6

СЛЕДСТВИЕ

Едва Парламент объявил о начале следствия, Жан де Карруж и Жак Ле Гри принялись строчить показания. Согласно требованию суда, все доказательства должны быть предоставлены в письменном виде. Хотя женщинам того времени было запрещено самим выдвигать обвинения по уголовным делам, достоверно известно, что Маргарита дала показания, как главный свидетель по делу, поскольку в официальном протоколе говорится, что «некоторые сведения были получены из показаний под присягой вышеупомянутой Маргариты на суде». Действительно, мадам Карруж прошла черех «тщательные, многократные допросы и дознания» относительно выдвинутых ей обвинений против сквайра.

Жак Ле Гри ехидно заметил, что Маргарита тем летом явилась во Дворец правосудия и предстала перед королём и членами Парламента, подобно своему отцу, вызванному туда сорок лет назад, чтобы ответить на обвинения в государственной измене. Ле Гри уверял следствие, что «никогда не виделся и не разговаривал с этой женщиной, за исключением единственного раза в Нормандии (в доме Жана Креспена два года назад) и сейчас, в присутствии короля и судей», в качестве обвиняемого. Таким образом, Ле Гри, прежде чем его увели судебные приставы, мог видеть Маргариту в самом начале следствия, когда она должна была принести присягу перед Верховным судом. К началу следствия, в середине июля, Маргарита была уже на шестом месяце беременности, что превращало её публичные появления перед Парламентом в настоящую пытку.

Рыцарь, сквайр и дама давали показания на родном нормандско–французском наречии. Протоколов их допросов, увы, не сохранилось, но в официальных парламентских отчётах содержится подробное изложение этого дела, переведённое на латынь и записанное профессиональным судейским писцом, или греффье. Это резюме, сохранившееся в единственном экземпляре, занимает почти десять страниц (каждая размером с фолиант) убористого рукописного теста с выцветшими, побуревшими чернилами. Оно содержит полный детализированный отчёт по обвинениям, выдвинутым рыцарем против сквайра, основанный на данных под присягой показаниях Маргариты, а также длинную и яростную речь защитника Ле Гри.

Рыцарь начинает свой рассказ с того, как долгие годы он доверял сквайру, считая его лучшим другом, и даже оказал ему честь, пригласив стать крёстным отцом своего первенца. Жан де Карруж подчёркивает интимность и святость подобного жеста, описывая, как Жак Ле Гри держал ребёнка на руках над купелью, прежде чем передать в руки священника для обряда крещения.

Далее рыцарь описывает их встречу в доме Жака Креспена, где Жак Ле Гри впервые увидел Маргариту, а Жан велел супруге поцеловать сквайра в знак мира и дружбы между двумя мужчинами.

Он сознательно упускает события, произошедшие между этими двумя эпизодами — промежуток в пять, а то и более лет, в течение которого он потерял не только первую жену, сына и отца, но и чин капитана Беллема, несколько незаконно приобретённых феодов и разрушенную их соперничеством при дворе графа Пьера дружбу.

Карруж утверждает, что именно после той встречи с Маргаритой в доме Креспена сквайр страстно возжелал его супругу. Описывая Ле Гри как матёрого распутника, рыцарь заявляет, что сквайр де замыслил соблазнить Маргариту, решив дополнить обширную коллекцию своих завоеваний.

Опираясь на показания своей супруги, данные под присягой, Карруж в деталях описывает нападение на Маргариту, утверждая, что Ле Гри «как указывалось ранее, плотски познал его жену против её воли и согласия, подлым образом совершив изнасилование, прелюбодеяние, предательство, кровосмешение и лжесвидетельство» — целых пять серьёзных преступлений. Помимо изнасилования, он вменял Ле Гри прелюбодеяние за насильственную сексуальную связь с замужней дамой; предательство — за то, что разорвал узы дружбы и доверия; кровосмешение — за нарушение родственных связей, поскольку Ле Гри был крёстным отцом сына Жана; и, наконец, лжесвидетельство, ведь сквайр дважды солгал под присягой, дав ложные показания. Хотя главным преступлением в этом списке всё же было изнасилование, учитывая надругательство Ле Гри над телом Маргариты, попрание её воли и законных прав, прочие же обвинения касались предполагаемых преступлений сквайра против рыцаря.

Рыцарь утверждал, что впервые узнал об этом преступлении из уст самой Маргариты, по возвращении из Парижа. Якобы она умоляла его отстоять её честь и добиться справедливости, отомстив за неё сквайру. Маргарита, с его слов, многократно клялась в истинности всего сказанного, твёрдо отстаивая собственные показания «с риском для своей бессмертной души и под многочисленными клятвами во время допросов о деталях и подробностях преступления».

Рыцарь (явно по совету своего адвоката Жана де Бетизи) заключает, что это дело полностью удовлетворяет условиям: преступление без сомнения имело место; оно карается смертной казнью; покарать преступника можно только в честном поединке, потому что ответчик отказался признать свою вину; а Ле Гри и есть тот самый ответчик, «который, как всем известно, подозревается и обвиняется» в этом преступлении.

