Первая гонка сезона была назначена почти через две недели после квалификационного заезда, где я встретил Динару. Всего за год мы провели сорок гонок. Выйдя из палатки, я глубоко вдохнул свежий пустынный воздух. Вокруг меня были установлены десятки палаток, все они окружали костер и площадку для барбекю, где по ночам собирались гонщики и девушки. Наш лагерь всегда перемещался от одной отправной точки к другой. Многие гонщики провели целый год в нашем лагере. Это их единственный дом. Некоторые сравнивали его с фестивалем Burning Man, но соперничество между некоторыми водителями делало его менее свободным и расслабленным местом.
Это был день перед гонкой, крайний срок, когда все гонщики должны были явиться в лагерь. Мои глаза заметили неоново-зеленую Гадюку на самом краю лагеря. Я подавил вздох. Динара приехала последней, и вчера вечером я переживал, что ее не будет. Я даже не был уверен, почему меня это волнует. Ее присутствие означало неприятности.
Наш повар переворачивал блины на передвижной газовой плите, и я схватил тарелку со стопкой дымящихся блинчиков, прежде чем направиться к машине Динары.
Я нигде ее не видел, только Диму, который сгорбился над чашкой кофе, прислонившись к капоту своей машины. Я коротко кивнул ему, но он едва ответил. Запихнув в рот блин, я вернулся в свою палатку. Краем глаза я заметил знакомую рыжую полоску цвета. Повернув голову, мои глаза наткнулись на Динару. Она шла со стороны передвижных душевых кабин, которые один из наших рабочих перевозил на грузовике с одного лагеря на другой. Ее волосы влажными локонами спадали на плечи, и она была без косметики. Слишком объёмная футболка Van Halen была завязана узлом над ее животом, а джинсовые шорты свисали низко на бедрах, открывая пирсинг в пупке, который заставил меня захотеть оголить остальную часть ее тела, чтобы узнать, имеется ли дополнительный пирсинг на ее теле, спрятанный под одеждой.
Заметив, что я смотрю, она уверенно улыбнулась мне и направилась в мою сторону.
Черные байкерские ботинки выглядели на ней огромными, будто не предназначались для нежных женских ног, и как бы Динара ни вела себя, как крутой парень, она выглядела хрупкой из-за простого факта размеров ее тела.
— Они принадлежат твоему брату? Тебе не кажется, что обмен одеждой заходит слишком далеко?
Конечно, я уже знал, что Дима не был братом Динары, но она никогда не уворачивалась от первоначальной лжи.
Динара подошла ко мне и, не спрашивая, уселась на капот моей машины. Ожидалось, что надо спросить другого водителя, прежде чем даже касаться его машины, но она, очевидно, не заботилась о правилах, демонстрируя это раньше. Хорошо, что я тоже не парился.
Я протянул ей тарелку с блинами, но она покачала головой.
— Дима?
Она вытащила сигарету и закурила.
— Ага. Высокий, долговязый парень, бросающий на нас вонючий взгляд.
Динара не смотрела в его сторону.
— Ты все еще думаешь, что он мой брат?
Я наклонился к ней, скрестив руки на груди, пытаясь сделать вид, что мне все равно, и запихнул в рот еще один блин.
— Он не брат?
— Нет, — сказала она с намеком на веселье. — Не брат.
Она протянула мне пачку сигарет. Обычно я не курил так рано утром, но все равно взял сигарету и сунул в рот.
— Зажжешь?
Улыбка мелькнула на ее лице, но также быстро исчезла. Она подняла зажигалку, пламя трепетало на легком ветру. Я поставил тарелку на капот и наклонился ближе, пока кончик сигареты не повис над огнем и не закурил. Наши взгляды встретились, и она твердо смотрела на меня. Многие девушки старались быть застенчивыми или хлопали ресницами, некоторые даже отворачивались, потому что фамилия Фальконе так действовало на людей. Но Динара смотрела мне в глаза. У меня возникло ощущение, что она пытается видеть дальше того, что я хотел, чтобы видели другие, и все же она держала свою собственную броню. Что бы ей ни пришлось скрывать, я это выясню.
— Я думаю, это имеет смысл, что ты не путешествуешь без телохранителя, — сказал я. — Вообще-то я удивлен, что твой отец позволяет тебе держать только одного.
— Мне не нужны телохранители, и мой отец знает, что я никому не позволю запереть меня в клетке. Я выбрала Диму, и он единственный, кого я принимаю.
Что-то знакомое и покровительственное слышалось в том, как она говорила об этом парне, но я никогда не видел, чтобы они обменивались какой-либо физической близостью, так что это давало мне надежду, что на самом деле между ними ничего не происходит.
Дима все еще смотрел на нас. Что-то в том, как он наблюдал за Динарой, вызвало у меня подозрение. Я хотел, чтобы Динара опровергла это.
— Он твой парень?
Она выпустила дым, глядя в небо.
— Нет, но раньше был. Совсем недавно.
— Похоже, он хотел бы, чтобы так оно и осталось.
Динара криво улыбнулась.
— Ты ужасно интересуешься моей личной жизнью.
— Я предпочитаю знать все о людях, которые участвуют в моих гонках.
— Даже их постельные истории?
— Даже это, особенно если они связаны с принцессой Братвы. Информация о тебе это большой товар.
— Готова поспорить, — сказала она. — Римо спрашивал обо мне?
