— Оно настоящее?

— Оно было сделано специально для меня теми же производителями, которые создают большие яйца Фаберже.

— Но почему ты выбрала это для пирсинга?

Она нахмурила брови.

— Это часть моей истории. Мой отец каждый год с самого моего рождения дарил мне яйцо Фаберже, и я храню их в стеклянном шкафу в своей комнате.

— Я никогда не считал тебя энтузиасткой искусства, особенно этого вида традиционного искусства. Ты больше похожа на любительницу творчества Энди Уорхола или Джексона Поллока.

— Ты ошибаешься.

— Потому что ты мало рассказываешь о себе.

— Ты тоже не совсем открытая книга.

Я склонил голову.

— Что ты хочешь знать?

— Много чего, что трудно выбрать только одно, — сказала она, но затем ее взгляд метнулся к моему предплечью. — Твой шрам от ожога. Почему ты не убрал его лазером и не переделал свою татуировку Каморры?

Темные тени из моего прошлого обрели форму. Я протянул руку, чтобы она увидела мою татуировку, нож с глазом и девиз Каморры на итальянском. Но большинство слов было нечитаемым, искаженным следами ожогов, как и глаз.

— Тот день изменил меня. Это пробудило во мне ту сторону, которая, как я думал, не существует. Татуировка в ее изуродованном состоянии это мое напоминание, а также предупреждение о том, что скрывается под ней.

В первые несколько недель и месяцев после моего пленения и пыток я каждую ночь просыпался от кошмаров. Никогда раньше у меня не отнимали мою силу, отдавая на милость кого-то другого. До того дня я думал, что нахожусь во власти Римо и подчиняюсь его капризам. Но потом я понял, как сильно ошибался. Римо никогда не хотел причинить мне боль. Он заботился обо мне по-своему. Чтобы понять это, нужно было оказаться в руках врага.

— Ты никогда не мстил за то, что с тобой сделали? За боль, причиненную тебе? Наряд нацелился на тебя, наказывая твоего брата. Ты был еще молод.

Меня не удивило, что Динара знала подробности. Ведь Григорий обо всем был в курсе и, очевидно, не прочь был поделиться информацией с дочерью. Может, русские мафиозные боссы не так баловали своих дочерей, как итальянцы.

Иногда я мечтал о мести, особенно в самом начале. Я часами представлял себе, каково было бы, если бы один из моих мучителей оказался бы в моих руках, и я сделал бы с ним то, что они сделали со мной, но в конце концов я перестал зацикливаться на мести.

— Я оставил прошлое позади. Я не нуждаюсь в мести. Мне безразлично, что будет с Нарядом. Нино и Римо разбираются с ними. Не думаю, что месть кому-то помогает.

— Не могу поверить, что ты не в ярости, — прошептала она.

— Я в ярости. Но направляю весь свой гнев, оставшийся с того времени, на гонки и бои. Этого достаточно.

Это не совсем правда. Этот день пробудил во мне то, что я с трудом подавлял. Мою темную сторону — сторону, которую я все еще часто боялся и презирал. Однако редкие моменты принятия и покоя, которые они приносили мне, пугали меня еще больше.

Она провела пальцем по моему шраму от ожога. Кожа в том месте не была чувствительной к прикосновениям или боли, но то место, что вокруг, оно было еще более чувствительным. Когда кончики пальцев Динары скользнули выше, обнаружив небольшой шрам на моем бицепсе, а затем шрамы на груди, по моему телу побежали мурашки.

— Это тоже следы твоих пыток?

— Не все. Несколько. Остальные от боев и моего пребывания в Нью-Йорке с Фамильей.

— Мне кажется странным, что твой брат настолько доверял другой семье, что отправил тебя туда. Даже когда мой отец заключает мир с другими, это не значит, что он доверяет им настолько, чтобы послать туда кого-то, кто ему дорог.

— Я попросил Римо отправить меня к ним. Мне нужно было уйти от своих братьев, от их тени и их защиты. В Нью-Йорке ко мне не относились как-то особенно. Я был никем. Я должен был выполнять грязную работу, а их Капо наказывал меня, когда я не делал этого.

— Где бы ты ни был, ты никогда не будешь никем, Адамо. Даже если ты далеко от своих братьев и Вегаса, твоя фамилия имеет вес, как и моя. Мы носим наши фамилии как бремя и щит. Единственный способ для нас быть анонимными это взять новое имя и фамилию и стать кем-то другим.

— Ты когда-нибудь думала об этом? Оставить отца и Братву? Начать все сначала?

Динара покачала головой.

— Это у меня в крови. Это часть моей жизни. Мне не нравятся все аспекты жизни, но я не хочу убегать от этого, — сказала она, проводя пальцем по моим шрамам.

Я рассказал ей о каждом шраме, и когда наконец замолчал, ее лицо оказалось в нескольких сантиметрах от моего. Я провел ладонью по верхней части ее бедер и тонким шрамам там, в безмолвном вопросе.

Динара вздохнула и снова подняла лицо к потолку.

— Иногда мы сами себе злейшие враги.

Я кивнул, потому что это истина, которую я узнал в прошлом. Я подозревал, что шрамы были нанесены самой себе. Они напоминали мне шрамы на запястьях некоторых моих знакомых наркоманов от порезов.

— Почему? — спросил я.

— Я принимала наркотики, заглушая старую боль. Но они заставили меня оцепенеть во всех смыслах этого слова, и поэтому я попыталась почувствовать что-то, даже если это была боль, пока я не решила, что это.

Что-то в Динаре напомнило мне меня самого, когда я не был трезв очень долго. Наркотики остались в ее прошлом, как и в моем, но я хотел знать причины ее зависимости.

— Что за старая боль?

Выражение ее лица стало замкнутым.

— Правда обо мне, которую скрывает твой брат, изменит твой взгляд на меня. Но скажи Римо, что я разрешаю ему поделиться этим с тобой, если это то, что ему нужно.

Римо никогда и ни у кого не спрашивал разрешения. Сомневаюсь, что именно по этой причине он скрывал от меня правду.

Динара забралась на меня сверху, позволяя волосам закрыть мое лицо.

— Когда-нибудь тебе придется взять меня с собой в Вегас и показать свой город.

— Ты имеешь в виду привести тебя к твоей матери?

Губы Динары коснулись моих.

— А если я скажу «да»?

— Не думаю, что это хорошая идея, если только Римо не разрешит встретиться.

— Он не сможет вечно скрывать ее от меня.

Я вздохнул, проводя рукой по волосам Динары.

— Боюсь, ты используешь меня против моих братьев.

— Я знаю, — просто сказала она и поцеловала меня.

Я отстранился.

— Ты не сможешь повлиять на меня, даже если часть меня захочет сделать все, что ты попросишь.

— Заткнись. — Динара пробормотала.

Я позволил ей заставить меня замолчать одними губами. Я не был уверен, какую тайну Римо раскроет о Динаре. Но надеялся, что это не заставит меня проявить нерешительность, не заставит меня захотеть помочь ей даже против Римо. Мой брат натворил в своей жизни много дерьма, и я боялся, что история с матерью Динары была еще одной в этом списке. Я часто не соглашался с тем, что делали мои братья, но поддерживал их. Что, если тайна Динары сделает это невозможным? Возможно, именно поэтому Римо держал этот секрет при себе, и, быть может, теперь, когда я ближе к Динаре, он раскроет его по той же самой причине. Проверяя мою преданность.