ГЛАВА 01

Если бы я была овощем, я была бы... кольраби. Она немного тяжеловатая, но не слишком. Немного пряная. Универсальная. И очень недооценённая.

Ещё кольраби начинается на букву "к". Также как и моё имя — Кайа.

По сути, это овощ моей души.

Именно такие мысли занимали меня в конце беспокойного вечера, когда я с внимательностью снайпера смотрела на пастернак, который варился на плите.

Чуть ранее я решила, что если бы я была рыбой, я бы была морским ежом.

А если бы я была бы фруктом, я была бы плодом хлебного дерева.

Мне было немного интересно, почему всё, что я выбирала, имело колючки в том или ином виде. Конечно же, я выбрала морского ежа, потому что он был классным. И потому что это было одно из тех блюд, которое люди либо любили, либо ненавидели. Я была как раз таким человеком. Уни¹ и я соединялись на таком уровне, который был даже выше духовного.

В метафорическом смысле, конечно.

Вообще-то, уни это яйца морского ежа. К этой части я, конечно, не могла иметь никакого отношения.

И я олицетворяла себя с плодом хлебного дерева, потому что он универсальный. И в нём много клетчатки. Как-то так.

Тряхнув головой, я убрала сковородку с пламени и решила слишком не размышлять о выбранных мной вариантах. Меня не задевало, что большинство детей испугались бы трогать эти предметы. И даже взрослые боялись их есть. Это ничего не значило. Это была просто глупая игра, чтобы убить время, так как сегодня я должна была стоять на гарнирах, вместо того чтобы работать в своём любимом цеху мясных и рыбных блюд.

Поскольку я была су-шефом в одном из самых горячих ресторанов Дарема, в Северной Каролине, работа на гарнирах была большим оскорблением по отношению к моему таланту, поэтому сейчас мне нужно было что-то, чтобы развлечься и отвлечься.

Ничего это не имело значения.

Кроме того, что мой пастернак выглядел потрясающе и был уже почти готов. Я выловила его из кипящей воды и положила в миску, чтобы потом посолить и заправить соусом из кленового сиропа.

Я нахмурилась и сжала губы, пока раскладывала пастернак по тарелкам. Добавив измельчённый засахаренный пекан, я начала переосмысливать свои жизненные приоритеты — как минимум те, которые были связаны с едой моей души.

Если бы я была десертом, я была бы... мороженым.

Ну вот. Никаких колючек.

"Врушка", — насмехался надо мной мой внутренний голос.

"Заткнись, — выпалила я. — Я люблю мороженое. Мороженое моя любимая еда".

И это, конечно, была очередная ложь.

Моя любимая еда — это лаймовый пирог. Чем кислее, тем лучше.

Я опять проигнорировала прямые намёки на особенности моего характера и сосредоточилась на работе.

Я передала пастернак одному из своих коллег, и он добавил к нему неаккуратно сделанный куриный рулет, чтобы завершить блюдо.

Ещё час назад, я бы предъявила ему за то, как дерьмово он приготовил мясо, но сейчас я уже очень устала. И час назад фуд-блогеры и ресторанные критики уже должны были поесть. По крайней мере, я на это надеялась.

Мой босс наклонился над тарелкой и изучал её так, как будто в ней было спрятано лекарство от рака. Если бы только он мог открыть его с помощью пастернака, мы могли бы спасти мир.

Я сдержалась, чтобы не откашляться и не привлечь его внимание. Ничем хорошим это бы не закончилось. У меня было нехорошее подозрение, что моим истинным желанием было показать ему средний палец за то, как пристально он изучал мою работу. А ещё из-за того как он протёр края тарелки, как будто я плохо сделала свою работу.

Ну конечно, он не заметил рулет. Зачем? Это уродство приготовил его старый приятель. Кто-то, на кого он мог положиться только потому, что они щеголяли яйцами и самооценкой размером с Северную Каролину.

Кислый — это я ещё преуменьшаю. Если бы я была лаймовым пирогом сегодня ночью, лаймы в нём были бы ещё и горькими.

Уайетт Шоу поставил тарелку на поднос и подозвал официанта, чтобы тот забрал её.

— Чарли забыл убрать зубочистки, — сказала я расслабленным тоном, который можно было бы принять за предложение, а не предостережение.

Уайетт стоял ко мне спиной, его плечи застыли, тело напряглось. Он не стал критиковать меня вслух на этот раз, но я чувствовала его пренебрежение, которое тяжким грузом висело в воздухе. Официант подвинул поднос к Уайетту, чтобы тот вынул зубочистки и не дал гостю случайно проткнуть ими нёбо.

Когда Уайетт закончил, он быстро сделал кивок головой, тонко намекая официанту на то, чтобы тот исчез. Официант так и сделал, спешно унося идеальный пастернак и посредственный куриный рулет в зал. Уайетт проводил его взглядом и даже не удостоился повернуться и поблагодарить меня за то, что могло бы стать ужасной ошибкой.

И это было нормально. Мне не было это нужно. Мне было более комфортно вести внутренний диалог у себя в голове.

Кризис миновал. Не благодари, козёл.

