Я прижала Николая к груди, его маленькая головка прижалась к моему сердцу. Сажа и роса прилипли к его волосам, а грязь запачкала ботинки и штаны. Я попыталась стряхнуть с него землю, но это не изменило того факта, что мы оба все еще были грязными и будем грязными еще много дней.

Когда мой сын заснул, его маленькие ручки прижимались ко мне даже во сне, а я разбиралась в том, что у нас было. Сумка, наполненная телефоном и кошельком, еда с заправки и ключами от машины, которые нам больше не понадобятся. У нас было не так много наличных, но в лесу не так уж много торговых центров, в которых мы могли бы их потратить.

Шум дождя становился все сильнее по мере того, как надвигалась ночь, капли пробивались сквозь наше укрытие, пока мои волосы не промокли насквозь. Я расстегнула кардиган и накрыла им Николая, стараясь, чтобы на него попало как можно меньше воды, но я дрожала и покрылась мурашками.

Даже когда солнце поднялось над горизонтом, золотой свет осторожно пробивался сквозь просветы между деревьями, дождь не прекращался. Черви счастливо извивались над землей, что привело к тому, что некоторых из них поймали птицы-матери, пытавшиеся накормить своих голодных птенцов.

Треск ветки эхом разнесся по местности, звук на мгновение отвлек меня от дождя.

Я повернулась на шум, тело приготовилось бежать, но вместо ужасного монстра, ожидающего меня, стояла Бабушка. Ее шерсть запуталась и промокла, а нос был в крови. Когда ее глаза-бусинки остановились на мне, она громко мяукнула, будто хотела сказать, где, черт возьми, ты была?

— Привет, бабушка, — поздоровалась я.

Я бы никогда не призналась в этом вслух, но я была так счастлива увидеть эту кошку.

Она резко наклонилась ко мне, взволнованно помахивая хвостом.

Осторожно, не тревожа Николая, я открыла сумку с едой, которую мы купили для нее. Она с удовольствием съела маленькие гранулы из моей руки.

— Почему на тебе кровь? — я удивилась и попыталась потереть ей морду, но она увернулась, прищурив глаза. — Хорошо, хорошо. Больше не буду спрашивать.

Когда дождь прекратился, я легонько толкнула Николая. Его маленькие веки затрепетали, прежде чем он неохотно проснулся. Он потер глаза, нахмурившись, прежде чем растерянно моргнуть на меня.

— Мама?

— Я здесь, малыш. Тише.

— Мне холодно.

— Мне тоже. Но сейчас мы пойдем пешком. А потом ты согреешься, хорошо?

Он покачал головой.

— Я хочу домой.

— Я знаю. Но мы не можем вернуться домой.

Я заставила его подняться на ноги, прежде чем снять свой кардиган. В попытке утешить его, я открыла пачку вяленого мяса и подкупила его кусочком.

Николай действительно выглядел гораздо счастливее, жуя мясную палочку.

Земля хрустела у нас под ногами, пока мы бродили, и это движение было больше для того, чтобы согреться и отвлечься, чем для того, чтобы куда-то направиться.

Куда мы направлялись? подумала я, глядя в лес. Коллекция ветвей никогда не выглядела так устрашающе, как сейчас.

Мы здесь умрем, внезапно пришла мне в голову мысль. Либо от переохлаждения, либо от голода, либо от того, что нас съедят заживо, мы умрем.

Я посмотрела на своего сына. Он шел рядом со мной, перепрыгивая через бревна и прыгая вокруг деревьев. Мне несколько раз приходилось тянуть его вниз, чтобы он не карабкался, но он продолжал пытаться снова и снова. Мой сын унаследовал мою дикость, но ему не хватало ни капли моего здравого смысла. В то время как я понимала, что опасно, Николай рассматривал все как честную игру, пока не пострадал — и даже тогда его все еще нельзя было убедить не делать что-то.

Когда он только научился ходить, он решил, что его главная цель — это перелезать через диван на кухонную скамейку. Должно быть, он видел, как Бабушка прыгала, и решил, что это не так уж сложно. Когда я заметила, было уже слишком поздно, и он упал на пол, неуклюже приземлившись на руку.

После рыданий, пластыря и множества поцелуев Николай решил, что просто попробует еще раз. Он также поранился во время второй попытки.

