МАТЕО

― Папа? ― спрашивает Хлоя Энн.

― Да, мой ангел?

― Как ты понимаешь, когда влюбляешься?

Я поднимаю голову от журнала, который решил полистать во время полета, и поворачиваюсь к дочери.

― В каком смысле?

― В смысле, вчера ты сказал, что сразу понял, когда влюбился в Веру. Как ты понял?

Я смотрю на Веру, которая сидит в шумоподавляющих наушниках у окна по другую сторону от Хлои Энн. Она крепко спит, повернувшись к иллюминатору, и практически пускает слюни.

Снова смотрю на дочь.

― Просто знал.

― Но как? А с мамой было так же?

Я вздыхаю, кладу журнал на столик и в миллионный раз меняю позу. Обычно мы везде летаем первым классом, но, поскольку решение о поездке на Мадейру на свадьбу Лучано было принято в последнюю минуту, мы втиснулись в обычный класс вместе со всеми. Самолеты не проектируют для высоких бывших футболистов.

― Слушай, я достаточно взрослая, чтобы знать, ― говорит моя дочь. ― Разве ты не должен рассказать мне все это до того, как я влюблюсь?

Я не могу сдержать смех.

― Полагаю, что так. Это же не тот разговор, который, эм, ну... о чем должна говорить с тобой мама?

Ее лицо кривится.

― Иу. Нет. Я никогда не заговорю с тобой о сексе.

― Хорошо. ― Потенциально неловкой ситуации мы избежали, хотя, даже упоминание заставило меня чувствовать себя неуютно.

― И я разговаривала об этом с мамой, ― говорит она. ― А если у меня будет больше вопросов, я обращусь к Вере. Она расскажет мне правду.

Я смотрю на нее, прищурившись.

― Тебе не стоит ничего спрашивать об этом у Веры, ладно?

Бог мой. Я не могу представить себе совет, который она может дать.

― Ладно, ладно, ― соглашается она, но ее взгляд прикован ко мне, и у нее такое упрямое выражение лица, которое она довела до совершенства, несмотря на то, что уже подросток. ― Ну?

― Ну ― что? ― Может, сработает прикинуться шлангом.

― Расскажи о любви. Расскажи обо всем этом.

Я оглядываю салон в поисках стюардессы, которая могла бы принести мне крепкий напиток, но, увы, в эконом-классе их невозможно отыскать.

― Ладно, ― отвечаю со вздохом. ― Что ты хочешь знать?

― Как ты понял? Как ты влюбился в мою маму и как влюбился в Веру?

― Твоя мать, ― начинаю я,― все это было очень прямолинейно. Я был в том возрасте, когда мне казалось, что я знаю, что такое настоящая любовь. Это не означает, что я не любил твою маму. Любил. На самом деле. Но… когда ты молод, у тебя другие... параметры. Я влюбился в нее, она влюбилась в меня, и мы решили, что этого достаточно. Этого, конечно, было достаточно, чтобы ты появилась на свет. Но время шло, и любовь, которая у нас была, просто оказалась недостаточно сильной, чтобы удержать нас вместе.

― А потом ты влюбился в Веру.

― Да.

― И как ты понял? Это действительно случилось сразу?

Не могу сдержать улыбку, и в груди становится тепло.

― Сразу. Она села рядом со мной в автобусе, и вся моя жизнь изменилась. ― Затем я прочищаю горло, опасаясь, что покажу ей свою чрезмерную сентиментальность. ― Но должен признать, мне некомфортно говорить об этом. Я знаю, что раньше и тебе было не по себе.

― Знаю. Но я хочу знать. И хочу это услышать. Я достаточно взрослая, чтобы со мной обращались не как с ребенком. Не хочу оставаться в неведении.

Я поворачиваюсь в кресле, чтобы лучше видеть ее, несмотря даже на то, что здесь едва ли хватает места.

