня. Он лапает меня не грубо, но настойчиво, не причиняя ни капли боли, будто проверяет, будто хочет убедиться, что я действительно в положении. Так и есть. Он это понимает.

В лазурных радужках вспыхивают красные кольца огня и замогильная тьма. Одновременно. Он смотрит только на меня. Глаза в глаза. Не моргая, задержав дыхание. Будто проникает, просачивается в самую душу, ставит клеймо на моём сердце. Визуально. Грозным, острым взглядом. Взглядом жестокого, опасного зверя. А затем, наклоняясь ещё ниже, ледяным тоном рычит мне точно в губы:

— Я здесь, чтобы забрать своё.

Горячее терпкое дыхание со вкусом табака и мяты бьет меня по распахнутым губам. Я начинаю дрожать, сгибаться пополам под гнётом вселенского хаоса. Я падаю в бездну, лечу в бесконечность, когда до меня доходит осознание смысла его слов. Мамочки! Он… он знает. Бандит знает мой секрет.

— Так ты, оказывается, решила меня обмануть? — мужчина начинает злиться, а я молчу. Мне так страшно! Язык отсыхает, будто я немая. Неподчинение и заторможенность раздражает преступника. Бах! Я взвизгиваю, когда он, запугивая меня, лупит кулаком в стену. Непробиваемый, как сталь, кулак с глухим стуком впечатывается в бетонную стену в паре сантиметров от моего лица. Крошки побелки, будто снег, падают на мои волосы.

Я. В. Полном. Шоке. Что сейчас будет?

Я открываю рот. Дышу часто и рвано, задыхаюсь. Тяну руки к животу, пытаюсь защитить самое важное от бешеного зверья. Мамочки! Да если он узнает, он же не пощадит. В пыль нас сотрёт. Данте скалится ещё жёстче. На точёных скулах играют желваки, полные, чуть влажные губы обнажают хищный оскал. Я даже вижу, как подергивается его левый глаз. Он трясет рукой, стряхивая с кожаной куртки крошки побелки, разминает пальцы, резво сжимает руку в кулак, чуть отводит её назад и целится. Но уже не в стену. А точно мне в голову.

Один удар. Всего лишь один его мощный хук… и я — воспоминание.

— Нет!

Я кричу, оживаю. Надо бороться за свою жизнь. Хоть как-то попытаться отстоять свои права. Я не его собственность! Я не вещь! Чтобы приходить ко мне, когда вздумается, и трогать, как захочется. Да кто он, чёрт возьми, такой? Надо врать, отбиваться изо всех сил и притвориться, что этот ребенок не его, а Славы.

Адреналин кипятит кровь в венах. Я собираюсь с силами, несмотря на то, что до обморока его боюсь, потому что очень сильно хочу жить. И, оживая, отвечаю. Мой голос практически не дрожит. Лишь чуть-чуть обрывается.

— Отойди от меня, — пытаюсь оттолкнуть мерзавца, но проще сдвинуть с места грузовик, чем этого великана. — Как ты смеешь ко мне прикасаться?

— Ты беременна, да? Алиса, — Данте растягивает моё имя по слогам.

— Да. Мы со Славой ждем ребенка.

Я чувствую, как бледнею прямо у него на глазах. А мои глаза скрывают ложь.

Нет, ничего не выйдет. Меня видно насквозь. Вообще, я плохая актриса.

— Что ты мне врёшь! — рык на всю квартиру, аж окна дрожат. — Мои парни пасут тебя почти пять месяцев. Ты давно рассталась со своим утырком. Он отдал часть денег и снова ушёл в рейс.

Хочется сжаться в комок, забиться в угол, в воздухе раствориться невидимым паром. Лишь бы прекратить весь творящийся здесь ужас. Но я должна быть сильной. Даже если меня бьют, ломают, ставят на колени. Ради спасения жизни моего бесценного сокровища.

— Вот именно! Отдал. И ушёл. Чтобы заработать опять. У нас скоро малыш родится. Что вам ещё от нас надо?! — я отчаянно кричу, топая ногой. Эмоции сильнее меня. Внезапно меня охватывает сильная слабость. Даже ноги подкашиваются. Глаза закатываются, я куда-то лечу, инстинктивно пытаюсь ухватиться за крепкие плечи мужчины.

— Эй! Чёрт, Алиса! — голос Данте звучит будто вдалеке. Сильные руки ловко ловят меня за талию. На несколько секунд меня отрывает от пола. Как хорошо. Я будто парю в космосе. И все проблемы превращаются в ничто. — Чё встали, бараны, воды ей принесите!

— Момент, босс.

Топот, какая-то возня. Шлепки по щекам. Я прихожу в себя. Распахиваю глаза, лёжа на диване, и снова вижу лицо бандита. Надо мной нависает абсолютно другой человек. Серьезный, суетливый. Но длится эта маска недолго. Как только мне легчает, негодяй продолжает устраивать мне словесные пытки, правда убавляет сталь в голосе.

— Пришла в себя? Так вот не смей… не смей падать в обморок, когда я с тобой разговариваю! — нависает надо мной зловещей тучей. Хочется плакать от ужаса, что я ну просто никто в его кулаке.

— Кто я? — чуть ли не кривляю хама, делая несколько судорожных глотков. Приятная прохлада растекается по пищеводу.

