Ленкина бабушка постоянно «умирала». Как только у неё заболевала голова, она тут же принималась стонать, созывать близких и прощаться. Начиналась суета, ей вызывали «скорую», которая не находила ничего страшного. Бабушке делали укол, и она лежала на диване, на чём свет стоит костеря нерадивых врачей, неспособных понять, что она «едва коньки не отбросила».
Стоило только начаться насморку, как бабушка уже бежала на кухню, варила яйцо и прикладывала к переносице, чтобы, не дай Бог, не заиметь гайморит, а может и того хуже — менингит. Нужно ли говорить, что бабушкины страхи распространялись и на остальных родственников? Дядя лишний раз боялся сообщать о приступах мигрени, предпочитая улечься в свой комнате с книжкой на груди и делая вид, что увлечён чтением. Помогало не всегда.
Ленка во время очередной простуды (а болела она часто) героически сдерживала рвущийся наружу кашель и втягивала как могла текущие из носа сопли. Из-за чего и получила тот самый гайморит и пережила незабываемое приключение, когда её нос прочищали страшными длинными спицами.
Мама считала, что так часто Ленка болеет как раз из-за чрезмерной тревожности бабушки. Гу, зачем, скажите на милость, кутать ребёнка в три кофты, а на голову под шапочку поддевать косынку? И шерстяные носки? Для чего они, когда на улице почти плюс двадцать? Когда Ленка была совсем крохой и единственное, что могла это лежать в коляске, бабушка заворачивала внучку в толстое тёплое одеяло, отчего Ленка становилась красной как свёколка, но цвет этот если кого и смущал, то точно не бабушку. Робко возражавшая мама отодвигалась в сторону со словами «ты неопытная, а я двоих воспитала, и не померли!»
Но кроме физического неудобства возникло у Ленки небольшое психологическое расстройство. Она часто думала, что бабушка вот-вот умрёт. Когда та задерживалась утром, то Ленка словно наяву представляла, как вбегает заплаканный дядя и сообщает, что бабушки больше нет. Или вот идёшь к ней, стучишь в окна, а она не открывает: ушла куда-то или не слышит, а у Ленки внутри всё сжимается. Ну, когда появились мобильные телефоны, то любой звонок в позднее время казался тревожной сиреной.
Как-то раз Ленка прочитала сказку о мальчике-пастушке, который шутки ради всегда кричал «Волки, волки!». Соседи прибегали и конечно же никого не видели. А когда волки и в самом деле явились на поле, то на помощь никто не пришёл, потому что не поверил. Вот и у бабушки также. Волнуется из-за ерунды, а потом если что серьёзное случится, то никто и врача не вызовет.
Бывшая дядилёнина жена, свекровь не любившая, утверждала, что та ни в какую панику не впадает, а делает всё с умыслом — внимание привлекает. Ленка так и сказала дяде. Они сидели в саду у низкой войлочной вишни и прямо с дерева ели её сладкие ягоды. Делалось это тайком от бабушки, утверждавшей, что если съесть хотя бы одну штуку, то внутри поселятся длиннющие противные черви.
- Не думаю, что она нарочно, - ответил дядя. - Просто такой уж у неё характер. Не характер даже, а душевная организация.
- Вот ерунда! - фыркнула Ленка. - У всех одна организация!
- Нет-нет! Люди разные. Только вот жаль, что один никогда не поймёт другого до тех пор, пока сам не окажется в его шкуре. А некоторые даже и не пытаются понять.
Потом он рассказал о своих мигренях, которых мало кто понимает. Бабушка излишне суетится, а остальные ухмыляются: «Подумаешь голова болит! Ерунда! Выпей таблетку и всё». Только таблетки часто не помогают, и помимо самой боли нападает головокружение и тошнота. В общем, врагу не пожелаешь. А стоит только заикнуться о приступах из-за смены погоды, и вовсе засмеют, кроме тех несчастных, которым выпала та же карта.
- Что касается того пастушка, - добавил дядя. - Думаю, он очень несчастный парень. Не просто же так он требовал к себе внимания. С ним бы поговорить, понять...
- Дядь, - серьёзно сказала Ленка. - Это просто сказка.
- Знаю я, знаю...
Ленка с тех пор решила пытаться понять других людей. Иногда получалось, иногда нет. Но она пыталась, что само по себе немало.