― Я всего раз взглянул на Веру, чтобы понять, что она отличалась от всех, кого я знал. Не из-за ее возраста, не из-за ее буйной шевелюры или того, что она была покрыта татуировками. Я знал, что она была моей судьбой, как бы банально это ни звучало. Глубоко внутри нее было что-то, что говорило с моей душой на очень интимном уровне. Время, проведенное вместе в Лас Палабрас, заставило любовь с первого взгляда чувствоваться реальной. Каждую минуту каждого дня я думал о ней, а когда был рядом, это ощущалось так, словно весь мир исчез.

― Но вы с мамой были женаты.

Я закрыл глаза на мгновение, чувствуя, как меня пронизывает чувство стыда.

― Были, ― говорю я, глядя на нее. ― Знаю, что влюбиться в кого-то другого было неправильно. И я разрулил это так, как мог, учитывая обстоятельства. Разве я был идеальным? Нет. Но моя жизнь находилась в той точке, когда я уже устал от попыток быть безупречным. Вера выпустила меня, словно птицу из клетки. Она позволила мне наконец быть свободным, в первую очередь выбирая мои нужды. Я лишь надеюсь, что не обидел в процессе тебя и Изабель.

Хлоя Энн кивает с каменным лицом.

― Вот этого я не понимаю о любви. Как она может быть настолько мощной, что в конце концов ты причиняешь боль другим людям?

Дерьмо. Когда она вот так говорит... это ощущается, словно кто-то проворачивает нож у меня в животе.

― Вот в чем дело, ― говорю я спустя минуту, облизнув губы, ― любовь может поставить тебя на колени. Когда твое сердце определяется с тем, чего оно хочет, ничто не сможет остановить его. Ничто.

Она кивает, а потом откидывается назад в кресле.

― Надеюсь, я никогда не влюблюсь. Звучит устрашающе.

Я смеюсь.

― Что ж, тут ты не ошиблась. Это самое страшное, что можно испытать, но только потому, что, как только ты осознаешь это чувство, начинаешь бояться, что твою любовь отберут.

― Ты боишься потерять любовь Веры?

Я качаю головой.

― Нет. Это невозможно. Этот страх протекает глубже, ты не можешь представить себе свою жизнь без этого человека. Вера ― моя родственная душа, ― я смотрю на все еще спящую жену. ― Всегда будет. Я не боюсь того, что она уйдет, но у меня заняло много времени, чтобы прийти к этому, и даже тогда ты вопреки здравому смыслу держишься настолько крепко, насколько можешь.

― Думаешь, у тебя никогда не будет второго ребенка?

Ох, вопрос, которым мы задаемся постоянно.

― Ты хочешь брата или сестру?

Хлоя Энн кривится и решительно качает головой.

― Нет. У кого есть на это время?

Я смеюсь.

― А ты сообразительная.

― Так ты не хочешь?

Я закусываю губу на мгновение, пытаясь произнести это настолько дипломатично, насколько возможно.

― Я слишком стар для второго ребенка. Во всяком случае, так я себя чувствую. И Вера не хочет детей. Я знал это до того, как женился на ней, и меня все устраивало. Она очень счастлива быть твоей мачехой, настолько же сильно, как мне нравится быть твоим отцом. Мы очень, очень счастливы в нашем браке в том виде, в котором он есть. Раз нет необходимости, то все нормально. Не каждая любовная история предусматривает это.

Она кивает.

― Ладно. В этом есть смысл.

― Еще вопросы? ― спрашиваю ее осторожно. Она реально загоняет меня в угол.

― Да. Когда мне будет позволено начать ходить на свидания?

О, Господи боже!

***

Остаток полета на Мадейру проходит спокойно. Хлоя Энн перестала задавать сложные вопросы, Вера проснулась, и, сойдя с самолета, в аэропорту нас встретили Талия и Алехо. Они прилетели час назад и остались дожидаться нас.

