Всё остается на земле

Яков Павлович Осадчий вставал рано. Ровно без четверти восемь шофер негромко сигналил у подъезда, а в восемь Осадчий уже выезжал.

Первый завтрак дома — совсем легкий. Булочка, кусочек масла, сыр, немного джема на блюдечке. И все. Если с утра не перегружать желудок, настроение бодрое и работается лучше. Вообще надо учитывать обозначившуюся с годами склонность к полноте.

Шофер сразу набирал скорость, сворачивал с главных улиц на менее загруженные транспортом. А там выбирался на шоссе, ведущее к заводу.

Ровно в восемь шофер включал радио. И он, и директор слушали "Последние известия" еще в машине. Шофер комментировал вслух спортивные новости. К его футбольным страстям Осадчий относился со снисходительным добродушием, сам он на стадионах бывал редко — не хватало времени. Но вот большой плавательный бассейн для рабочих завода задумал построить и решил, что хоть два раза в неделю будет плавать в нем.

— Давай прямо в завод, — сказал он шоферу, когда "Волга" подошла к железным воротам проходной. — К Усачеву, — добавил он.

Остановив машину около конторы цеха, Осадчий не поднялся в кабинет Усачева, а пошел пешком вдоль цеха, обогнул его и вошел в ворота, через которые подаются вагоны с сырьем — большими рулонами штрипса. Подальше от фасада цеха было грязнев, кое-где валялся лом, мусор. Осадчий решил при случае сделать внушение начальнику за состояние цеховых тылов.

Директор вошел в цех и оказался на участке подготовки штрипса. Ленту разматывал барабан, и она, словно совершая причудливый танец, черной полоской извивалась на площадке, пока нагревательная печь не втягивала ее в себя.

Осадчий пошел вдоль печи. Ее форсунки грозно гудели, в печи металось газовое пламя. Тянуло жаром, жар словно бы накатывал упругими воздушными волнами. Во многих местах от печи до стены было не более трех метров. Как тут поворачиваться с ремонтом, с очисткой горячего пода печи?

Увидев директора, рабочие молча кивали или поднимали руку в знак приветствия. Все равно стан ревел так, что заглушил бы любой голос, если не кричать человеку в самое ухо.

"Шумно, шумно, — подумал Осадчий, — тоже грядущая проблема — борьба с шумами".

— Где Гречкин? — Осадчий остановил сварщика, нагнулся к самому его уху.

Белозубая улыбка сверкнула на чумазом лице рабочего.

— В дежурке! — прокричал он. И словно бы не уверенный, что директор знает, где дежурка, показал рукой направление.

— Найду, спасибо!

Осадчий поднялся на переходный мостик около маятниковой пилы, держась за теплые металлические поручни лестницы. Вдруг его, как сухим огненным дождем, осыпало веером искр. Осадчий поежился — неприятно! И покосился на рукава костюма — не прожгло ли? "Вот, пожалуйста. И тут недомыслие, черт знает что! — про себя выругался он. — Все это надо исправлять в проекте нового цеха, обязательно".

Потом сошел с мостика, свернул направо к двери в дежурку. И здесь сразу увидел Александра Гречкина. Опытный мастер своего дела, сколько лет на заводе, а вот, поди ж ты, угодил в больницу из-за теплового удара. Необходимо предусмотреть, чтобы такое не повторялось.

Осадчий поинтересовался, как Гречкин себя чувствует.

— Нормально, Яков Павлович, — ответил тот.

— Ну, а в цехе, тоже все нормально?

— Не все. Слишком часто приходится останавливать стан. То одни трубы, то другие… Замучили перевалки. Вот бы поменьше их, а побольше потока!

— Номенклатура, дорогой! — Осадчий развел руками.

— Это так! Но переналадки, вот они где у нас, товарищ директор! — Гречкин провел ладонью по горлу.

Осадчий оглянулся. В дежурке, за столом, сидело человек десять. Рабочие ждали, пока их позовет мастер. Четверо стучали костяшками домино. Один читал газету. На директора они не обратили внимания. И это даже было приятно — ни суетливости, ни заискивающих вопросов, ни даже жалоб. Зашел директор в дежурку — значит есть дело.

Забежал еще один сварщик, разгоряченный, сразу же бросился к сатуратору, высосал две кружки газировки.

— Много пьете воды? — спросил Осадчий.

— Пьем. Жажда большая. А это на брюхо влияет в конечном счете.

— Вот то-то и оно! — сказал Осадчий.

За столом засмеялись, кто-то из игравших в домино так шлепнул костяшкой, словно хотел расплюснуть ее или проломить стол.

Александр позволил себе даже по-приятельски подмигнуть директору: "Вот, мол, лупят!". Осадчий снисходительно улыбнулся, хотя сам не терпел домино и не понимал, как это взрослые люди могут вкладывать столько азарта в это малоинтересное занятие.

— Вот что, Гречкин, — сказал Осадчий, — у меня в десять совещание по проекту нового цеха. Я вас приглашаю. Скажите Кагану или Усачеву, пусть подменят кем-нибудь на часок.

— А я-то в каком же смысле? — удивился Александр.

— Смысл есть. Приходите, — Осадчий протянул руку Гречкину и, попрощавшись общим кивком со всеми остальными, вышел из дежурки.

