— Мы провели там целый день, но оно того стоило! Серена выходила к нам! Она была такой милой, о, боже мой, я думала, что она будет сучкой, ну знаешь, судя по разговорам людей, но она фотографировалась и шутила!

— Мило, — снова говорю я и опять же, это не ощущается таковым. Как бы абсурдно не было, меня немного подташнивает из-за этого. — Рада, что из-за нее твоя поездка того стоила.

— Ох, это не из-за нее. Это из-за него, — говорит она. — Позже мы увидели, как Джонни Каннинг выходил из какого-то бара. Он даже пообщался с нами. О боже, он был более милым, чем я себе предполагала!

Бетани сует свой телефон мне в лицо, заставляя смотреть на экран, на фото их вдвоем на фоне дешевого бара. Могу сказать, что он пытался уйти незамеченным, но улыбается в камеру. Не кажется, что он пьян, но все же... он в баре.

— Он спросил, откуда я, — продолжает Бетани. — И рассмеялся, когда я сказала, что о нем тут рассказывают истории. Он хотел узнать, что говорят люди, поэтому я рассказала о том, где его поймали голым, ну помнишь, в парке? Ты ведь знаешь эту историю?

— Смутно, — бормочу.

— И это правда! Он был арестован, но сказал, что находился там с девушкой! Можешь в это поверить?

Отдаю миссис Маклески сдачу и улыбаюсь, когда замечаю в ее глазах знающий взгляд. Она ничего не говорит, слава богу, когда уходит. Есть пара человек в этом городе, для которых это не просто история, это воспоминания. Это было всего несколько лет назад, но жизнь не стоит на месте. Бетани была подростком, когда все произошло, недостаточно взрослой, чтобы знать о проблемном сыне политика. Она знает только актера, которым он стал, того, кто отрекся от своей семьи.

— Мило, — произношу в третий раз и в этом случае уверена, что не имею это в виду. Нет ничего милого в том, что я чувствую. — Ты опоздала уже на тридцать минут, мне нужно, чтобы ты приступила к работе.

Покраснев, Бетани бормочет извинения, но я ухожу, не слушая их. Нахожу тихое место в задней части склада, сажусь на коробку и опускаю голову, делая глубокие вдохи, чтобы облегчить беспорядок, творящийся внутри меня.

Делаю еще кое-что, прежде чем говорю Маркусу, что ухожу. Он смеется, махнув мне.

— Хорошо, ты даже и не должна была быть здесь.

Направляюсь в переднюю часть магазина, когда Бетани, наконец, встает за свою кассу.

— Я рада, что ты хорошо съездила, — говорю ей искренне. — Рада, что он тебя не разочаровал.

На этом ухожу.

Подъезжаю к дому отца и паркуюсь. Он на диване, обнимает мою почти спящую дочь, и я стону, когда понимаю, что они смотрят.

«Бризо: Прозрачный»

— Серьезно? Что случилось с субботними мультиками?

— Их не было, — говорит мой отец. — Но шел этот фильм, и она хотела посмотреть.

Первый фильм. Я видела его прежде. Невозможно пропустить, потому что в последние годы его показывают по кабельному на регулярной основе. Именно в нем он учится адаптироваться, болезнь провоцирует что-то в ДНК, что заставляет его исчезать. Он становится невидимым. Становится ветром. Зарабатывает свое прозвище, потому что он как легкий ветерок[1]. Ты знаешь, что он рядом, можешь ощущать его на своей коже, но пока он сам не покажется, не увидишь, будешь смотреть сквозь него, будто его не существует. Знаю, звучит как безумная научно-фантастическая глупость, но это скорее история взросления, история любви. Она о самоотверженности, о жертвенности собственного счастья ради других, о том, чтобы быть рядом, даже когда они не знают этого.

— На кухонном столе твоя почта, — говорит папа, прежде чем я начну ворчать.

Направляясь на кухню, хватаю небольшую стопку конвертов. Они приходят сюда, потому что я не сменила адрес, переехав годы назад. Сортирую их, отбрасывая ненужные, и замираю, достигая последнего конверта. Он обычный. Я видела десятки таких. Но с каждым появлением такого конверта, колеблюсь, мой взгляд ищет обратный адрес, имя отправителя.

Каннингем через «Кэлдвелл Тэлентс».