Не обращая внимания на обвинения рыцаря, Жак Ле Гри со своим адвокатом выстроили чёткую линию обороны, решительно опровергая все нападки и утверждая, что в момент преступления сквайр находился совсем в другом месте.

Сквайр начал рассказ с того, что напомнил суду про свой знатный род, его заслуги перед королями Франции и лично Пьером Алансонским. Что он служил им «искренне, преданно, беззаветно и достойно», жил «честно и непогрешимо, подавая другим такой же пример». Он не забыл добавить, что за сии заслуги король Карл пожаловал его в свои личные сквайры.

Описывая своё отношение к рыцарю, Ле Гри рассказывает о том, как когда–то они вместе служили у графа Першского, прежде чем перешли к Пьеру Алансонскому после смерти своего первого сеньора. Сквайр напомнил, что был крёстным отцом сына Жана. Но если Карруж описывает это событие как пример вероломства, то сквайр, наоборот, истолковывает в свою пользу, показывая, как быстро рыцарь забыл старую дружбу.

Ле Гри рассказал о том, как разошлись их пути при дворе, когда Пьер стал проявлять враждебность по отношению к нему и графу Пьеру. Как после смерти отца Жана граф Пьер отказался передать Карружу–младшему титул капитана Беллема, занимаемый его отцом, поскольку, по мнению Ле Гри, граф считал его «скрытным и непредсказуемым». Ле Гри рассказал о том, как Карруж потерял Куиньи и безуспешно пытался его выкупить, несмотря на выдвигаемые графом претензии, а потом свалил на сквайра вину за все свои неудачи в суде. Возмущённый расположением графа Пьера к Ле Гри, озлобленный и подозрительный Карруж заключил, что сквайр «злонамеренно шёл ему наперекор» и стал «ненавидеть и презирать его».

Со слов Ле Гри, если Карруж отвратительно вёл себя при дворе, то дома он и вовсе был дьявол во плоти. Сквайр утверждал, что Карруж изводил свою первую жену Жанну де Тилли приступами «безумной ревности», загнав тем самым бедняжку раньше времени в гроб. Дальше — больше, Ле Гри обвинил Карружа в том, что он де требовал от своей супруги признаться, будто она и сквайр — любовники, но та, «честная и целомудренная женщина, отказалась солгать, ибо это было неправдой». Столь скандальными заявлениями, пятнающими имя и репутацию Карружа, Ле Гри пытался доказать, что все обвинения рыцаря в его адрес были лишь звеньями длинной цепи личной неприязни и лжи.

Не пожалев чёрных красок, чтобы описать поведение рыцаря на людях и в быту, Ле Гри переключился на свои личные отношения с Маргаритой. Он утверждал, что за всю жизнь видел Маргариту лишь два раза: во время дачи показаний в суде и на светском приёме «года два тому назад в доме Жана Креспена». Без сомненья, сей факт должен был доказывать, что в момент преступления Ле Гри не был в Капомесниле и не может быть обвинён в изнасиловании. Также делается намёк на то, что женщина могла обознаться. Спустя год после единственной мимолётной встречи с Ле Гри Маргарита могла ошибочно решить, что насильником был он, если изнасилование вообще имело место.

Ле Гри сужает временные рамки вменяемого ему преступления. Если в своей обвинительной речи Карруж не называет точной даты, заявляя, что преступление было совершено «на третьей неделе января», то Ле Гри пытается доказать, что преступление могло быть совершено лишь в четверг, 18 января, день, когда Николь покинула Капомесниль, и Маргарита осталась в замке одна.

Ле Гри цитирует письмо, вызывающее Николь в суд соседнего городишки Сен–Пьер–Сюр–Див в четверг. Он подчёркивает относительную близость Сен–Пьера от Капомесниля — «не более двух лье», а это примерно двенадцать миль туда и обратно{10}. Ле Гри утверждает, будто Николь вернулась из поездки к утренней трапезе или чуть позже, а завтракали тогда в основном около десяти утра или даже ближе к полудню. Со слов Ле Гри (и в этом они с Карружем сходятся), Николь отсутствовала в Капомесниле не более пяти–шести часов. Также Ле Гри отмечает, что, не сообщая точного времени преступления, Карруж упоминает, будто оно было совершено «в прайм», то есть девять часов утра, примерно через два часа после отъезда Николь.

Удивительно, но помимо этого, Ле Гри утверждает, будто во время краткого отсутствия Николь с Маргаритой в Капомесниле остались «белошвейка и ещё две женщины». Это разнится с версией, которую озвучил Карруж, утверждающий, будто Николь оставила Маргариту в замке «почти одну» без посторонней помощи и внимания. Более того, Ле Гри говорит, что, вернувшись, Николь застала невестку в приподнятом настроении, «счастливую и весёлую, без малейших признаков расстройства». Вывод очевиден: может ли так вести себя женщина, несколько часов назад подвергшаяся жестокому нападению и изнасилованию?