ГЛАВА 2

«Мой пенис может и твой парк развлечений, но сейчас он закрыт на техническое обслуживание. Извини».

Ретт

Девушки.

Они повсюду.

Красивые девушки.

Непривлекательные девушки.

Высокие и низкие девушки.

Их так много, что я не знаю, в какую сторону смотреть. Когда мой взгляд останавливается на невысокой блондинке с большими сиськами, я неловко переминаюсь с ноги на ногу, позволяя спине удариться о стену позади меня, чтобы изучить ее с конца комнаты.

Когда она неторопливо проходит мимо, мои жаждущие глаза впиваются в нее с головы до ног; с ее длинными волнистыми волосами и миниатюрной фигурой, я оцениваю вид поверх пивной бутылки. Вырез ее тесной рубашки. Улыбка приклеивается к ее густо накрашенному лицу, когда она устраивается в своей девичьей компании, обнимая голой рукой брюнетку с ногами длиной в милю и юбкой вдвое короче.

Застенчиво оглядывается через плечо.

Ловит мой взгляд.

Подмигивает.

Я выпрямляю спину, когда она медленно сканирует мое тело вверх и вниз. Оглядывает широкие плечи, крепкую грудь под обтягивающей серой рубашкой. Мою толстую шею. Переносицу, которая была сломана дважды.

Ушиб левого глаза.

Бровь с наложенными швами.

Затем…

Свет в её глазах тускнеет, интерес угасает так же быстро, как и появился. Я не утруждаю себя улыбкой; какой в этом смысл? Вместо этого отвожу взгляд в сторону, прежде чем она снова отвергает меня, отворачиваясь.

Ничего страшного, я привык.

То, что я некрасив, не секрет.

Для этих девушек едва ли имеет значение, что я в лучшей форме в своей жизни, что подтянут и спортивен. Что я неустанно тренируюсь и нахожусь в отличной физической форме.

Что я чертовски хороший парень.

Что я не придурок.

Что я могу трахаться всю ночь, если будет возможность. Учитывая правильную девушку.

Им все равно; им нужен кто–то, кто выглядит так, будто они только что сошли с обложки журнала, кто–то вроде Себастьяна Осборна или Зика Дэниелса, двух придурков, по которым девушки сходят с ума. Оз Осборн с его милым личиком и извращенным ртом, и Зик Дэниелс с мрачным, угрюмым взглядом.

Поставить меня рядом с ними в один ряд? Я последний, кого женщины замечают.

Единственное, что во мне хоть отдаленно привлекательно — это мои зубы; мама называет это улыбкой на миллион долларов, потому что у меня было так много стоматологической работы из-за того, что мне выбили столько зубов коленом в лицо или локтем во время борьбы.

Хреново быть мной.

Я не трахался целую вечность, и последнее, чего хочу, это пьяный трах из жалости, отбросов от тройничка или сомнительных подстилок.

Гандерсон бочком подкрадывается ко мне и сует в мою пустую руку очередное пиво. Он стучит своим янтарным бутылочным горлышком о мое, толкая меня плечом.

— Новенький, ты сегодня теряешься?

Теряешься? Что, черт возьми, это значит?

— Пожалуйста, перестань называть меня «Новеньким».

— Но это же твое имя.

— Вовсе нет. Прекрати.

— Ну, я не буду называть тебя Рабидо.

Я смеюсь, когда он высмеивает мою фамилию. Рекс Гандерсон, менеджер команды и прославленный мальчик на побегушках, идиот с яйцами, достаточно большими, чтобы сказать мне, что моя фамилия тупая.

Я клюю на его приманку.

— Почему ты не называешь меня Рабидо?

— Потому что официальная срань. Звучит как имя дворецкого, а Ретт еще хуже. Звучит так, будто ты прослушиваешься на какую-то плантацию, дерьмо уровня гражданской войны.

Он прав, так и есть. Ретт Рабидо – полное имя звучит, как пародия.

— Спасибо, что высмеял мое имя, придурок.

— Признай, это звучит глупо.

— Я дам знать маме, что тебе ты ненавидишь как звучит мое имя в следующий раз, когда мы увидимся.

— Я не говорил, что ненавижу, просто это звучит, как киска. — Он делает глоток пива, разглядывая группу девушек, столпившихся неподалеку, одна из них украдкой бросает на него взгляд через плечо. — Так что, сегодня вечером ты дашь волю чувствам или как? У нас только одна ночь на этой неделе; ты должен провести ее трахаясь.

Гандерсон может быть занозой в заднице, но девушки, кажется, любят его. Они едят его пикапы, как филе миньон. Дерзкое отношение. Глупые выражения. Высокомерие и бравада. Им это нравится.

Я делаю глоток пива.

— Мы встречались в пятницу, помнишь? Ты же знаешь, что у нас будет куча проблем, если кто-то что-то опубликует в интернете.

Он закатывает глаза.

— Ты должен начать встречаться с людьми, чувак. Ты не можешь тусоваться только с нами. Покажи себя, новичок. Посмотри, насколько дружелюбными могут быть девушки в Айове. — Он поднимает бутылку. — Вон те девушки, что все время смотрят сюда, — пойди поздоровайся.

Я закатываю глаза.

— Они смотрят не на меня, а на тебя.

Как неприятно это признавать, Гандерсон прав: я не показал себя. Блядь, все время торчу в своей комнате, в одиночестве, я здесь для одного и только для одного.

Прижимать к матам.

Выигрывать.

Получить образование.