У меня очень хорошо получалось придумывать пассивно агрессивные речи. Предполагалось, что мы с Уайеттом будем как единый фронт этой кухни, как плохо ладящие мать и отец, которые воспитывают своих незаконнорожденных детей. Поскольку Уайетт был шеф-поваром, а я подчинялась ему, мне было проще выражать все свои гневные мысли при помощи СМС.

Не то, чтобы Уайетт был не сведущ в этом. Он тоже разбирался в оскорбительных смайликах лучше, чем кто-либо другой.

Например, сегодня он прислал мне сообщение, напоминающее о том, что мне надо приехать пораньше для того, чтобы принять продукты. Обычно мы делали это вместе. Я ответила ему, что сама это знаю. В ответ он прислал мне удивлённый смайлик кота.

Дебил.

Его сообщения всегда раздражали меня, поэтому сегодня я не собиралась молчать. Я собиралась дразнить медведя только для того, чтобы разозлить его в ответ, и заставить его сказать то, что он пытался держать в себе — и, между прочим, это было вовсе не "спасибо". Но мы были уже близки к закрытию, и у меня не осталось энергии, чтобы воевать с Уайеттом. Он мог расстраиваться из-за меня сколько ему хотелось, но это не я забыла про зубочистки.

Плюс, мой пастернак, как и все мои гарниры сегодня, и вообще каждый вечер, был прекрасен. Я сделала их уже более ста пятидесяти за последние несколько часов, и из зала не поступило ни одной жалобы. По крайней мере, на меня.

Можешь хмурить своё лицо, пока оно не покроется морщинами, Уайетт, этот пастернак просто мега офигенный.

Изогнувшись всем телом назад, я потянула руки вверх и высвободила часть напряжения, которое сжимало центр моей спины, точно крепкий кулак. Мои ступни болели. Мои ноги задеревенели ещё час назад. Мигрень подбиралась с задней части шеи прямо к основанию моего черепа. И я пахла уткой и кинзой. Пора было идти домой.

Я любила свою работу. Я любила её больше, чем что-либо в этом мире. Не считая, пожалуй, работы Уайетта. Я была совершенно уверена, что мне бы понравилось работать шеф-поваром на этой кухне. Я имею в виду, мне бы очень и очень это понравилось. Хотя не было большой разницы между моей работой и этой с точки зрения физической активности. Взяв на себя обязанности шеф-повара, я бы не стала меньше стоять на ногах, и не была бы менее уставшей к концу вечера.

Уайетт выглядел так, как будто его сегодня ограбили, а потом затащили на автомойку. Даже его длинный колпак не мог скрыть того, какими растрёпанными были его волосы.

В любом случае, мне нравилась моя работа, и мне также нравилось возвращаться домой в конце вечера. Не было ничего лучше, чем круто поработать в течение четырнадцати часов, а потом в конце вечера задрать ноги, осознавая, что в тебе совсем ничего не осталось.

Что я и планировала сделать через сорок одну минуту.

И когда я уже начала блаженно мечтать о душе, громкий голос Уайетта прогремел через всю нашу шумную кухню, украв из воздуха мои надежды и мечты и засунув их в свои грязные карманы.

— Дружеское напоминание: сегодня у нас у всех генеральная уборка, поэтому никто не уходит, пока я не проверю ваши рабочие места.

— Сукин сын, — прорычала я в ещё грязную сковородку у меня в руке.

Теперь, когда Уайетт сказал это, я смутно припомнила письмо двухнедельной давности, в котором сообщалось об уборке. Но в моём измождённом состоянии я предпочла отрицание и мечты о горячем душе и бутылочке холодного пива сразу после прихода домой. Да, и то, и другое. Одновременно. Пиво в душе было именно тем, ради чего я жила.

— А вот и мои планы на вечер, — пробормотала себе под нос бойкая блондинка слева от меня, которая, очевидно, также забыла про наш ежемесячный кухонный ритуал.

Я посмотрела на свою подругу Диллон и приподняла бровь.

— Уверена, что Мистер Кто-бы-он-там-ни-был с радостью подождёт тебя.

Она высунула язык, после чего протёрла верхнюю полку над кухонным столом из нержавеющей стали, которая и так уже была девственно чистая.

— Какие-то мы сегодня придирчивые, Кай?

Расстроено вздохнув, я наклонилась над столом, где я только что прилежно работала.

— Я не придирчивая. Я только... хотела, чтобы ты знала, что тебя стоит подождать.

Она моргнула.

— Ерунда.

Я не смогла сдержать улыбку.

— Ладно. Я придирчивая. Но только потому, что завидую твоей непрекращающейся активности.

Моё признание прозвучало гадко, как только я заставила себя озвучить правду, которую я предпочитала игнорировать, отрицать и убеждать себя, что всё совсем не так.

Было сложно признать, что ты завидуешь интимной жизни своей подруги. Учитывая, что моя напоминала сверкающую в темноте ночи неоновую табличку с надписью "Открыто" в старом придорожном мотеле, который все избегали. Потому что боялись, что их порубит на куски серийный убийца.

Не то, чтобы я была серийным убийцей. Всего лишь серийным разрушителем отношений.

Хорошо, это было сильно круто сказано, учитывая, что за всю свою двадцатисемилетнюю жизнь у меня были только одни долговременные отношения. Но, Боже, разве я не сделала всё, что могла, чтобы разрушить их. Я просто уничтожила всё то счастье и доверие, что нам удалось построить.