— Я никогда тебе не изменял.

Вытираю руку и поворачиваюсь к нему.

— Я серьезно, — повторяет. — Последние пару лет прошли как в тумане, поэтому не мог сказать то, чего не помню, но я знаю, что между нами все было кончено, прежде чем у меня что-то было с Сереной.

Киваю, опуская взгляд на свои руки.

— Я не обвиняю тебя в измене. Просто пытаюсь понять, сколько потребуется времени, прежде чем ты двинешься дальше.

— Ох, ну, самый легкий вопрос, — отвечает. — Этого не произойдет.

Тусклые церковные цокольные этажи — не самое мое любимое место, и я не фанат проведения там времени. Для меня это необходимость, хотя Джек бы впал в бешенство, услышав от меня такое. Ведь сюда мы должны приходить изливать души, признаваться об алкоголизме миру.

Собрания. Я, черт побери, ненавижу их.

Предполагается, что они обеспечивают безопасность и анонимность, но это не тот случай. Люди склонны узнавать мое лицо, и не успеешь оглянуться, распространяют фотографии.

Складные металлические стулья заполняют Епископальную церковь Хатфилда. Сажусь на стул в самом заднем ряду, радуясь, что они не расположены по кругу, поэтому я могу держаться в стороне. Новое место, новое лицо, что означает: они захотят услышать мою историю, но я не планирую рассказывать. Сегодня просто нуждаюсь в напоминании.

Входят люди, около дюжины, мужчины и женщины, я никого не узнаю, кроме него.

Сукин сын.

Майкл Гарфилд.

Он направляется к передней части помещения. Отвожу взгляд, опускаю голову, ниже натянув кепку, но все бессмысленно. Мужчина останавливается перед всеми, взгляд задерживается на мне, когда он открывает собрание.

Дерьмо.

— Добро пожаловать, меня зовут Майкл, и я алкоголик.

— Привет, Майкл.

Хор голосов раздается в помещении, но я молчу и пялюсь на свои колени, пока он продолжает.

— Я трезв уже двадцать лет, — признается, прежде чем погружается в обычное разглагольствование. Я присутствовал на множестве подобных встреч, и они все начинаются одинаково: бессвязные приветствия, прежде чем слово предоставляется для историй. Но, кажется, никто особо не готов сегодня говорить, поэтому Майкл предлагает тему:

— Почему бы нам не поговорить о прощении?

Смеюсь себе под нос. Могу чувствовать его взгляд на себе.

Они говорят. Я слушаю.

Встреча длится полтора часа.

Кажется, что она длиннее, чем те девяносто дней, что я провел на лечении.

После окончания остаюсь на месте, позволяя другим покинуть помещение. Майкл направляется к выходу, останавливаясь возле моего стула. Он смотрит на меня мгновение суровым взглядом, прежде чем уходит, не сказав ни слова.

Его нет поблизости, когда я покидаю церковь. Все ушли, парковка пуста. Я один.

Вытаскиваю телефон, чтобы позвонить Джеку и дать знать, что посетил долбаную встречу, как он и просил, замечаю голосовое сообщение от Кеннеди. Она звонила около часа назад.

Нажимаю кнопку «воспроизвести», пока прохожу по парковке, мои шаги замедляются, когда слышу голос. Нет, не Кеннеди. Мэдди.

«— Мама разрешила позвонить, потому что, когда я проснулась, ты уже ушел. Она рассказала, что вы ели спагетти, но затем ты ушел. И я собираюсь поесть их сейчас, потому что это мое любимое блюдо, не считая сырной пиццы с сыром. Может, мы сможем поесть ее завтра, когда я буду не в саду! Можем снова поиграть, если мама разрешит, но ты должен спросить сам, так как это вечер перед занятиями, а тебе она может сказать «да».

Кеннеди смеется на заднем фоне.

— Я все слышу.

— Ох, — шепчет Мэдди. — Мне надо идти».

