Спор через границы

Сначала это сообщение прозвучало по радио. Потом на завод пришли газеты. Они накапливались в парткоме, у директора, в цехах. Почти каждый день какое-нибудь новое известие.

В Боннском бундестаге разразилась парламентская буря. Правительство ФРГ объявило об эмбарго на поставку в СССР стальных труб большого диаметра. На трубопрокатном заводе с возрастающим удивлением следили за тем, как заправилы НАТО стараются раздуть кадило эмбарго, перекинуть его дымовую завесу и на другие страны Атлантического блока.

Бонн оказывал сильное политическое давление на Англию, стараясь удержать ее от продажи «стратегических» труб. В США откровенно радовались политике Аденауэра. Однако внутри парламентской фракции христианских демократов не было единогласия. Правящая фракция прибегла к процедурному крючкотворству. Официальные лица заявляли, что вопрос об эмбарго является в высшей степени политическим делом.

Мировая пресса с интересом обсуждала сложившуюся ситуацию: новый шаг в холодной войне! Попытка затормозить экономическое развитие СССР!

«Мы делаем России булавочный укол, а себе наносим удар ножом», — предупреждали свое правительство западногерманские экономисты. Журналисты подсчитали, что предприниматели ФРГ теряли на эмбарго заказы приблизительной стоимостью в сорок пять тонн золота.

И все же озлобление политиканов взяло верх над интересами промышленников. Игнорируя мнение значительной части депутатов парламента, правительство ФРГ все же настояло на своем и добилось введения эмбарго. Это произошло 18 марта 1963 года.

Весь мир начал следить за вспыхнувшим экономическим сражением между политиканами Бонна и металлургами-трубопрокатчиками Советского Союза. Но мало кто знал тогда в ФРГ, да и в пашей стране, что на передний край этой промышленной битвы выдвинулся расположенный за несколько тысяч километров от наших западных границ далекий Южноуральский трубопрокатный завод в Челябинске.

Зимой 1963-го самые большие трубы, которые производил завод, имели диаметр 820 миллиметров. А дальним газопроводам были нужны трубы метрового диаметра. Прекратив поставку именно таких труб, ФРГ пыталась остановить продвижение наших газовых магистралей.

Создавалась ли тогда действительная угроза строительству одной из трасс: Бухара — Урал? Да, могла бы возникнуть. Если бы… Если бы введение эмбарго, действительно, застало нашу промышленность врасплох.

Запрещение вступило в силу 18 марта 1963 года. А 30 марта в Челябинске при огромном стечении людей праздновалось, правда, еще экспериментальное, еще, так сказать, не рабочее рождение первой большой уральской трубы диаметром 1020 миллиметров.

Угроза из ФРГ застала челябинцев в разгар строительной страды. Она только повысила и без того огромное напряжение в труде, родила новый энтузиазм и темпы.

Иначе и быть не могло. Уже давно начала наша молодая трубная промышленность сложный путь к вершинам мировой промышленной практики, к высшим достижениям этого древнейшего и вечно молодого «трубного искусства».

Истоки этого пути — в тридцатых годах, в довоенных пятилетках. И чтобы увидеть ясно в исторической перспективе жаркое поле боя весной 1963 года в Челябинске, надо мысленно оглянуться на эти истоки, вспомнить военную юность самого завода и начало трубопрокатного дела в стране.

Об инженере Юлиане Николаевиче Кожевникове я впервые услышал в Челябинске, как об основателе завода. До войны Кожевников был начальником Главтрубостали. Много лет он занимал высшие командные должности в трубной промышленности, и жизнь его, по сути дела, стала отражением полувекового пути, пройденного сначала небольшим, а ныне разросшимся отрядом людей, тесно спаянных профессионально, хорошо знающих друг друга на протяжении многих лет. Одним словом, он один из славной дружины трубников в огромной армии советских металлургов.

Мне сказали, что Юлиан Николаевич хочет писать историю трубопрокатной промышленности. Он ныне на пенсии и наконец-то располагает свободным временем. Не первый раз я уже сталкиваюсь с тем, что важное дело — создание истории наших заводов и фабрик — становится в зависимость от личной инициативы и возможностей тех или иных уважаемых и заслуженных пенсионеров. Задуманное когда-то Горьким как широко государственное и в первую очередь писательское дело, как история не только заводов, но и человеческих судеб в годы великих свершений, оно, к сожалению, не дало нужных результатов. А вместе с тем уходят годы и люди, стареет и уходит от нас поколение ветеранов промышленности, которое могло бы рассказать так много интересного и неповторимого!

Приехав в Москву после своей поездки на завод, я поспешил разыскать Юлиана Николаевича. И вот мы беседуем в его квартире, в громадном сером доме, который когда-то одним из первых поднялся у гранитного берега Москвы-реки.

