Глава 8

Подвозить детей в школу – это сюрреалистический опыт, который действительно подчеркивает, что я больше не могу контролировать свою жизнь или жизнь своих детей.

Поскольку я не могу открыть задние двери черного седана изнутри, мне приходится ждать, пока их для нас откроет Питер, словно он какой-то понтовый шофер.

Было бы лучше, если бы он был одет как тюремный надзиратель.

Сначала высаживаем Адама. Когда мы подъезжаем к тротуару, и Питер подходит к двери, чтобы нас выпустить, я ловлю несколько любопытных взглядов. Это хорошая школа, но она не так уж хороша. Мы здесь верхушка среднего класса, а не Уолл-стрит.

Адам еще ходит в начальную школу, но ненавидит, когда с ним нянчатся, поэтому я остаюсь в машине и просто наблюдаю за ним до тех пор, пока он не исчезнет за парадной дверью школы.

Обычно он спешит попасть внутрь и встретиться со своими друзьями до первого звонка, но сегодня он останавливается перед дверью и оглядывается назад, на его маленьком лице написано беспокойство, из-за которого он выглядит намного старше.

Я ненавижу это.

Понимаю, он догадывается, что что-то происходит, и достаточно умен, чтобы, в конце концов, разобраться в этом самостоятельно. Если я не смогу вытащить нас из этой ситуации сегодня, то не знаю, что ему говорить.

Как мне защитить его от этого?

Я машу ему из машины, но не уверена, что он меня видит. В конце концов, один из друзей подходит и, хлопнув по спине, отвлекает его внимание. Я вздыхаю с облегчением, когда они вместе заходят в школу. По крайней мере, я знаю, что там он в безопасности.

Эвелин, сидящей с другой стороны от меня, всего четыре года, и мне нужно проводить ее до дверей ее подготовительной школы.

Когда мы подъезжаем, я чувствую, что все взгляды мамочек обращены на нас.

Питер открывает дверь для нас с Эвелин. Я выхожу, и некоторые мамочки ахают. Да, я выгляжу ужасно, поэтому просто игнорирую все взгляды и быстро завожу ее внутрь, помогаю ей повесить пальто и оставляю ланч-бокс.

Обняв дочь на прощание, целую в макушку и желаю ей хорошего дня.

Она обнимает меня в ответ и весело отвечает: «Тебе тоже, мамочка», прежде чем развернуться и убежать к игрушкам.

Когда я выхожу, Питер ждет меня возле машины. Его глаза сужаются, и он скрещивает на груди руки, когда я, остановившись за дверью, смотрю на группу мамочек, стоящих у входа. Я могу подойти к ним и присоединиться к разговору. Пусть они расспросят меня о машине и водителе. Может, намекнуть...

Нет, нет, было бы неправильно втягивать кого-либо в эту неразбериху. Кроме того, кто мне поверит? Не знаю, поверила бы я сама себе.

Смиренно вздохнув и задрав подбородок, иду обратно к машине и залезаю внутрь. Питер закрывает за мной дверь, и без моих детей звук кажется гораздо более зловещим.

Молча, он отвозит меня домой, а на подъездной дорожке уже припаркован грузовик для переезда.

Черт.

Опять же я должна подождать, пока Питер откроет мою дверь, и когда подхожу к своему дому, он следует за мной по пятам. Все двери открыты, выпуская тепло, а на моей кухне тусуется еще один здоровенный парень в костюме.

— Джеймс, — грохочет Питер и кивает мужчине.

— Питер, — усмехается мужчина в ответ, прежде чем положить клубнику в рот.

Перед Джеймсом, прислонившимся к столешнице острова, лежат бейглы, фрукты и кексы.

Питер отлипает от меня и подходит к острову, внимательно рассматривая разбросанный по столешнице завтрак.

Проглотив клубнику, Джеймс переводит на меня свои темные глаза и спрашивает:

— Хочешь?

Скрестив руки на груди, я быстро мотаю головой.

— Уверена? — спрашивает Питер, удивляя меня. Он берет бейгл и машет мне. — Не хочешь бейгл? Или маффин?

И снова отрицательно качаю головой, и оба мужчины хмуро смотрят на меня, как будто я только что их оскорбила.

Мне не нужно оправдываться перед ними, но я объясняю:

— Я уже позавтракала с детьми.

— А-а-а, — говорит Питер и, улыбаясь, откусывая большой кусок от своего бейгла.

— Не хочешь немного сока? — спрашивает Джеймс, указывая на кувшин на стойке.

Я качаю головой.

— Кофе?

— Да, пожалуйста, — киваю я, полностью осознавая иронию того, что они предлагают мне еду и напитки на моей собственной кухне.

— Как ты любишь его пить? — спрашивает Джеймс, начиная ходить по кухне и открывать шкафы.