Я не открываю конверт, хотя раньше делала это из любопытства. С каждым чеком суммы неуклонно растут.

— Ты обналичишь этот? — спрашивает отец, входя на кухню.

Перевожу взгляд на него, выбрасывая конверт в мусорку.

— Мне не нужны его деньги.

— Знаю, но тебе следует сохранить чеки и обналичить все разом. Обчисти его банковский счет. Затем отправляйся в закат на своем новом «Феррари».

— Я не хочу «Феррари».

— Я хочу, — спорит он. — Ты можешь купить его мне.

— Хорошая попытка, но ответ нет. Хотя могу попробовать сэкономить из своей следующей зарплаты и купить тебе игрушечную версию. Эй, на этой неделе у меня было достаточно сверхурочной работы, так что могу купить сразу две.

— Ты знаешь, что, если бы не выбросила этот чек, тебе бы не пришлось работать сверхурочно.

— Я не заинтересована в том, чтобы принять его отступные.

— Это не отступные.

— Именно так они и ощущаются, — спорю я. — Он даже не удосуживается отправить чек самостоятельно. Менеджер делает это. Это плата за молчание.

— Ох, окажи ему небольшую поблажку.

— Оказать ему поблажку? — смотрю на отца в неверии. — Он даже никогда не нравился тебе.

— Но он отец Мэдисон.

Я закатываю глаза. Вероятно, это очень по-детски, но если есть причина закатить глаза, то сейчас самый подходящий момент.

— Ага, кто-то должен сказать ему это.

— Он знает. Черт, перед тобой чек, как доказательство. И знаю, ты сейчас скажешь, что менеджер отправил его, но насколько помню, он появлялся пару раз, чтобы увидеться с ней.

— Пьяным, — отвечаю. — Он был пьян каждый раз. Несколько раз был под таким кайфом, что не уверена, что помнит свои визиты. Извини, но я не одобряю наркоманов, которые даже не прилагают усилия, чтобы излечиться. Я дам ему пару поблажек, когда даст мне на это основание.

Отец протяжно и драматично выдыхает, ничего не говоря мгновение, как будто размышляет, как перефразировать свои аргументы.

— Ты можешь обналичить его, если хочешь, — предлагаю, вытаскивая чек из мусорки и кладя на стол. — Мы перед тобой в большом долгу.

— Дело не в деньгах. Даже не в нем.

— Тогда в чем?

— Мэдисон взрослеет, а ты...

— Что я?

— Сдаешься, — говорит он. — И если ты потеряешь надежду, ну, мы будем поставлены в неудобное положение, так как не можем оба ненавидеть парня. Кто-то должен заботиться о ее интересах.

— Я не ненавижу его, — спорю. Мой желудок будто завязывается в узел снова. — Я просто... устала. Ей скоро исполнится шесть. И я задаюсь вопросом, не делаю ли хуже. Потому что не знать об отце шесть лет — это довольно долгое время.

— Вот почему нам нужна твоя мать, — утверждает он. — Она всегда была оптимисткой.

— Да, и что бы сказала мама?

Он показывает в сторону гостиной, где по телевизору все еще транслируется фильм.

— Она бы сказала, что если это единственный шанс для Мэдисон узнать этого парня, то так тому и быть.

Я не спорю с ним. Никогда не знала, как справиться с этим. Мэдди не задает много вопросов, поэтому до сих пор эта тема не поднималась, но я знаю, что не смогу избегать ее, когда дочь повзрослеет. Но понятия не имею, как все объяснить.

— Мы должны ехать, — говорю, заканчивая с этой темой. — Я обещала Мэдди отвезти ее в библиотеку.

Мы возвращаемся в гостиную, где Мэдди уже проснулась, и поглощена фильмом, когда Бризо совершает решающий удар и решает исход боя. Я сижу на ручке дивана рядом с ней, наблюдая. Даже после стольких лет так странно видеть знакомое лицо на экране.

Джонатан Каннингем.

Джонни Каннинг.

Шесть книг. Вот сколько Мэдди принесла из библиотеки домой. Но, тем не менее, как только мы вошли квартиру, прежде чем переоделись с улицы, она встала передо мной, сжимая комикс, который взяла из моей спальни.

— Сейчас мы можем почитать «Бризо», мамочка? Пожалуйста.