То, как она произнесла его имя, заставило меня замереть. Мой брат вселял страх в сердца даже самых храбрых людей. В голосе Динары не было страха. Ее голос звучал так, словно она говорила о старом знакомом, о ком-то, кого она была бы не прочь снова увидеть. У них было какое-то незаконченное дело. Может, я ее способ сблизиться с моим братом, даже если найти его непросто, и он не склонен избегать людей, которые означают неприятности. Я не был уверен в том, что испытывал, понимая, что она, возможно, искала моей близости только ради мести моей семье, или ради чего-то там еще у нее на уме.
— Ты, наверное, читала о моей семье, — сказал я.
Она рассмеялась.
— Будто это необходимо. Репутация твоей семьи на самом деле не секрет. Даже в других частях страны.
Я прищурился, стараясь больше не смотреть на ее живот.
— Даже в России?
Она бросила сигарету и раздавила ее.
— В соответствующих кругах, конечно, но большую часть жизни я провела в Штатах.
Я пожал плечами.
— Мы много работаем над поддержанием своей репутации.
Это было недавно, когда я не хотел иметь ничего общего с бизнесом моих братьев и Каморрой. Я даже подумывал отказаться от татуировки. Конечно, Римо этого не допустил. Теперь я был рад. Эта жизнь была действительно всем, что я знал, и позволяла мне следовать своей страсти: гонкам.
— И это потрясающая репутация, — сказала она. — Одна из самых захватывающих историй о твоей семье появилась благодаря тебе, если я не ошибаюсь. Ты убийца матери, — произнесла она.
Ее бирюзовые глаза метнулись ко мне, захватывая. Из ее уст это прозвучало так, будто я заслуживаю похвалы.
— Я не убивал свою мать. Это сделали мои братья.
— Ты напал на неё с ножом. Хотел убить ее и убил бы, если бы твои братья не оказались проворнее.
В ее устах это тоже звучало как гонка. Но это не так. Все происходило как в замедленной съемке. Мне не хотелось думать о том дне, но он иногда посещал мои сны.
— Ты бы убил ее, верно?
Я искал глазами Динару, гадая, зачем ей это знать. Большинство людей чувствовали себя, неловко обсуждая эту тему. Убийство матери просто не было хорошей темой для светских разговоров.
Я кивнул. Это не было сознательным решением ударить ножом мою мать. Я действовал, руководствуясь чистым инстинктом и яростной решимостью защитить своих братьев и их семьи.
— Что насчет твоей матери? — я спросил.
По лицу Динары пробежала тень.
— Мертва. Ее убили.
Я кивнул, гадая, лжет она или не знает правды. Жизнь Иден вряд ли можно считать живой, но она определенно не мертва.
Она наклонилась ближе.
— Ты все еще думаешь о том дне? Жалеешь об этом?
— Жестокая смерть моей матери то, что больше всего восхищает тебя во мне? — спросил я, мой голос стал жестче, чем раньше.
— Это очаровательно. Дети должны прощать и забывать проступки своей матери. Должны любить и лелеять их, несмотря на их недостатки. Но вы, Фальконе, не о прощении, да? — в ее голосе прозвучал вызов.
Я положил сигарету на ладонь, на то место, которое больше не было чувствительным к боли после того, как я превратил привычку тушить свои сигареты в подростковом возрасте. Брови Динары чуть приподнялись.
— Нет, мы не занимаемся прощением, Динара, — я встал, возвышаясь над ней. Она не сдвинулась со своего места на капоте, только запрокинула голову, смотря мне в лицо. — Это то, о чем ты всегда должна помнить.
Она спрыгнула с моего капота и протиснулась мимо. Бросив мне через плечо мрачную улыбку, она зашагала прочь и крикнула:
— Ох, я знаю, Адамо, и не забуду.
Я отрицательно покачал головой. Она была чем-то другим. Мои глаза следили за ее телом, ради которого можно было умереть, пока она не подошла к своей машине. У меня был строгий запрет на секс с другими гонщицами, но я чувствовал, что Динара не останется в лагере надолго, только до тех пор, пока не поймет, что не может получить желаемое, или я не выгоню ее. Прошло много времени с тех пор, как девушка привлекала мое внимание таким образом, что я испытывал сильное желание завоевать кого-то.
Но если я хочу играть в игру Динары, мне нужно побольше узнать о ней и о причине ее появления.
Кейджей знала больше об Иден. Какое-то время они работали вместе, хотя никогда не были близки. В то время я был погружен в свои собственные проблемы, поэтому никогда не обращал особого внимания на дружбу между шлюхами. Если я хотел понять Динару, мне нужно было сначала узнать побольше о ее матери, и было ясно, что ни Динара, ни Римо не смогут помочь в этом начинании.
Большую часть года я пробыл в разъездах с гоночным лагерем, но у нас было несколько семейных событий, которые требовали, чтобы я вернулся в особняк Фальконе в Лас-Вегасе. В первые несколько месяцев моей жизни кочевника было неприятно возвращаться домой, где я все еще был младшим братом и всегда им буду, где все помнили меня как неуравновешенного придурка и, вероятно, всегда будут помнить. Я наслаждался свободой новой жизни, которую мне предлагали гонки, но в конце концов понял, что скучаю по своей семье и нашим сумасшедшим сборищам, даже если Римо знал, как нажимать на все мои кнопки. Возможно, это расплата за мои подростковые годы.