Когда ранним утром оба противника облачались у себя дома в доспехи, желающие поглазеть на поединок зеваки уже толпились на пустыре перед монастырём Сен–Мартен. Весть о сражении разнеслась по всей Франции, «до самых отдалённых уголков королевства», «и вызвала такой ажиотаж, что, привлечённые сим зрелищем люди стекались в Париж из самых разных мест», Нормандия, где имена обоих мужчин и мадам Карруж успели изрядно прогреметь, не была исключением.

Поединок пришёлся не только на святки, но и аккурат на день святого мученика Томаса Бекета. Многие парижские лавки были закрыты по случаю праздника, и все зрители находились в приподнятом настроении. Люди начали прибывать сразу после рассвета, а к восходу солнца (между 7:30 и 8:00 утра) уже тёкли бурной рекой по улице Сен–Мартен через монастырские ворота. Ближе к полудню шумная многотысячная толпа наводнила монастырь. Вооружённых копьями и булавами стражников расставили по периметру ограждённого ристалища, чтобы держать зевак подальше от ограждения и ворот.

Зима 1386–1387 года выдалась на севере Франции необыкновенно суровой и снежной. Солнце на открытом поле практически не грело, а защищающие монастырь каменные стены вряд ли спасали от ледяных ветров, пронизывающих город. Поэтому зевакам, решившим прийти пораньше, чтобы занять лучшие места, в этот морозный денёк пришлось несладко. Знать, духовенство и даже некоторые городские чиновники и купцы, которым были гарантированы места на трибунах, могли не спешить. Но простолюдинам, заполнившим всё свободное пространство — лавочникам, ремесленникам, рабочим, подмастерьям, школярам и торговкам рыбой, а также карманникам и попрошайкам — приходилось брать места боем, расталкивая друг дружку локтями. По мере того как колокола парижских церквей отбивали каждый час, свободное пространство вокруг ристалища постепенно сужалось, некоторые зрители забрались на монастырские стены и облепили немногочисленные деревья, чтобы разглядеть поединок в деталях.

Главными гостями в тот день были король Карл и его дяди — герцоги Бургундский, Беррийский и Бурбонский. Королевская свита прибыла на несколько часов позднее первых зрителей, но задолго до полудня, когда противники должны были выйти на поле боя. Но вот у ворот протрубили, и король въехал на территорию монастыря в окружении разношёрстной толпы придворных. Огромная толпа жадно наблюдала за королевским кортежем, зная, что скоро начнутся церемониальные приготовления к поединку.

Торжественная процессия в Средневековье была неотъемлемой частью почти любого публичного мероприятия, будь то свадьба или похороны, коронация или казнь. За трубачами, возвестившими о приезде короля, следовал маршал, которому на ристалище отводилась роль церемониймейстера, за ним следовал «король оружия» — чиновник, отвечающий за боевую экипировку, — а за ним несколько глашатаев «с зычными голосами», выполнявших в те времена функцию рупора. Затем появился оруженосец в королевской ливрее, несущий на подушке обнажённый Меч правосудия — длинный серебряный клинок с изукрашенной драгоценными камнями рукоятью, символ королевской власти. За ним, восседая на коне в яркой попоне в цветах королевского дома, ехал сам король Карл в сопровождении четырёх рыцарей, исполняющими роль официальных свидетелей (эскутов) дуэли, а за ними — дяди короля и прочие высокопоставленные дворяне, которым предстояло составить компанию государю на королевской трибуне. Замыкали кортеж вооружённые копьями гвардейцы, конные или пешие.

Король был не только самым почётным гостем на дуэли, но и представителем закона, верховным судьёй. Парламент именем короля разрешил дуэль, и Карл, как Помазанник Божий, верховный владыка и судья, должен был одобрить вынесенный вердикт. Карл, отложив поединок на целый месяц до своего прибытия из Фландрии, также настоял, чтобы в означенный день дуэль не начинали до его прибытия. Лишь когда король занял своё место на высокой трибуне, подогретой изнутри углями, устроился на мягком троне, задрапированном синими полотнищами с королевскими золотыми лилиями, церемония дуэли официально началась.

Жан де Карруж, как апеллянт, прибыл на поле боя первым во главе пышной процессии, состоявшей из присяжных, родственников, оруженосцев и слуг, несущих его боевое снаряжение. Как того требовали правила, он выехал на поле верхом на коне, с откинутым забралом, с мечом и кинжалом на поясе, показывая, что полностью готов к бою. Паж привёл рыцарю осёдланного и закованного в специальную броню боевого жеребца, пока другие слуги подносили ему копьё и щит.

Помимо оружия, рыцарь нёс метровый шест синего цвета, увенчанный серебряным распятием, и поминутно осенял себя крестным знамением. Его щит, как и блуза поверх доспехов, были украшены фамильным гербом Карружей: пурпурное поле, усеянное серебряными геральдическими лилиями. Рыцаря сопровождали граф Валериан де Сен–Поль и двоюродный брат Маргариты Робер де Тибувиль, который также был одним из его секундантов.

