Глава 5

У Аарона оставалось ещё два дня свободы, прежде чем с понедельника начнутся занятия, и у него была идея, как провести один из этих дней. Он только надеялся, что мать согласится. Для него было важно это сделать, не смотря на то, чего это будет стоить для его собственной психики.

— Мам, — произнёс Аарон, и его мать остановилась в дверном проёме, поворачиваясь посмотреть на сына с любопытством. Он редко был инициатором разговора с ней, если такое вообще было, так что она выглядела слегка удивлённой. — Ты будешь не против завтра отвезти меня навестить… Джульетту?

Ей понадобилась минута, чтобы ответить. Аарон никогда не навещал могилу Джульетты, ни разу за почти два года. Он был ещё в больнице, когда её родители провели похороны. Мишель стояла в дверях, будто думая над этим. Тишина между ними висела тяжестью в воздухе, пока она несомненно думала о том, какой ущерб может нанести её сыну этот визит, или, может быть, как это поможет его восстановлению. Через несколько долгих и напряжённых мгновений, она ответила.

— Конечно, милый. Можем по пути заехать к флористу.

На следующее утро, приготовив блины и сосиски для всех своих мальчиков, Мишель воспользовалась силой, которая, кажется, осталась где-то внутри неё, и спросила Аарона, хочет ли он всё ещё навестить Джульетту. Он сказал, что хочет, и пошёл наверх переодеваться.

Никто из них ничего не говорил, пока они ехали к коммерческому району города. Когда они подъехали к маленькому кирпичному зданию с витриной цветов, взрывающихся красками позднего лета, Аарон остался в машине. Его мать выберет цветы, которые посчитает лучшими. Что он знал о покупке цветов для кладбища? Ему потребовались все силы, чтобы сосредоточиться на чём-то помимо того, почему цветы вообще необходимы.

— Я решила выбрать смешанный букет из розовых роз, лилий и маргариток, — сказала его мама, вернувшись в машину с искусно собранным букетом, который протянула Аарону. Пока он держал цветы на коленях, выражение его лица оставалось твёрдым и холодным. Он обнимал сам себя, будто пытался держать себя в руках или хотел скрутиться в клубок, такой крепкий и такой маленький, что просто исчезнет в нём. Аарон видел, как мать периодически бросает на него взгляды, пока они ехали к кладбищу Ист Парк.

Она съехала на обочину рядом с тем местом, где должна была быть могила Джульетты. Аарон знал, что его мать была здесь несколько раз после похорон Джульетты. Каждый раз он оставался дома, и отец тщетно пытался его отвлечь. Заглушив двигатель, Мишель сидела и ждала, пока Аарон заговорит или задвигается. Он ничего не делал.

— Аарон, милый, хочешь, я пойду с тобой? — предложила его мать, но он покачал головой. Аарону нужно было сделать это одному, особенно потому, что он не был уверен, как отреагирует, по-настоящему увидев могилу Джульетту, зная, что она там похоронена. Как бы он ни отреагировал, его матери не нужно было это видеть. Она видела достаточно. Посмотрев одно последнее долгое мгновение на маленькие крутые холмы зелени, он открыл дверь. На него нахлынул запах свежескошенной травы, и он вышел из машины. Ему не понадобилось много времени, чтобы найти маленький памятник у входа на ту часть кладбища, где лежала Джульетта. Его мать описала статую как мраморного ангела с ягнёнком у ног. Родители его подруги решили похоронить её в детской зоне. Может, хотели поддержать её невинность, или просто участки в этой зоне были меньше и дешевле. Какой бы ни была причина, Джульетта была там, где-то справа от статуи.

На кладбище было тихо, почти до жути тихо, учитывая, каким приятным был субботний летний день. Единственные звуки издавала газонокосилка вдали. Казалось, трава растягивалась на мили вокруг него, но несмотря на это воздушное спокойствие, это место вызывало у него клаустрофобию — будто там должна была быть могила для него, будто эта могила звала его. Его должны были похоронить там, прямо рядом с Джульеттой, под гранитным взором избранного богом посланника. Иногда казалось, будто он должен присоединиться к ней, это чувство душило, застревая в его голове.

Сжав руки в кулаки, он заставил себя делать медленные, выверенные шаги в сторону могилы, его дыхание превратилось в быстрые, резкие вздохи. Чёрт возьми, он не мог развалиться на кусочки. Ему этого хотелось, он нуждался в этом, ему нужно было посмотреть, что он сможет вытащить из этого физического напоминания его собственной мимолётной смертности — может, это вызовет у него желание снова жить. Осторожно стараясь не наступить на могилы других бедных мёртвых детей, он читал даты смерти на надгробиях, год за годом, пока не увидел её имя.

ДЖУЛЬЕТТА ЭНН МАРТИН

14 АВГУСТА 1991 — 9 ОКТЯБРЯ 2008

ЛЮБИМАЯ ДОЧЬ

Не было никаких мишек, кубиков или даже ангелов, каких он видел на других надгробиях, пока искал её. Камень был тёмно-серым, мраморным и очень элегантным. У него подкосились колени, когда он понял, что его подруга, его Джульетта, лежит мёртвая у его ноги, и он рухнул на мягкую землю рядом с ней. Забытые цветы упали на землю, и его тело сотрясали сухие рыдания. Он не заплачет; он знал это. С того вечера он не способен был плакать. Так же, как не выносил прикосновений, он не позволял себе маленькую долю облегчения, которую принесли бы слёзы.

