Я даже не видел ее лица, только мелькнул простой хвостик каштановых волос, когда она выскочила за дверь. Так что не знаю, она может быть королевой красоты или троллем. Для меня это не имеет значения—я бы расцеловал ее до полусмерти за то, что она сделала.

Вытираюсь дешевой простыней и бросаю ее на пол.

— Барахло все еще работает.

Лежу голый под потолочным вентилятором и наслаждаюсь первым продолжительным периодом времени, когда действительно чувствую себя... хорошо.

Теперь, когда все наркотики и выпивка изгнаны из моего организма, можно работать над своим планом выбраться отсюда.

Перекатываюсь на бок, затем медленно поднимаюсь и сажусь на край кровати. Чувствуя прилив крови к голове, опираюсь локтями на колени, чтобы не упасть. Мой череп пульсирует от нового вертикального положения, и тело болит, как будто я провел два раунда с Тайсоном. Снова ложусь и, должно быть, проваливаюсь в сон, потому что, проснувшись, вижу, что санитар сидит в кресле и читает журнал.

— И что? — Мой голос звучит грубо из-за того, что его не использовали. — Какие новости?

Он закрывает журнал и встает.

— Пока ничего. — Парень собирает стопку журналов со сплетнями и пачку сигарет, которые я послал его купить, и кладет их на прикроватный столик. — Но там четыре страницы фотографий знаменитостей до и после того, как они заполучили новые сиськи.

Вместо ответа я издаю стон и подталкиваю себя вверх, садясь.

— Похоже, ты все еще скрыт от радаров. — Медбрат смотрит на верхнюю простыню, все еще скомканную на полу. — Новые простыни?

Хватаю журналы и бегло просматриваю заголовки в поисках своего имени, но, похоже, медбрат прав.

— Как долго я здесь нахожусь?

Он собирает простыню с пола и запихивает ее в корзину.

— Сегодня ровно неделя.

— Хм. —И ни один гребаный новостной канал не заметил, что я пропал.

— Ты больше не нуждаешься в препаратах… Не мог бы ты присесть вон там, чтобы я мог сменить постель?

Парень протягивает мне руку, но я не обращаю на нее внимания и медленно выбираюсь из постели. Он сумасшедший, если думает, что я подойду к этому стулу. Может, я и слаб до чертиков, но скорее упаду и раскрою себе череп, чем сяду на трон кошмаров. Ковыляю в дальний конец комнаты. Медбрат бросает мне пару спортивных штанов, и я ценю то, что он не пялится на мою голую задницу и не делает вещи странными.

— Дэйв должен позвонить с минуты на минуту, чтобы сообщить, каков следующий шаг в твоем выздоровлении. — Он собирает все грязное постельное белье. — Ты голоден?

— А кто эта девушка?

С полными руками белья он смотрит на меня.

— Какая девушка?

Я киваю в сторону двери.

— Она заходила сюда?

Медленная улыбка растягивает мои губы при воспоминании о ее невинном вздохе и о том, что он сделал с моим телом.

— Ага.

— О. — Парень хмурится, скорее всего, сопоставляя мою наготу, грязные простыни и девушку, и приходит к самому очевидному выводу. Ошибается, но я не собираюсь его поправлять. — Эм… — Он подходит к двери, секунду смотрит на нее, потом поворачивается ко мне. — Она не упоминала об этом.

— Я не об этом спрашивал. — Черт, этому парню нужно, чтобы я это записал?

— Она-никто. Просто няня.

Всего несколько часов назад я вышел из детоксикационного ада, и мое тело снова жаждет острых ощущений. О наркотиках и выпивке не может быть и речи, если я хочу сохранить свою группу, так что...

— Она все еще здесь?

— Нет, мужик. Она ушла... Ой, подожди. — Он достает из кармана мобильник. — Это Дейв. — Парень протягивает его мне и выходит из комнаты с корзиной в руках.

— Осталось восемьдесят три дня, — говорю я, подходя к телефону.

— Приятно видеть, что ты никуда не торопишься.

— Дэйв. Я трезвый. Не будь стервой.

— Пит говорит, что ты больше не принимаешь детоксикационные препараты.

— Так и есть. А теперь мне предстоит сидеть на заднице, безумно скучая, в течение восьмидесяти трех дней, когда я мог бы записывать и зарабатывать вам миллионы.

— Вот что будет дальше. Ты будешь посещать индивидуальные консультации каждый день в течение следующих тридцати дней…

— Ты издеваешься?

— Два раза в неделю в течение следующих тридцати дней, затем один раз в неделю в течение последних тридцати.

— Это чушь собачья!

— Ты также будешь ежедневно встречаться с группой анонимных алкоголиков и наркоманов.

— Ты серьезно думаешь, что я смогу ходить на встречу без охраны? Ты что, совсем спятил?

— Я делаю все, чтобы это было безопасно, и все подпишут договор.

— Зачем? Я трезвый! Это то, что ты хотел, так почему бы нам не прекратить это дерьмо и не вернуться к работе?

Он молчит слишком долго.

— Дэйв!

— Послушай, Джесси. — Он тяжело вздыхает. — Сколько стоит твоя карьера? Это твой единственный шанс сохранить все, ради чего ты так упорно трудился.

Чудовище внутри отрыгивает и гнев пузырится у меня в горле.

— Я гребаный рок-Бог. Мне не нужны ни ты, ни группа. Я мог бы выйти из этого дерьмового дома прямо сейчас и вернуться в топ-10 через неделю!

— Вот тут ты ошибаешься. Ты безработный. У тебя нет ни группы, ни лейбла, и если ты будешь бороться с этим каждый лейбл от Лос-Анджелеса до Нью-Йорка отвернется от тебя.

