Вскоре за второй тяжбой между Жаном де Карружем и графом Пьером последовала очередная, уже третья за столь короткий промежуток времени, окончательно разведя двух сквайров по разные стороны баррикад. Новый спор вспыхнул, когда Жан в очередной раз заявил свои права на утраченные земли.

Желая отыграться за недавние неудачи и имея для этого необходимые средства (вероятно, из приданого Маргариты), Жан решил прикупить новые земли. 11 марта 1383 года он приобрёл два феода, Куиньи и Плейнвиль, у рыцаря Жана де Воложера. Оба поместья, одно возле Аржантана, другое — на севере, в местечке, известном ныне под названием Кальвадос, славились как плодородные сельскохозяйственный угодья, обещающие богатые урожаи и отличную ренту. Если желание Карружа обладать ими ещё можно объяснить, то расположение Куиньи аккурат между землями графа Пьера и Жака Ле Гри было для Жана тревожным звоночком, к которому тот не прислушался.

Вскоре сделка сорвалась. 23 марта 1383 года, спустя всего двенадцать дней после продажи, граф Пьер заявил свои прежние законные права на оба поместья и потребовал, чтобы Карруж их уступил{5}. Знал ли Жан о претензиях графа на эти земли или сознательно пошёл ему наперекор? Всё может быть, учитывая скандальный характер сквайра. Напористость, превращавшая его в отважного воина и, возможно, не раз спасавшая ему жизнь на поле боя, тянула его карьеру при Аржантанском дворе ко дну. Там для продвижения вверх требовались тактичность и дипломатия, а не примитивная бравада или грубая сила.

По итогам третьей тяжбы с графом Пьером Жан де Карруж вынужден был уступить Куиньи и Плейнвиль, так и не успев вступить во владение. Граф Пьер полностью компенсировал сквайру потраченные на покупку земель средства. Но если бы это стоило Карружу лишь земель и ренты, которые он мог бы завещать своим потомкам! Ведь его снова макнули лицом в грязь, причём на глазах у всего аржантанского двора.

Возмущённый своевольством графа, но вынужденный подчиниться воле сюзерена, Жан де Карруж обрушился с праведным гневом на своего соперника. Карруж негодовал из–за того, что Ле Гри втёрся в доверие к графу Пьеру, стал его новым придворным фаворитом и злоупотреблял своим положением при графском дворе. Ле Гри был капитаном крепости Эксме, а Карружа лишили Беллема. Ле Гри ездил в Париж и стал королевским сквайром, а Карруж остался не у дел. Хуже всего, что Ле Гри получил в дар от графа драгоценное поместье Ану–Ле–Фокон, а Карружу пришлось прилично потратиться на покупку дорогих земель, и то лишь затем, чтобы граф вскорости оттяпал их себе.

Вне себя от собственных неудач и карьерных успехов Ле Гри, Карруж сделал вывод, что Жак плетёт интриги за его спиной. Всё это время, рассуждал он, Ле Гри настраивал графа против него, получая при этом личную выгоду. Причина, по которой граф Пьер за последние годы трижды захватывал законную собственность Жана (сперва Ану–Ле–Фокон, затем Беллем и, наконец, Куиньи и Плейнвиль) заключалась в том, что за всем этим стоял Ле Гри, нашёптывающий сюзерену дурные советы. Для озлобленного и подозрительного Карружа напрашивался один вывод: его старый друг, которому он некогда безгранично доверял, нагло предал его ради собственных карьерных интересов. Ле Гри делал карьеру при дворе, наступая на голову Карружу.

Пламя третьей ссоры Жана с графом Пьером спалило последние мосты, соединявшие двух сквайров. Карруж, винивший старого друга во всех своих несчастьях, теперь начал откровенно ненавидеть Ле Гри. Должно быть, Жан жаловался другим на своего коварного соперника. Возможно, при дворе в Аржантане он даже публично бросал ему в лицо гневные обвинения.

Агрессивное поведение Жана лишь закрепило за ним репутацию человека крайне неуживчивого и импульсивного, и он покинул двор. Хотя официально Жан по–прежнему числился графским камергером, фактически он стал персоной нон–грата. В течение последующего года, а то и больше, Жан избегал появляться при дворе в Аржантане, который хоть и находился всего в двенадцати милях от замка Карружа, однако их разделяла непреодолимая пропасть. В августе 1383 года Жана призвали на службу, помогать графу Пьеру во Фландрии, но он покинул кампанию уже на восьмой день — ещё один намёк на возникший разлад между ним и сюзереном.

Должно быть, для Маргариты это были трудные времена. Они были всего три года как женаты, а её озлобленный, сварливый муж полностью изолировал себя от двора и затворился в фамильном замке и за его толстыми крепостными стенами не переставая брюзжал о несчастьях, обрушившихся на его голову. Несомненно, она была наслышана о Жаке Ле Гри, про которого ей без умолку твердили вот уже несколько лет, но никогда его не видела.

Отчуждение Жана от графского двора и от Жака Ле Гри продлилось год, а то и больше. Лишь на второй год, в 1384‑м, когда, видимо, вражда несколько поутихла, произошло определенное сближение. Событие, вырвавшее Жана из добровольной ссылки от графского двора, вероятно, случилось осенью того же года или, скорее, ближе к Рождеству.