Ему потребовалось много времени, чтобы наконец взять себя в руки. Вспомнив о цветах, он переложил их на траву прямо перед мраморной меткой, на которую больше не мог посмотреть. Аарон думал просто встать и пойти обратно к машине, без помощи сделав то, для чего пришёл. Посмотрев через плечо, Аарон заметил, что не видит с места машину матери, и задумался, не начинает ли она переживать.

— Д-Джульетта, это… это Аарон, — прошептал он, чувствуя себя глуповато из-за обращения к цветам и клочку свежестриженной травы. Осторожно проведя пальцами по колючей поверхности короткого зелёного газона, он почувствовал, как поднимается и ласкает его лицо спокойный бриз. В этот момент он задумался, может ли она его слышать, но стряхнул эту мысль как глупое суеверие. Тем не менее, он продолжил шептать своей подруге. — Всё так тяжело, Джульетта. Ко мне все относятся так, будто я бомба, которая вот-вот взорвётся, — произнёс Аарон дрожащим голосом, стоя на коленях на прохладной влажной траве. — Воспоминания, картинки. Я не знаю, как долго ещё смогу это терпеть. Доктора не помогают. Таблетки не помогают. Как бы эгоистично это ни звучало, я хотел бы, чтобы ты была здесь, Джульетта. Боже, мне постоянно так одиноко, так страшно. Я не знаю, хотела бы ты жить или нет, как и не знаю, хочу ли я, но было бы намного легче, если бы кто-то меня понимал.

Всё в груди болело, пока он продолжал гладить траву вытянутой рукой, разговаривая с призраком потерянной подруги. Он понятия не имел, слышит ли она его, слышит ли кто-либо вообще. Разговоры только всё ухудшали. Ненависть к себе и те чувства, которые он испытывал и пытался сдерживать, горели кислотой на его языке, когда он говорил о них.

Собрав всю оставшуюся силу, он подавил самоненависть и мысли о суициде, возвращая их туда, где держал под замком. Он не мог позволить своей матери увидеть это; ей хватало переживаний. Так что, обнажив свою душу насколько смог, он мог встать с этого пустого клочка травы, наконец готовый уйти. Медленно вставая, он отряхнул траву с колен, внезапно чувствуя вину за новые пятна, оставшиеся на джинсах. Аарон медленно огляделся, замечая, что звук газонокосилки исчез, и наклонился поправить цветы на могиле Джульетты.

— С днём рождения, Джульетта, — тихо произнёс он, а затем развернулся, чтобы уйти.

***

Листая первые несколько глав своей новой книги по программированию, Спенсер вздохнул. Большую часть он выучил в школе, а остальное выяснил сам. Больше всего ему нужен был вызов, что-то, чтобы не думать о других происшествиях жизни. Он был в восторге от начала учёбы, но его беспокоило пьянство отца. Папа был единственным человеком в его жизни, на которого он действительно мог рассчитывать. В восемнадцать лет он не мог нести вес колледжа и ухудшающегося алкоголизма отца. На какое-то время стало лучше, пока один из партнёров его отца не ввязался в судебный процесс, который испортил всю их психиатрическую практику. Вместо того, чтобы открыть новое дело, он ушёл в отставку в сорок пять лет, чтобы изучить другие варианты. Единственный другой вариант он нашёл в бутылке.

ПАПА: «Мне сегодня не хочется готовить. Ты хочешь пиццу или китайскую еду?»

Спенсер ожидал сообщения. Его отец не вставал с кровати до двух часов дня, и даже тогда выглядел ужасно. Он думал сам предложить приготовить, но тоже не особо хотел. Тот парень в колледже чертовски его напугал. В одну минуту он постучал парня по плечу, а в следующую с ужасом наблюдал, как парень вышел из себя и упал на землю. Спенсер не хотел так его напугать. Он просто хотел до понедельника найти все свои классы. Достаточно плохо было иметь дело с сурдопереводчиком, которого приставил к нему колледж; он не хотел заблудиться и спрашивать дорогу.

СПЕНСЕР: «Китайскую».

ПАПА: «Оранжевая курица или жареный рис?»

Спенсеру казалось нелепым переписываться, сидя в одном доме, так что он отметил страницу в учебнике, встал с дивана и пошёл искать отца. Кухня, со спартанским декором, была пустой, за исключением одинокого кувшина с ледяным чаем, который Спенсер не так давно приготовил и оставил на стойке для завтраков. Плоская панель с диагональю в пятьдесят дюймов в гостиной не горела, и комната казалась такой же пустой. Ему понадобилось несколько минут и ещё несколько комнат, но он наконец увидел своего отца в кабинете. Тихая комната была заставлена книгами, богатая на тёмное дерево и искусственную кожу. Его отец сидел на кожаном диване, который занимал большую часть задней стены. Стол, идеально вырезанный из орешника, с модными бронзовыми ручками и чёрной кожаной подстилкой для бумаг, за ненадобностью стоял вдоль западной стены. Из-за всех попыток, которые его отец вложил в управление своей жизнью в последние несколько месяцев, на столе могло быть пару сантиметров пыли.