Был даже момент, когда я несла его на руках после падения и чуть не сказала вслух: «Что бы сказал твой отец?» Потому что я знала, что если бы Константин когда-нибудь увидел нечто настолько уморительно глупое и в то же время смелое, ему было бы что сказать.

Однако я этого не произнесла, просто искупала его и запретила ему перелезать через диван.

Сколько раз я ощущала присутствие Константина в своем доме? Иногда я просыпалась с призрачным ощущением его объятий, обнимающих меня, и часто слышала его голос у себя на ухе, когда пыталась дисциплинировать Николая. Несмотря на то, что он был за много километров отсюда, его отпечаток в моей жизни не уменьшался — и я ощущала его рядом со мной каждый день, находясь без него.

— Мама? —тихий голос Николая прервал мои мысли. — У меня болят ноги.

— Правда, малыш? Мы скоро остановимся.

Холодный ветер шелестел листьями, заставляя нас с сыном дрожать.

— Мне холодно.

— Холодно, — пробормотала я, обшаривая глазами окрестные леса в поисках какого-нибудь временного укрытия. Заметив углубление в земле, я взяла Николая за руку и подтолкнула его к нему. — Свернись калачиком с Бабой, Нико. Мама попытается развести огонь.

Мне удалось разжечь огонь по милости Божьей, растирая сухие палочки друг о друга, пока у меня не заболели пальцы и не истерлись ладони. Но тепло было не единственным, в чем мы нуждались для выживания. Чтобы получить чистую воду, я привязала пластиковый пакет с бензоколонки к ветке, позволив ему наполниться свежей дождевой водой. Я нормировала еду, которую мы принесли, но это временное решение, особенно когда у меня малыш, который любит поесть.

И кошка.

Теперь, когда проблема тепла и увлажнения решена, я могла бы уделить все внимание другой большой насущной проблеме.

Безопасности.

Или, точнее, безопасности Николая.

Мое собственное благополучие было чем-то, к чему я относилась как к запоздалой мысли, видя в этом скорее функцию защиты Николая, чем то, что я намеревалась сделать ради себя. Это было так непохоже на то, как я думала и вела себя раньше, считая себя единственной, кого стоило защищать, и совершала ужасные поступки, ради обеспечения своего выживания. Теперь я бы совершила ужасные вещи, гарантируя выживание моего сына.

Если бы Нико родился как любой другой ребенок, который боялся теней и светящихся глаз в темноте, которому каждую ночь нужно было спать в одной постели, он, возможно, не был бы так хорошо воспитан — или так легко приспособлен. Но мой сын перенял мою дикость и с легкостью привык к лесу.

Я наблюдала, как он ползает по бревнам и валяется в подлеске, и задавалась вопросом, вернулся ли он туда, откуда был родом. Что-то в его зеленых глазах и диком духе так идеально вписывалось в природу, которая теперь окружала нас, словно я возвращала его туда, где ему место.

Я так же легко приспособилась.

Обувь была забыта, сброшена в попытке сбить с толку охотников, но также и потому, что ни мой сын, ни я не заботились о них. Нам нравилось чувствовать грязь между пальцами ног и иметь правильное сцепление, когда мы взбирались по поваленным деревьям. Мы двигались, как медведица-мать со своим детенышем, по дикой местности, и чем дальше продвигались, тем медленнее исчезала наша человечность.

Однажды мы добрались до бурлящей реки, вода в которой была такой ледяной, что мурашки побежали по коже при одном ее виде. Но мы пошли по ней вниз, пока не достигли чистого пруда, где вода казалась шелком, струящимся сквозь пальцы.

Николай попытался прыгнуть в воду, но я поймала его в последнюю секунду, яростно напомнив, что он не умеет плавать и, что он должен держаться за меня.

Мы разделись и нырнули в пруд. Мой сын попытался уплыть, но я крепко держала его, пытаясь вымыть ему волосы чистой водой всякий раз, когда он останавливался всего на мгновение. Со своего насеста на соседнем камне Бабушка наблюдала за нами с легким отвращением, приводя себя в порядок, но оставаясь бдительной на случай любых окружающих угроз.

После купания мы с Нико легли на берег, позволяя солнечному свету высушить нас. Ветерок шелестел в листве, и ликующий голос сына присоединился к мелодии поющих птиц. Не было ничего, кроме покоя, никаких угроз, криков или страха, только ощущение солнца на нашей коже и ветра, танцующего над нами.

Было бы не так уж плохо остаться здесь навсегда, подумала я. Это было бы не так плохо.