Яблоневые сады в Нормандии уже полностью сбросили листья и плоды, а её бескрайние поля лежали под паром, лишь некоторые щетинились зелёной озимью. Осень принесла в Нормандию холод и дожди, а зима выдалась ещё хуже. Дождь, вперемежку со снегом и ледяной крупой превратил дороги в непролазное грязное месиво, а затем их сковало зимней стужей, от которой люди пытались скрыться, сгрудившись вокруг пылающих очагов. Огромные дровяные камины высотой с человеческий рост и как минимум такие же по ширине в больших залах нормандских замков обогревали высокие, продуваемые сквозняками залы, чьи толстые каменные стены одинаково сырые и холодные в любое время года{6}.

В конце 1384‑го, когда ударили трескучие морозы, Жан де Карруж получил приглашение от старого друга, сквайра по имени Жан Креспен. Жена Креспена недавно родила сына, и, чтобы отметить крестины ребёнка и удачное разрешение супруги от бремени, Креспен пригласил всех своих родственников и друзей на домашнее торжество. Креспен жил примерно в десяти милях к западу от Карружа, близ Ла Ферте–Масе, города, граничащего с королевским лесом, где он служил егерем, отвечая за охоту и поставку древесины к королевскому двору.

Жан взял с собой на празднование Маргариту. После эмоционального расставания с двором в Аржантане это, возможно, был один из редких его светских визитов за прошедший год. Маргарита, у которой поводов покинуть замок Карруж было и того меньше, учитывая, что весь минувший год, а то и более, она выслушивала жалобы мужа на постигшие его несчастья, вероятно, больше супруга радовалась возможности покинуть замок и смешаться с веселящейся толпой. У Креспена она рассчитывала увидеть знакомые лица, а также завести новые знакомства. Ведь уже четыре года минуло с тех пор, как она покинула замок своего отца далеко на севере и переехала жить к мужу.

Помимо Жана и Маргариты в числе приглашённых было много других знатных и уважаемых особ. Креспен, неоднократно бывавший при королевском дворе в Париже, также был вхож и к графу Пьеру. Впрочем, Ла Ферте–Масе лежал далеко от Аржантана, в противоположной стороне от замка Карруж, и вряд ли Жан мог столкнуться там с толпой ненавистных ему графских клевретов. Возможно, это сыграло не последнюю роль в решении Жана, подавленного неудачными и разорительными тяжбами с графом Пьером.

Тем не менее, едва Жан прибыл к Креспену и проследовал с Маргаритой в Большой зал, он встретил в толпе приглашённых Жака Ле Гри, который мирно потягивал вино и весело общался с другими гостями. Разумеется, Маргарита никогда прежде не видела сквайра. Всё, что она слышала о Ле Гри, исходило из уст её мужа, и вряд ли эти слова льстили Жаку.

Карруж и Ле Гри, близкие друзья, затем — соперники, а ныне — заклятые враги, рассматривали друг друга, стоя по разные стороны зала. Другие гости, заметив эту дуэль взглядами, враз перестали веселиться и замерли, словно увидев вспышку молнии и ожидая, что вот–вот грянет гром. Соперничество двух сквайров уже давно стало предметом многочисленных сплетен, и об их грызне за земли, титулы и графское покровительство при дворе сюзерена местная знать была прекрасно осведомлена.

Однако не последовало ни вспышек ярости, ни обмена колкостями, ни вызовов, ни угроз. Не было и неловких попыток в упор не замечать присутствия друг друга в переполненном зале. Вместо этого оба сквайра двинулись навстречу друг другу, благо атмосферу разряжало царящее повсеместно веселье и льющееся рекой вино. Болтовня и смех в освещённом факелами зале мгновенно стихли, все взгляды устремились в их сторону.

По случаю праздника каждый сквайр надел короткую куртку, то есть дублет, в цветах своего фамильного герба, Карруж был в красном, Ле Гри — в сером. Они вышли в центр зала и встали лицом к лицу на расстоянии нескольких шагов, пристально изучая друг друга.

Жан первым сделал шаг вперёд, протягивая правую руку. Ле Гри мгновенно собрался и, сделав встречный шаг, схватил протянутую Жаном руку и сжал её в стальном рукопожатии.

— Карруж! — воскликнул сквайр в сером и приветливо улыбнулся

— Ле Гри! — произнёс сквайр в красном, улыбнувшись в ответ.

Поздоровавшись и заключив друг друга в объятья, оба сквайра положили конец своим распрям и помирились. Напряжение в зале вмиг спало. Дворяне, наблюдавшие эту сцену со стороны, одобрительно закричали, дамы — зааплодировали, а Креспен вышел вперёд, чтобы лично поздравить обоих.

В то, что это встреча была чистой случайностью верится с трудом. Возможно, Креспен, прекрасно знавший и Карружа, и Ле Гри, выполнял приказ графа Пьера, пытавшегося примирить двух враждующих сквайров. Карруж, способный годами хранить обиду, за время своего затворничества в замке, вероятно, понял, что продолжение ссоры с Ле Гри ему лишь вредит. Да и Ле Гри после нескольких лет натянутых отношений с Карружем, вылившихся в ожесточённое противостояние, возможно, искал пути к примирению.