Нет, Лиза не закричала, несмотря на то, что ее переполняли ужас и отвращение, физическое, как теплые волны тошноты. Она не начала кричать, пока покрытый коркой слюнявый рот Червьа не прижался к ее правой груди и не начал сосать ее, как младенец.

И как только она начала кричать, то уже не могла остановиться.

26

Мы сыграем в игру, Тара.

Тара сидела на полу, наверху, в коридоре.

Она сидела у двери в комнату Лизы с радиотелефоном в руке и ждала звонка Бугимена. Она знала, что он позвонит, потому что такова была игра. Сама мысль о разговоре с ним была отталкивающей и волнующей. Отталкивающая, потому что от звука его голоса у нее что-то поползло в животе, и волнующая, потому что он был ее единственной связью с сестрой, как бы неприятно это ни было. Но ей нужно было, чтобы он позвонил, чтобы они могли покончить с этим. Чего бы он ни хотел.

Я придумал особую игру.

Я хочу, чтобы ты делала именно то, что я тебе скажу.

Да, именно это он и сказал. И Тара сделала это. Она сложила останки Маргарет в мешок и похоронила их. Но она знала, что этим дело не кончится. Будут и другие вещи, и она чувствовала, что они будут становиться все хуже и хуже. Трудно было представить себе что-то хуже того, что она пережила прошлой ночью, но были вещи и похуже. И Бугимен будет думать о них. На самом деле, он, вероятно, уже сделал это. Вероятно, у него был длинный список злодеяний, которые должна была совершить Тара.

У твоей сестры осталось не так уж много времени.

Я похоронил твою сестру заживо.

И это было решающим аргументом, не так ли? Потому что какая-то очень человеческая, этическая и моральная часть ее самой вздрагивала от того, что она сделала и что еще сделает, а другая часть была готова совершить почти любой поступок, чтобы вернуть Лизу. И Бугимен знал это. У него была Лиза, он держал ее жизнь в своих руках, и из-за этого он владел Тарой. У него была петля на ее горле, и он затягивал ее так, как считал нужным.

Хорошенькая петля.

Я выведу тебя на прогулку.

На поводке.

Это был поводок, а она была его собакой – перевернись, притворись мертвой, сядь и умоляй, ты жалкая пизда, хорошая собака, плохая собака, я владею тобой, и ты это знаешь, и не смей кусать руку, которая кормит, или я заставлю тебя повиноваться, и то, что я сделаю с твоей сестрой, будет невообразимо ужасно, глупая самодовольная сука.

Я хочу, чтобы ты делала именно то, что я тебе скажу.

Таре не хотелось думать о том, что это может быть. При мысли об этом ей захотелось перерезать себе вены, потому что она знала, кто он такой, и знала, что он заставит ее делать ужасные вещи. Что она будет ползать по самым нижним канализационным трубам ада и набивать себя сырым злом, пока ее собственная мимолетная человечность не обнажится, как мацерированная кость, прежде чем он покончит с ней.

Пока она сидела, размышляя обо всем этом, ее губы приоткрылись, и голос, одинокий и далекий голос, полный печали и горя, сказал:

- Ты сделаешь то, что должна сделать, Тара, и сделаешь это из любви, и какая еще причина тебе нужна?

ДА.

Вот так и велась эта игра.

Это была кровь, что наполнила ее вены, и еда, которая предотвратила голод в животе, и электроэнергия, напряжение, ясное и острое, они никогда не отдаляются друг от друга, никогда не сбиваются с пути, но только глядя вниз, где сыро и полумрак тоннеля, неуловимый и грязный свет в конце.

Она не была в комнате Лизы со вчерашнего звонка.

Она не могла войти туда сейчас.

Она пыталась несколько раз и несколько раз останавливалась в дверном проеме, как будто чья-то рука удерживала ее. Ее голова закружилась, внутренности побелели, желчь подступила к горлу и наполнила рот горькой кислой кислотой, которая угрожала растворить ее в жирном черном мозге. Каждый раз она опускалась на колени, дрожа, потея и испытывая тошноту от вкуса собственных внутренностей, задыхаясь от собственного затхлого воздуха, теряя сознание от ядовитой лихорадки.

Это было все, что она могла сделать.

Достаточно близко, чтобы почувствовать запах ее сестры там, призрачное воспоминание о Лизе... духи, гель для душа и лосьон для рук, прилипшие к простыням на ее кровати и одежде в шкафу. Аромат ее свечей и благовоний. Все эти мельчайшие химические запахи, которые делали Лизу Лизой.

И именно эти ароматы останавливали ее, заставляли страдать от чувства вины, раскаяния и боли – всего этого было так много, и все эти чувства были огромными и сокрушительными. Под их тяжестью она упала на колени, и все, что она могла сделать, это не закричать, потому что думала, что каким-то образом, каким-то образом она была виновата во всем этом. И это, помимо всего прочего, была кислота, которая съедала ее внутренности кусочек за кусочком.

Я хочу, чтобы ты делала именно то, что я тебе скажу.

(Я так и сделаю! Я так и сделаю! Просто скажи что!)

У твоей сестры осталось не так уж много времени.

Я похоронил твою сестру заживо.

(Пожалуйста, не трогайте ее, мистер Бугимен. Я буду лгать, грабить, обманывать и воровать для вас. Я буду хоронить тела, приносить кровь и предлагать вам сожженную плоть, если вы этого хотите.

Просто верните мне мою сестру.)

Боже правый, почему телефон не звонит? Почему он не позвонил, чтобы начать игру? Тара хотела играть в эту игру. Это была игра Бугимена, и только он знал правила, но внутри нее было что-то очень хитрое, что имело свои собственные идеи. Он очень сильно хотел играть. Были вещи, которые даже Бугимен не знал о своей собственной игре, и что-то внутри Тары хотело научить его всему этому. Но сначала он должен был позвонить. Он должен был сделать первый шаг.

Тара знала это и ждала с кривой усмешкой на лице, она грызла ногти прямо до кутикулы, грызя их, пока они не начали кровоточить, и она удивлялась тому, как сладка на вкус кровь.

И в ее голове заговорил голос разума. Тот самый, который постоянно говорил ей, как невероятно она все испортила, не обратившись в полицию. Но теперь он говорил о том, как она должна взять под контроль свои эмоции, свои закручивающиеся мысли, безумие и атавизм, которые медленно овладевали ею. Но рабство безумия было всепоглощающим, и она не могла мыслить ясно, разумно или даже логически.

Он позвонит, и игра начнется. Он позвонит, и мы все уладим.

Мы все исправим.

Мы все исправим.

Мы все исправим.

Мы собираемся сыграть в игру, Тара.