Улыбаюсь, когда сообщение прерывается, открываю текстовые сообщения и отправляю Кеннеди.

Извини, пропустил звонок, но спасибо, что позволила ей позвонить.

Ее ответ приходит моментально.

Конечно.

Обдумываю мгновение, прежде чем печатаю.

Каковы шансы, что мы сможем повторить завтра? С меня пицца, с тебя ребенок.

Как только отправляю, печатаю следом.

Конечно, полностью моя идея.

Нет ответа, по крайней мере, не сразу. Засовываю телефон в карман и иду к гостинице по тихим окрестностям.

Достигнув своего назначения, ступаю на крыльцо, когда телефон вибрирует.

Смотрю на экран, и мой желудок ухает вниз.

Вряд ли.

Прежде чем убираю телефон, вижу, что Кеннеди снова печатает. Печатает и печатает, пока я остаюсь на месте, пытаясь не обнадеживать себя раньше времени.

Кажется, будто проходит целое столетие, прежде чем получаю ответ.

Я буду занята на работе, а во вторник будет лучше. Тебе подходит?

Звучит здорово.

Убираю телефон, когда дверь гостиницы открывается, и в дверном проеме возникает миссис Маклески.

— Планируешь входить или будешь проводить ночь здесь?

Ее слова язвительные, но мне все равно. Я прохожу мимо нее.

— Не уверен, что будет комфортнее.

— Крыльцо, вероятно. Я могу даже бросить тебе подушку.

— Всегда говорили, что вы гостеприимны.

— А про тебя всегда говорили, что ты негодяй.

— Негодяй, — бормочу.

— В самом деле, — говорит она. — Но если спросили бы меня, я бы сказала, что это мягко сказано.

— Хорошо, что вас не спрашивают, верно?

Она смеется, похлопывая меня по спине.

— Конечно, ведь если бы спросили меня, я много чего сказала.

— Например?

Жалею о своих сказанных словах сразу же. Эта женщина готова, не колеблясь, обдать меня ядом своих слов.

— О, нет, я не буду играть в эту игру.

— Какую игру?

— В ту, где я даю тебе еще больше поводов хандрить и жалеть себя.

— Я не хандрю.

— Сказал он депрессивным голосом.

Смеюсь из-за ее издевок.

— Должен вам сказать, что у меня был хороший день.

— Ну, хорошо тебе, — говорит женщина. — Если голоден, то еда на кухне, но я иду спать, поэтому никакого шума.

— Да, мэм.

Понедельник наступает и быстро проходит.

Я провел почти весь день в кровати, но миссис Маклески не устроило это. Проснулся от стука в дверь во второй половине дня, и мне был брошен список дел.

Дела, которые был должен сделать я.

— Раз ты остаешься здесь, — сказала она. — От тебя должна быть польза.

Я сделал все, по крайней мере, то, что смог. Уборка, развешивание фотографий, смазывание скрипящей двери. Было не так легко с пораненным запястьем, и я не привык к ручному труду, но все сделал, занимая себя в ожидании вторника.

Вторник.

В пять вечера вторника я появляюсь у двери квартиры Кеннеди с двумя большими коробками пиццы: сырная пицца только с сыром, как просила Мэдисон, а во второй «безобразие» сделано из ветчины и ананасов.

Помедлив, стучу в дверь, слыша торопливые шаги внутри, прежде чем дверь распахивается, и маленький шар энергии передо мной улыбается.

— Мэдисон Жаклин! — кричит Кеннеди, входя в поле моего зрения. — Что я говорила о том, как правильно открывать дверь?

— Ох, — глаза Мэдди расширяются, и прежде чем я могу произнести хоть слово, она закрывает дверь прямо перед моим лицом. Стою мгновение, прежде чем дверь тихонько приоткрывается, Мэдди высовывает голову наружу и шепчет:

— Ты должен постучать.

Как только дверь снова закрывается, я стучу.

— Кто там? — кричит Мэдди.