— Я не могу вернуться домой, — говорю я.

Не сегодня. А может, и никогда.

Он не спрашивает почему и не убеждает меня в обратном. Вместо этого успокаивающе обнимает за плечи и ведет к грузовику.

— Тогда ты поедешь ко мне домой.

Время пролетает в некоем душераздирающем тумане, и вскоре я уже сижу за его кухонным столом, накинув на плечи толстое шерстяное одеяло. Передо мной чашка горячего чая, в которую я изливаю горючие слезы.

Тэтчер садится рядом со мной и накрывает мою руку своей искалеченной рукой, у которой не хватает половины пальцев.

— Поговори со мной, дорогая. Что бы это ни было, мы все исправим.

— Это невозможно исправить, — говорю, чувствуя безысходность.

— Решения есть всегда. Они дарованы нам Богом. Мы просто должны их найти. — Он терпеливо смотрит на меня теплыми и добрыми глазами. Так много людей боятся этого человека, когда от него не исходит ничего, кроме щедрости и нежности. По крайней мере, в отношении меня.

— Я беременна, — шепчу, впервые произнося эти слова вслух. — Джастис — отец.

Шок отражается на его лице за несколько секунд до того, как он откидывается на спинку стула и делает протяжный выдох.

— Я не хотела, чтобы так случилось, — плачу я. — Клянусь.

— Ну-ну, — уговаривает он, потирая мою руку. — Конечно, ты не хотела, чтобы так случилось. Ты не одна, Райан.

Он ошибается. Я одна, и произошедшее сегодня вечером, доказывает это.

— Что сказал мой сын, когда ты ему рассказала?

Я отрицательно мотаю головой.

— Я не рассказала. Я не могу.

— Ты должна. Он поступит правильно с тобой и этим чудесным ребенком.

— Я пыталась. Я ходила туда сегодня вечером, но… — я замолкаю, не в силах признаться ему в том, что видела. Хотя мне и не нужно, он видит это по боли, написанной на моем лице.

— Мои мальчики очень сложные, — говорит он.

Грустная улыбка растягивает мои губы.

— Джастис говорил то же самое.

— Они хорошие парни, но у них была тяжелая жизнь.

Я ничего об этом не знаю, потому что Джастис никогда не рассказывал о своей жизни до Тэтчера. По правде говоря, я тоже никогда особо не расспрашивала. Он дал понять, чтобы я с самого начала поняла, что эта тема под запретом.

Если бы не разный цвет кожи, никогда бы не догадаться, что мальчики не родные Тэтчеру. Возможно, в их жилах течет не одна кровь, но он любит сыновей, как своих собственных. Это слышно в его голосе и видно по его глазам всякий раз, как он о них говорит.

Им повезло, что он у них есть. Повезло достаточно, чтобы иметь хотя бы одного любящего и заботливого человека. У меня не было даже этого. Ни братьев, ни сестер, ни других родственников. Только родители, которые возненавидели меня с момента моего рождения.

— Я люблю его, Тэтчер, всегда любила. Но я не могу остаться здесь вместе с ребенком. Родители ни за что этого не допустят, и пока парни будут заниматься тем, чем занимаются, — делаю паузу и тяжело сглатываю, — все будут спрашивать, чей он.

На его лице застывает недовольство.

— Я понимаю, чего ты боишься, и не виню тебя. Но мы можем решить эту проблему.

— Как? Ты знаешь, на что способны люди в этом городе, особенно семьи основателей. — В доказательство своих слов, накрываю его искалеченную руку своей, и мучительная боль, заполняющая его черты, ударяет меня в грудь.

Много лет назад, задолго до моего появления, случилось нечто ужасное. Не знаю точно, что именно, все об этом молчат, но нечто очень серьезное и это связано с Тэтчером. Это все, что я знаю.

Я продолжаю говорить, рассказывая о встрече с Дереком возле дома, не скрывая никаких подробностей. По коже бегут мурашки, и ужас снова терзает тело.

— Я боюсь за своего ребенка. Я знаю родителей, и ничто не помешает им сделать то, что, по их мнению, они должны, чтобы защитить репутацию нашей семьи.

Что-то мелькает на его лице: выбор, принятие — решение. Он встает из-за стола и выходит из комнаты, но через минуту возвращается с толстым коричневым конвертом.

— Что это? — спрашиваю, когда он протягивает его мне.

— Открой.

Открыв конверт, просовываю внутрь руку и достаю большую пачку денег.

— Этого будет достаточно, чтобы продержаться некоторое время.

Я вскидываю на него глаза и быстро качаю головой.

— Тэтчер, нет. Я не могу. Я не имела в виду…

— Тише, дитя. Ты можешь и возьмешь. — Он протягивает руку и нежно кладет ее мне на плечо. — Я люблю своего мальчика и твердо верю, что он заслуживает знать, но я также согласен, что здесь ты оставаться не можешь. Не когда носишь под сердцем ребенка. Я не доверяю этим людям, — в его голосе слышится гнев, выражение лица становится жестче. — Когда-нибудь ты расскажешь моему сыну, но я позволю тебе решить, когда. А пока мы вытащим тебя отсюда и обеспечим безопасность.

Я снова смотрю на деньги, внутри идет борьба. Как бы ужасно я ни чувствовала себя, принимая деньги, я знаю, — это мой единственный шанс на спасение.

— Я верну тебе долг. Каждый цент, — обещаю я.

— Не беспокойся об этом. Беспокойся только о себе и моем драгоценном внуке.

Его внук. Наш с Джастисом ребенок.

Знание этого обжигает разум и сердце. Опустив руку на живот, молча клянусь любить и защищать этого ребенка всем своим существом, обещая дать ему дом, которого никогда не было у меня, но о котором я всегда мечтала.

В ту ночь моя жизнь изменилась безвозвратно. Я бежала из Миссисипи, оставив единственного человека, которого всегда буду любить. Я сделала это ради своего ребенка и свободы, поклявшись, пока жива, никогда не возвращаться.