Хорошо, это три вещи. В любом случае, помогает то, что Айова — это не что иное, как кукуруза, поля, кукурузные поля и шоссе. Так намного проще «войти и выйти». Никаких привязанностей. Никаких обязательств. Ничего, кроме работы и никаких игр, я даже не позволяю себе друзей из команды по борьбе.

— Новичок, — Рекс возвращает меня к жизни. — Если ты собираешься с кем-то переспать, то должен быть более настойчивым. Ты не должен лениться.

— Нет, мне и здесь хорошо. — На фоне липких обоев в задней комнате переполненной вечеринки.

Рекс тоже прислоняется к ней и поворачивается ко мне.

— Если ты собираешься каждый раз вести себя как маленькая сучка, позволь дать тебе совет: держись подальше от Оза и Зика.

— Почему?

— Чувак, они слишком красивы. Поверь мне, ни одна девушка не обратит на тебя внимания, если ты будешь стоять рядом с ними.

— Я думал, у них есть подружки.

— Так и есть. На самом деле, я думаю, это только делает их более привлекательными для цыпочек.

— Почему это плохо?

— Ты хочешь, чтобы девушки трахали тебя или их?

— Я не собираюсь сейчас с тобой разговаривать на эту тему.

— Что с тобой? Ты гей?

— Нет.

— Ты можешь сказать мне, если это так. — Он поднимает ладони. — Никакого осуждения.

— Я не чувствую себя комфортно, все время клеясь к женщинам, вот и все. Ничего особенного.

— Почему?

— Что почему?

— Ну, почему тебе не комфортно с женщинами? В чем дело? Я знаю, что ты не стеснительный, видел, как ты разговариваешь с тренерами и психологами.

Некоторые из них женщины... привлекательные женщины.

— Я не хочу трахать каждую женщину, которая со мной разговаривает, Гандерсон.

— Я хочу.

Он говорит это с таким серьезным лицом, что я смеюсь.

Музыка, доносящаяся из динамиков, делает почти невозможным для меня услышать, как он спрашивает:

— Серьезно, тебе нужна моя помощь или нет?

— Боже, нет! — Я снова смеюсь и хлопаю его по спине. — Последнее, что мне нужно, это твоя брендовая помощь. Извини, Гандерсон.

— Ну же, парень, подумай об этом. Я мог бы быть как твоим сутенером, только без денег.

Господи, это звучит ужасно.

— Сделай мне одолжение, Рекс. — Он заинтересованно наклоняется ко мне с поднятыми бровями, мило и близко, чтобы слышать меня четко и ясно. — Не лезь в мои личные дела и продолжай давать мне чистые полотенца.

— Пошел ты, — усмехается он. — Кроме того, я не знаю, смогу ли это сделать. Слишком глубоко в этом увяз.

— Старайся лучше.

Он по-детски хихикает.

— Ты сказал усерднее?

— Сколько тебе, пять?

— Иногда.

Я подталкиваю пиво в его руке.

— Сколько пива ты сегодня выпил?

Он держит его в воздухе, прищурившись и закрыв один глаз.

— Не знаю, пять. Шесть? Плюс два ерша.

— Какого черта, Гандерсон? Мы должны быть в спортзале в пять утра!

— Нет, это ты должен быть в спортзале в пять утра. Я просто принесу тебе чистые полотенца. — Он поднимает ладонь, чтобы я замолчала. — Не беспокойся обо мне, папочка. Я купил галлон шоколадного молока, чтобы избавиться от похмелья, так что все в порядке.

— Сделай одолжение, держись подальше от моей комнаты. Мне не нужно, чтобы тебя рвало за моей дверью.

Снова.

На следующее утро Рекс не пошел на тренировку.

Наверное, я мог бы вытащить его из постели, когда он не появился на кухне для нашей утренней пробежки, но все еще не отошел от того, что меня надули в ресторане, хотя после четырех, пяти, шести бутылок пива прошлой ночью оба соседа по комнате с радостью согласились разделить мою долю арендной платы за месяц.

Было бы правильно разбудить его, зная, что он пропустит тренировку и, скорее всего, первое занятие.

Но я этого не сделал.

Я ухмыляюсь, пересекая участок свежескошенной травы к тротуару, который является прямым путем к моей учебной группе. Через левое плечо перекинут рюкзак. Заглядываю в окна университетской кофейни студенческого союза, издавая мягкий, тихий свист, потихоньку бредя в её направлении.

Пинаю камень по свежескошенной лужайке.

Я собираюсь провести несколько неприятных часов с двумя девочками из моего класса политических стратегий, которые знают о соглашениях честной торговли меньше, чем я. Лучший способ действий и небольшое утешение от этой пульсирующей головной боли? Выпиваю чашку бесплатного кофе, предложенного в студенческом союзе, чтобы прочистить затуманенную голову.

Моника и Кристи мало что делают, чтобы избавить от последствий моей поздней ночи, задавая вопрос за вопросом о внешней политике вместо того, чтобы искать ответы сами. Это два часа, потраченных на объяснение и повторное объяснение логистики соглашений между производителем и розничным продавцом о товарах с торговыми марками за пределами страны.

Приводя им один пример за другим, я в конце концов нарисовал Монике чертову диаграмму того, как работает вся система.

Они так и не поняли этого, и я ушел, чувствуя себя скорее их учителем, чем одноклассником.

Натянув на голову капюшон своей черной луизианской толстовки, я опускаю сумку на бицепс, готовясь открыть дверь в кофейню на углу, больше бесплатного кофеина, прежде чем отправиться домой, потому что чашка, которую выпил раньше, не была достаточно сильной, чтобы вылечить эту головную боль, эти пульсирующие виски.