— Хозяин этого города, — он выхватывает у меня стакан из рук и… допивает оставшуюся жидкость. Его пухлые губы касаются того места, где секундой ранее находились мои. Бесконтактный поцелуй. Ого! Внутри меня всё обрывается, выкручивается морским узлом. Особенно внизу живота. Потому что мои губы начинают пульсировать и гореть, когда в голове мелькают эпизоды той самой ночи. Я дёргаюсь. Тяну пальцы к свои губам, трогаю их, растираю, пытаясь унять зуд. Не выходит. Тело ведь помнит.

Я таращусь на великана, а он на меня. Облизывается. В аквамариновой радужке что-то меняется, когда он нагло сверлит взглядом мои губы. То, как я их покусываю, увлажняю языком, растираю ладошкой. Будто дразню хищника.

Мужчина немного изменился. Окреп, стал ещё выше и больше, казалось бы. На лице прибавилось щетины. Волосы стали чуть пышнее, отрасли. Данте поменял прическу. Ему очень идёт. Мышцы как обычно трещат и перекатываются тугими канатами под напором кожаной куртки. Да, он похорошел. Стал ещё более страстным и опасным. Почти всё в нем изменилось за несколько месяцев, но не глаза. Там по-прежнему искрится аквамариновый лед.

Я ненормальная! Меня тут прибьют сейчас нахрен, одним ударом по стенке размажут, а я… думаю о том, какие вкусные у бандита губы и какие изумительные глаза у этого грубого, хамоватого, дерзкого и резкого засранца. Он такой… такой сексуальный. Я даже трезвею, полностью прихожу в себя, будто минутой ранее никакого обморока и не было в помине. Пальцы больше не колет иголками, а голова ясна, как летнее солнце.

— И опять ты врешь, дорогуша. Твой Славочка бесплоден. Мы это уже выяснили, я видел его грёбаную спермограмму собственными глазами. Мои парни его раскололи ещё тогда, пять месяцев назад. Поймали возле клиники и случайно обратили на это внимание. Он пытался вылечиться от бесплодия.

Чёрт! Чёрт! Чёрт! Вот и что теперь делать? Как выкручиваться? Лёгкое возбуждение вмиг сжигается страхом. Какой подготовленный, однако, умник попался. Всё прорыл. Аха! У меня едва не начинается истерика с бурным смехом. Я бросаю короткий взгляд за широченную спину главного и вижу знакомые рожи. Два амбала в кожанках, скрестив руки на груди, в одинаковой позе охраняют входную дверь моей квартиры. Они — самые верные подхалимы главного авторитета. Я запомнила имя одного. Того, с уродливым рубцом на полщеки — Серый, тот самый чмырь, который вернул меня домой.

— Но вдруг, а в-вдруг… — я ёрзаю на диване, будто сижу пятой точкой на раскалённых углях. Слов нет. Мне не выкрутиться. Не поверит же?

— Зато я очень хорошо помню, что, когда я тебя трахал, у меня порвалась защита. Я тогда ни о чём, кроме кайфа, не думал. Сама понимаешь, мозги отключились, кровь из башки хлынула в член, ведь такой вкусной девочки у меня давно не было. А стоило бы принять меры. Впервые в жизни я так глупо лоханулся. Чувствую себя полным идиотом.

— Зачем я тебе? Я могу жить и одна. Я никому ничего не скажу, а ты и дальше промышляй своими тёмными делишками, — дрожу я, вжимаясь в спинку дивана до тех пор, пока затылок не начинает пульсировать от напряжения.

Кажется, Данте утомила никчёмная болтовня. Он даже демонстративно зевнул. А потом вдруг… Рывок вперёд, я взвизгиваю, когда его рука цепко впивается в мои волосы, крепко их сжимает, дёргая на себя. Секунда. Я опять его безвольная пленница, которую он ловко держит за поводок.

— Если бы ты не была такой красивой, я бы уже давно перерезал тебе глотку, — шепчет в полтона голосом с хрипотцой, прикрыв веки, и нюхает меня. Втягивает ноздрями запах моих волос, пока я дрожу, как зайчишка перед голодным волком.

— Убьёшь меня? — сглатываю, трясусь, на глаза давят слёзы. Я чувствую приближение конца. Возможно, я не доживу до вечера. — И ребёнка т-тоже?

Данте фыркает, грубо толкает меня обратно к дивану, чеканя приговор:

— Нет. Ни. За. Что. Ребёнок — мой. На законных основаниях. Он — это я. Он — часть меня. Моя кровь в тебе, Прелесть. Я просто его заберу. Вместе с тобой, разумеется. А тебе, Алиса, грозит опасность. Если мои недруги узнают об этой удивительной новости… они получат идеальное средство манипуляции Данте Шахин. Я не могу так рисковать. Поэтому сейчас ты переодеваешься, берёшь с собой самые необходимые шмотки и едешь со мной.

Ух. Протяжный выдох с ноткой облегчения вырывается из моей груди.

Пощадил. Не тронет, значит! Мы будем жить. Но рано ещё радоваться. Наверное, лучше прямо сейчас отдать жизнь, чем стать рабыней дьявола? Стать его вещью. Игрушкой. Собственностью. Чтобы навсегда распрощаться со своими правами. Не жить, а существовать. Как какой-то неодушевлённый предмет.