— Нет, если хотят делать на мне деньги!

— Ты хоть представляешь сколько денег «Аренфилд Рекордз» потерял из-за тебя за последний год? Отменял шоу, потому что тебя отправили на реабилитацию, все студийные часы, которые они забронировали и оплатили, но ты так и не появился? Не говоря уже о том, что последний альбом провалился!

Рука, сжимающая телефон, дрожит, и я борюсь с желанием швырнуть аппарат в ближайшую стену.

— Это твой единственный выход. Прими это или уходи, но знай, что если уйдешь, все будет кончено.

Я тру глаза и стону. Как, черт возьми, я потерял контроль над своей жизнью?

БЕТАНИ

— Блины и бекон. — Я ставлю тарелки на стол перед тремя мужчинами, которые выглядят так, словно заглянули после того, как побывали в баре. — Могу я предложить вам что-нибудь еще?

Когда они уверяют, что все в порядке, я проверяю другие столы. Пятничные вечера в «Пирогах и блинах» гораздо оживленнее, чем можно было бы подумать. Мы не подаем алкоголь, но подаем то, чего, кажется, жаждет каждый, кто выпил.

Много углеводов.

— Прошу прощения? — Мужчина в джинсах и футболке макает салфетку в стакан с водой. — Можно мне еще сиропа? Я пролил на себя. — Он подносит влажную салфетку к паху и энергично трет пятно.

Быстрый взгляд на него возвращает меня в сегодняшнее утро, когда я вошла в комнату к Джесси.

— Конечно! — пищу я, разворачиваюсь и бегу на кухню.

Со звуком шипящего мяса на сковороде и запахом сладкого теста в воздухе, я пытаюсь забыть образ того, чем Джесси Ли занимался в постели своего брата. Забавно, но попытка забыть увиденное ещё больше заставляет меня об этом думать. Почему мы не можем увидеть то, что хотим узреть? Почему у нас нет какой-то кнопки удаления, чтобы полностью вычеркнуть изображение из нашей памяти? У меня есть список вещей, которые я хотела бы стереть из своего банка памяти.

Я наполняю еще один маленький кувшинчик сиропом, а затем передаю его парню, который, слава богу, перестал очищать себя.

Но ущерб уже нанесен, и я снова и снова прокручиваю в голове татуированную руку Джесси, спрятанную под простыней, его напряженные мышцы, подбородок, запрокинутый назад...

— Нет!

Мужчина смотрит на меня, явно сбитый с толку.

— Нет, э-э... никаких проблем.

Мне нужно избавиться от этого. Если бы я могла рассказать Эшли о том, что видела, мне бы стало лучше — никто не может нормализовать сексуальные вещи так, как она — но это проклятое соглашение о неразглашении означает, что я должна справиться с этим самостоятельно. Одна.

Нужно двигаться дальше. Подумать о чем-нибудь другом. Занять себя чем-нибудь, и в конце концов я забуду, что видела, как Джесси Ли занимался сексом сам с собой. Конечно. Определенно это то, что женщина могла бы забыть.

Я хватаю коробку с сахарными пакетиками из хранилища и наполняю формочки в попытке забыть или, по крайней мере, игнорировать свои воспоминания.

— Бетани, у тебя новый столик, — окликает меня хозяйка Минди, направляясь в туалет для сотрудников. — Прикроешь меня? Мне нужно в туалет.

Я ставлю коробку с сахаром, беру блокнот и ручку, чтобы принять заказ у пары, сидящей в моей секции. Мои ноги отказываются двигаться, когда я вижу, кто эта пара.

Уайт и Сюзетта.

Ладно, успокойся. Дыши.

Заставляю себя расслабиться и направляюсь к их столику.

— Добрый вечер, добро пожаловать в... О, Уайт? Это ты?

Я мысленно съеживаюсь.

Это ты? Мы встречались почти год, как будто я могла забыть, как он выглядит? Очень умно, Бетани.

— Э-э... да. — Кажется, он удивлен, увидев меня. — Привет, Бэт.

Мне никогда не нравилось, когда меня называли Бэт, но почему-то Уайт произносит это имя как королевское.

— Ты вернулся с Гавайев?

Он хмурится.

— Как ты узнала, что я был на Гавайях?

Слегка приоткрываю рот, пытаясь придумать оправдание, не смахивающее на преследование. Я небрежно пожимаю плечами.

— Ты написал в Instagram и я увидела у себя в ленте. — Вот так. Это не преследование.

— А, понятно. — Между нами повисает неловкое молчание. — Не знал, что ты сегодня будешь работать.

— Я работаю каждую вторую пятницу и субботу по очереди, так что у меня есть один выходной в неделю. — Плотно сжимаю губы, чтобы не болтать о вещах, которые ему, вероятно, безразличны.

— Ясно, я, э-э... не видел твою машину снаружи.

— Эм, ну да, моя машина? Это э-э... О! Наш пирог недели — ореховая карамель, твой любимый, — торопливо выпаливаю я, надеясь отвлечь внимание от моей машины и того, что с ней случилось.

Чувствую, как от смущения румянец ползет вверх по шее.

— Сегодня никакого пирога. — Его рука лежит на плече Сюзетты. Мой взгляд задерживается на его большом пальце, нежно ласкающем обнаженную кожу на ее бицепсе.

— Ты помнишь Сюзетту, — говорит он.

— Да, привет.

Она красивая: длинные черные волосы, экзотические миндалевидные глаза, пухлые губы, постоянно надутые, и из соцсетей я знаю, что у нее тело модели купальников. Может она и есть модель купальников, хотя думаю, что она бы включила это в свою биографию.