― Hola, ― говорю я маленькому Давиду Роберто, семимесячному малышу, которого они усыновили в Мали. Он мгновение смотрит на меня, а потом засыпает.

Талия улыбается, прижимая его к себе. Она выглядит уставшей, но счастливой.

― В самолете он вел себя как ангелок, ― говорит она.

― Весь в меня, ― говорит Алехо, улыбаясь малышу.

― Да, они оба уснули за секунду, ― поясняет Талия.

― Как и я, ― говорит Вера, поднимая руку. ― Дай пять за способность засыпать повсюду.

Алехо улыбается и хлопает ее по ладони, а потом поворачивается ко мне.

― Что ж, сегодня вечеринка.

― Да, мальчишники для мальчиков и девочек.

― Ох, Матео, — смеется Алехо.

― Что? ― я знаю, что прав.

― Ладно, ― говорит он. ― Так где это будет? Лучано ничего не сказал мне, кроме того, чтобы мы засунули свои задницы в самолет. Мы бы нашли няню, если бы у нас было время.

― Это ты так говоришь, ― произносит Талия. ― Давид Роберто более чем готов к своему первому приключению.

Алехо улыбается ей, а потом наклоняется ко мне и шепчет:

― Я не против того, что ребенок приехал, но надеялся на романтическую поездку.

Я хлопаю его по плечу. Конечно, все, о чем он в своем возрасте может думать, ― это секс.

― Алехо, я уверен, что ты найдешь способ.

Не то чтобы я не думал о том же насчет нас с Верой. Я рад, что Хлоя Энн с нами, уверен, для нее это будет запоминающееся путешествие. Но я подумывал о том, чтобы в скором времени поехать с Верой в путешествие, просто чтобы немного отдохнуть перед началом нового сезона, когда я буду постоянно занят.

Мы забираемся всей нашей компанией в такси и едем через суходол, вдоль небольших поселений, направляясь в северную часть острова. Дорога занимает меньше часа, и мы, несмотря на то, что видимся с Алехо и Талией несколько раз в неделю, а во время сезона «Реал Мадрид» еще чаще, разговариваем без остановки.

Мы все действительно рады за Лучано. Чуваку не везло по жизни, начиная от бросившего его отца и заканчивая отчимом-подонком, который обижал его, и матерью, умершей от рака. Не говоря уже о травмах, которые он получил за все эти годы.

Но Руби была той женщиной, которая ушла от него, но которую он не смог отпустить. Откровенно говоря, несмотря на то, что они последние три года были в разлуке, когда он ухаживал за умирающей матерью (а Руби был запрещен въезд в ЕС по... некоторым причинам), я никогда не видел его более счастливым. Когда он снова обрел Руби, выглядело все так, словно она зажгла свет в самом темном уголке его души.

Сейчас он счастлив, и мы счастливы за него как друзья. Он хороший человек с большим сердцем, который наконец обрел любовь, которой ему не хватало, пока он рос. Конечно, их отношения были сложными с самого начала, но, если в итоге вы оказываетесь в нужной точке, это стоит борьбы.

Я знаю, что Вера немного настороженно ко всему относилась, учитывая, что она не знала Руби и очень заботилась о Лучано, но она из тех, кто лучше всех должен понимать, что наиболее нетрадиционные отношения имеют самую большую отдачу. В конце концов, они наиболее интересные.

Я оборачиваюсь назад к Вере и беру ее за руку, чувствуя, как меня снова омывает чувство влюбленности. Может быть, это все из-за беседы с Хлоей Энн, или потому что завтра у Лучано свадьба, но меня внезапно переполняет самое острое чувство обожания по отношению к моей жене. Боже, мне настолько повезло, что у меня с ней был шанс, даже когда все казалось ужасно тяжело, даже когда другие нас осуждали и говорили, что это неправильно. Я так рад, что мы никогда не слушали других людей. Подумать только, сколько бы я упустил, если бы мы с Верой не рискнули.