Мы сидим за столом и разбираем фотокопии документов, подобранных Юлианом Николаевичем. Их немного. Никто ведь всерьез и не озабочен ни в министерстве, ни на заводах собиранием документов для истории.

Самое интересное среди увиденного мною — приказы Серго Орджоникидзе. Мой собеседник комментирует их. Точнее, документы служат ему лишь направляющими вехами воспоминаний, волнующих его, как и всякого человека, который может с высоты прожитых лет оглянуться назад в прошлое, отданное главному делу жизни.

Юлиан Николаевич — коренная рабочая косточка. Дед его был мастером по паровым машинам, отец — вальц-токарем, сам он — рабочим, и все жили, работали в одном городе — Днепропетровске. Внук окончил институт и в том же цехе, где был рабочим, стал начальником. А сам цех тонкостенных труб под его руководством вырос в такой, что от него, как говорит Юлиан Николаевич, «пошла вся металлургия высококачественных труб».

Ни в дореволюционной России, ни после революции в нашей стране тонкостенные трубы не производились. Просто не умели их делать. Целиком зависели от импорта, главным образом из Швеции. Не делали сложных труб, например, для самолетов — было время, когда мысль конструкторов-авиационников ориентировалась не на дюраль, а на стальные трубные конструкции. Не производили и более простых труб, предназначенных для автомашин. Их тоже ввозили из-за границы.

В те годы только одна автотракторная промышленность потребляла 137 разновидностей труб. Подумайте только — 137 видов для сотен тысяч тракторов, и все за счет импорта, оплачиваемого валютой! Поистине удушающий золотой обруч стискивал горло тракторной, автомобильной, нефтяной, химической промышленности, которая развивалась в гигантских масштабах.

Его надо было разбить, этот обруч, сбросить в бою. Да, в бою! С годами в нашем литературном обиходе эта метафора как-то примелькалась, стерлась, но тогда, в тридцатые годы, она звучала свежо и точно, выражая коренной смысл событий и истинный дух энтузиазма.

«В боях за трубы». Это название книги, фотографию которой я взял из папки Юлиана Николаевича. Год издания — тридцать четвертый. Издана в Харькове. Вот статья Кожевникова и его портрет. Лицо молодое, большелобое, с резко очерченной линией рта, с милой ложбинкой над верхней губой, чуть-чуть курносое, серьезное, глаза смотрят пристально из-под густых бровей.

Бывает, что тяжкие рубцы времени резко меняют лицо человека. Но есть и такие лица, которые долго сохраняют ясный лик молодости — не счастливый ли то знак устойчивости характера и мироощущений? Неважно, что нет ныне у Юлиана Николаевича буйной шевелюры, седой ободок волос еще больше обнажил нависший над глазами лоб и нет былой угловатости, округлились, смягчились черты лица, а все же, чувствую я, жив в человеке, любовно перебирающем старые фотографии, комсомолец тридцатых годов, «энтузиаст овладения новой техникой», как сказано в подписи под портретом.

— Нас никто не учил, учились сами, — говорит Юлиан Николаевич, — срывались, ошибались, мучились и снова учились. А иного пути не было. Никто бы не подарил нам этой науки. И опыта. И патентов. Все сами. Без иностранной технической помощи.

Было время, когда трубопрокатный цех завода имени Ленина в Днепропетровске являлся и единственной производственной базой, и всесоюзной лабораторией трубной новизны.

— А как мы размахивались в экспериментах! — вспоминал Юлиан Николаевич. — Каким шли широким фронтом поиска! От фигурных крупных труб до капиллярных, диаметром в каких-нибудь пять миллиметров и полумиллиметровой толщины стенки — ювелирная работа! Сначала мы только несколько ослабили импорт…

Хромомолибден… хромоникель… хромовольфрам… За каждым из таких звенящих слов — рассказы о том, как мучительно трудно открывалась желанная дорога к самостоятельности. Я уверен, не написанные и не исследованные еще никем интересные повести таятся за каждым названием такой новой марки стали.

28 ноября 1933 года нарком Орджоникидзе издал приказ «Об освоении производства автотракторных труб». Там были такие строки: «…предприятиями черной металлургии было принято к освоению 127 позиций труб из 137, потребляемых автотракторной промышленностью, из коих 93 ранее в Союзе не изготовлялись… Отмечая это достижение, создающее базу по снабжению автотракторной промышленности трубами внутрисоюзного производства, объявляю благодарность…» И далее — длинный список фамилий мартеновцев и трубопрокатчиков. Отныно тракторы и автомашины стали делаться целиком из отечественных деталей.

Работал в те годы в Харькове рано погибший при катастрофе конструктор Константин Алексеевич Калинин, создавший самолет-гигант «К-7». Кожевников дружил с ним, вместе они создавали первые легированные тонкостенные трубы для самолета.