За воротами цеха директора уже ждала машина.

— Давай теперь к заводоуправлению и можешь отдыхать, — сказал Осадчий.

— Мне бы заправиться съездить, Яков Павлович, и левый задний скат сменить. Как насчет регламента — не понадоблюсь? — осведомился шофер.

— Поезжай. А потом, как обычно…

— Ясно. — Шофер твердо усвоил директорский режим. Осадчий ездил обедать домой и всегда в одно время.

Совещание началось ровно в десять. Осадчий не прощал небрежения временем ни себе, ни другим. Сказано: "Точность — это вежливость королей". Тем более эта формула обязательна для директора завода, у которого свободного времени меньше, чем у короля, забот больше, а люди, ежечасно сталкивающиеся с директором, более нелицеприятны и строги в своих суждениях, чем придворные.

Почти каждый день Осадчий получал приглашения на совещания с обязывающим грифом: "Присутствовать лично". Вот и сейчас его секретарь положила на стол бумажку из облисполкома, сообщавшую, что в 11 утра ("Выберут же самое рабочее время!") будет обсуждаться вопрос о противопожарной безопасности. И внизу приписка: "Явка обязательна".

Подавай не кого-нибудь, а именно директора! А что директор — главный пожарник на заводе, что ли? Пожарники, бог с ними, но ведь из десяти приглашений минимум восемь в такие инстанции, куда не поехать нельзя.

Открыв заседание, Осадчий сказал:

— Только сейчас я заходил в горячий цех. Чтобы еще раз выверить свои мысли и сомнения. Смотрел, думал о новом цехе, который мы построим. Прошелся вдоль стана, самых горячих участков. Жарко! А эти щели-проходы, которые мы пробили в стене в помощь вентиляции — нет, не то, недостаточно. Вот ведь и проектанты в новом цехе запланировали такие щели в стене. Но речь не только о них — о более важном.

Директор отпил несколько глотков воды. И не затем, чтобы затянуть паузу, сильнее наэлектризовать слушателей. Нет, просто и сам он почувствовал необходимость в этой маленькой передышке.

— Да, должен сказать прямо, — продолжал Осадчий, — мы еще не всегда достаточно думаем над тем, чтобы рабочему человеку создать максимально благоприятные условия для труда. А это нельзя помирить с нашей совестью. Какие бы скорости новый цех ни выдавал, но если он не улучшает условий труда — значит не удовлетворяет нашим требованиям. В проекте нового цеха, который нам предлагают, стан слишком сдвинут к стене. Конечно, это увеличивает площадь складирования труб — вырастает производительность стана, но в проходе между станом и стеной будет еще жарче, а сварщикам — неудобно работать. Нет, мы должны бороться за каждый метр свободной площади. За каждый метр!

Он закончил, сказав главное. Ждал, никого не торопил с выступлениями. Пусть товарищи подумают.

В глубине кабинета кто-то вдруг громко, даже с присвистом вздохнул. Это была первая реакция на предложение директора, и реакция достаточно красноречивая. Он понимал, что задал трудную задачу. Но что делать! Сколько раз уже им приходилось добиваться переделки проектов, носивших следы явного недомыслия, недальновидности, проектов, обреченных на быстрое старение.

— Товарищ Каган, ваше мнение? — спросил Осадчий. — Вы ведь сами бывший конструктор.

Каган поднялся, заговорил, как обычно, тихим голосом, но его услышали все:

— Повернуть проект нелегко, Яков Павлович, к нам уже поступают рабочие чертежи. Я не раз говорил проектантам — дайте нам больше площади для сварщиков, больше воздуха, света. А они говорят — это дороже. Экономические факторы…

Осадчий не выдержал, перебил:

— Дороже всего люди! Эту заповедь надо закладывать во все проекты.

— То, что будет жарко в проходах, еще полдела, хуже, что вальцовщик не сможет видеть, что делается в клети, — вставил Усачев.

— А что думает сам вальцовщик, что рабочий думает? А, товарищ Гречкин? — спросил Осадчий.

Гречкин поднялся со вздохом смущения — не часто приходилось ему выступать у директора, — но сказал твердо:

— Эти самые щели-проходы в стене мало что дают. Особенно летом, товарищи. Жарковато, верно. А щели, так сказать, приспособление для сквозняков. Вентиляцию не за счет их надо усиливать. И в старом цехе, и в новом, конечно.

— Мы можем отодвинуть правую стенку хотя бы метра на три? — спросил Осадчий, обращая этот вопрос к Чудновскому, Усачеву, Кагану.

Все заговорили о сложности такой перекомпоновки, нарушающей общую композицию. Ведь надо передвигать и краны, и пульты — многое…

— И все же добиться максимально возможного, — сказал в заключение Осадчий. — Вам, товарищ Каган, придется съездить в Москву, в Гипромез. И Терехову тоже. Будьте тверже, отстаивайте наши требования. Ставьте вопрос шире — в каждый технический проект надо закладывать заботу о человеке, в каждый, — повторил он ту главную мысль, которая не оставляла его все это рабочее утро.

Потом перешли к текущим делам. Коммерческий директор, развернув папку, зачитал телеграмму относительно новых, ужесточенных требований ОТК к трубам на импорт, помянул про несколько новых заказов.