За ними в экипаже, задрапированном чёрными полотнищами, следовала мадам Карруж, укутанная в длинный чёрный балахон. Карета могла полагаться ей либо по правилам церемонии, либо как уступка для дамы, поднявшейся в столь ранний час. Маргариту сопровождали её отец Робер де Тибувиль и кузен Томин дю Буа, не так давно бросивший Адаму Лувелю вызов на дуэль, впоследствии отклонённый парижским Парламентом.

Когда в поле зрения появилась печально известная мадам Карруж, страсти накалились до предела. Молодость и красота Маргариты, её строгое чёрное одеяние и роль обвинительницы на столь громком процессе приковывали к ней всеобщее внимание. На мгновение зрители забыли о короле, его напыщенных дядьях и даже о грозном рыцаре, все повернулись, чтобы посмотреть, как на поле появилось это печально известное яблоко раздора.

Хоть Маргарита и не была официально осуждена, она станет свидетельницей дуэли, под угрозой смертной казни, которую немедленно приведут в исполнение в случае гибели её мужа. В чёрное, цвет траура и смерти, традиционно одевали палачей и их жертв, а также приговорённых к сожжению ведьм и еретиков. Одеяние Маргариты словно говорило, что сейчас её жизнь висит на волоске.

Родственники и друзья мадам Карруж, а возможно, и многие зрители сочувствовали её незавидному положению. В окружении её мужа нашлись влиятельные дворяне, которые встречали супружескую чету в Париже и даже предлагали свои услуги в качестве секундантов. Многие люди, по словам адвоката сквайра, свято веруя в честность и правоту рыцаря, симпатизировали его супруге.

Но было также немало тех, кто поддерживал Жака Ле Гри, включая высокопоставленных придворных, а возможно, и самого короля, поскольку сквайр был фаворитом графа Пьера, двоюродного брата государя. Родные и близкие Ле Гри люто ненавидели Маргариту за то, что она запятнала имя сквайра и подвергла его жизнь смертельной опасности, обвинив в гнусном преступлении. Они искренне надеялись, что к концу дня рыцарь будет убит, а его супруга сожжена на костре.

В толпе зрителей, которым были мало интересны эти межсемейные дрязги, столь чёткой конфронтации не наблюдалось, большинство даже не знало всех деталей дела. Многие просто пришли поглазеть на дуэль, редчайшее событие, которое мало кому из присутствующих пришлось созерцать, добавив капельку насилия в коктейль пышных рождественских торжеств святочной недели. Некоторые, несомненно, жалели Маргариту, но находились и злые языки, которые подначивали толпу самыми невероятными слухами и грязными сплетнями перед долгожданной дуэлью и ещё более долгожданным сожжением ведьмы, которое, вероятно, за этим последует.

Кто она? Ведьма? Чаровница? Коварная обольстительница? Когда Маргарита вышла на поле, подставив своё лицо обжигающему зимнему ветру, который трепал соболиную оторочку на её одежде, она, должно быть, почувствовала гремучую смесь сочувствия, враждебности и любопытства во взглядах зевак, изучающих её со всех сторон. Даже её публичное появление перед парижским Парламентом несколькими месяцами ранее померкло перед этим испытанием.

Последним прибыл Жак Ле Гри в окружении родственников, друзей и придворных графа Пьера — его секундантов. Как главный подозреваемый в споре, Жак Ле Гри также приковывал внимание публики. За ним следовали слуги, несущие его шит и боевое снаряжение, и паж, ведущий под уздцы боевого коня. По иронии судьбы герб Ле Гри повторял герб рыцаря, только в обратном порядке: серебряное поле, пересечённое кроваво–красной полосой.

Соперники разошлись по разные стороны огороженного ристалища, рыцарь и его свита по правую руку от короля, сквайр со своим кортежем — по левую. Каждый расположился близ ворот у собственной палатки с креслом и скамьёй, чтобы забраться на коня. Затем маршал поднялся со своего места у королевского трона и направился к правым воротам в сопровождении герольда и двух из четырёх рыцарей, исполняющих роль официальных свидетелей. Другой герольд в сопровождении оставшихся двух свидетелей проследовали к левым воротам.

Подъехав к воротам справа, маршал остановил свою лошадь у сидящего на коне рыцаря и потребовал сообщить, кто он такой, зачем явился сюда во всеоружии и по какой причине.

— Достопочтенный фельдмаршал, — громко начал рыцарь, чтобы слышали все присутствующие. — Я, рыцарь Жан де Карруж, прибыл сюда по приказу своего государя на коне и во всеоружии, дабы, как истинно благородный рыцарь, выйти на ристалище и сразиться с Жаком Ле Гри, сквайром, совершившим гнуснейшее преступление против моей супруги Маргариты де Карруж. И я призываю в этот день Господа нашего, Святую Деву и заступника Святого Георгия в свидетели чистоты и праведности моих намерений{18}. Посему я пришел лично, дабы исполнить долг чести, и прошу, чтобы вы по справедливости даровали мне часть этого поля, солнца, воздуха и всего, что требуется в подобных случаях. Клянусь, что я исполню волю Господа нашего, Пресвятой Девы и заступника Святого Георгия. Публично заявляю, что буду сражаться конным или пешим, как того потребуют обстоятельства, подниму или сложу то оружие, которое потребуется, буду нападать или защищаться, нанося решающий удар или отражая его, если будет на то святая Господня воля.