Видеть, как он копается в моих вещах, меня до чертиков раздражает, особенно потому что он ведет себя так, будто имеет на это полное право. Это мой дом и мои вещи, черт подери.

Но что я могу с этим поделать?

Топнуть ногой и устроить истерику?

— Кружки в шкафу над посудомоечной машиной, — говорю я ему после того, как он не может найти их самостоятельно.

Он улыбается мне:

— Спасибо.

Джеймс берет две кружки. На одной написано: «Самая лучшая мама в мире», а на другой – «Кофе делает меня какашкой».

— Какой ты любишь кофе? — повторяет он вопрос, подходя к кофеварке и наполняя обе кружки из графина.

— Черный.

Он подталкивает ко мне через прилавок кружку с надписью «Самая лучшая мама в мире». Если я хочу кофе, мне придется подойти к ним поближе. Поднеся вторую кружку к губам, он с интересом смотрит на меня, прежде чем сделать глоток.

— Эй, а где моя кружка? — спрашивает Питер.

— Налей себе сам, я не твоя сучка, — ухмыляется ему Джеймс.

Ворча, Питер подходит к шкафу, берет кружку и наполняет ее из графина.

Быстро сделав шаг вперед, я хватаю кружку с прилавка и возвращаюсь назад, держа ее в руках.

Джеймс улыбается мне, когда я, наконец, делаю глоток:

— Грузчики все утро ждут. Просто скажи им, что ты хочешь упаковать, и они обо всем позаботятся.

Я делаю еще один глоток кофе, наслаждаясь его теплым горьким вкусом. Мне понадобится вся энергия, чтобы пройти через это.

— Что именно мне нужно взять? — спрашиваю я.

Серьезно, какой во всем этом смысл?

— Все, что ты хочешь сохранить.

Взгляд темных глаз Джеймса становится жестким, когда я говорю:

— Это мой дом, и я хочу сохранить его.

Он качает головой и ставит кружку на стойку:

— Люцифер хочет, чтобы ты собрала свои вещи. Его приказы окончательны. Ты больше сюда не вернешься.

До сих пор мне казалось, что я держалась довольно неплохо. Я имею в виду, что незнакомец вошел в мой дом, выгнал моего мужа и решил, что теперь владеет мной и моими детьми. Учитывая все, что произошло, я бы сказала, что сохраняла спокойствие по поводу всего этого.

Но когда Джеймс, еще один незнакомец, говорит мне, что я не вернусь в свой дом, это меня просто ломает. Может быть, он так это говорит, будто не ожидает, что я буду протестовать или бороться, словно принимает мое сотрудничество как должное.

Или, может быть, именно тот факт, что он ходит по моему дому, как будто его владелец, переполняет чашу моего терпения.

Я запускаю кружку с горячим кофе ему в голову, но Джеймс вовремя успевает уклониться. Кружка, пролетев над его головой, разбивается о шкаф.

— Гребаный ад! — ругается мужчина и, выпрямившись, смотрит на меня.

Я застыла, как вкопанная. Я только что это сделала?

Наши взгляды встречаются, и я так расстроена, так напугана тем, что сделала, что забываю, как дышать.

Они собираются сделать мне больно?

Какого хрена я швырнула в него эту кружку? Почему такая глупая?

Мои глаза покалывает от слез, но я не хочу плакать, черт возьми. Не хочу доставлять этим засранцам такое удовольствие. Они этого не стоят.

Наконец, мне удается сделать глубокий вдох, и я задерживаю его внутри.

Питер разражается громким смехом, и мгновение спустя к нему присоединяется Джеймс.

Внезапно понимаю, что снова могу двигаться.

Я бегу так быстро, как только могу. Промчавшись по коридору, взлетаю по лестнице, ведущей на верхний этаж.

Позади себя слышу, как Джеймс одновременно смеется и ругается:

— Проклятье, это дерьмо было горячим.

Питер смеется еще громче:

— Тебе лучше приложить лед.

— Черт, я не ожидал этого. Чудом пронесло!

— Да, еще чуть-чуть и она бы снесла тебе голову. Похоже, Люцифер завел себе маленькую тигрицу.

Провожу все утро в своей спальне, подумывая переодеться и накраситься, но, к черту все – меня не волнует, что думают люди, и я, черт возьми, не буду стараться выглядеть для него хорошо.

Я все жду, что Люцифер в любую минуту постучится в мою дверь или кто-нибудь из парней попытается мне отплатить, но, к счастью, в доме все тихо. Кажется, они оставили меня наедине с собой.

Поэтому копаюсь в шкафу со стороны Маршалла, ища все, что он мог спрятать. Если он занял пять миллионов долларов у такого парня, как Люцифер, он, должно быть, был вовлечен в какое-то довольно мутное дерьмо.

Я провожу как минимум пару часов, выбрасывая все его вещи. Коробки со средней школы, полные разных памятных безделушек. Обыскиваю его одежду, проверяя все его карманы. И даже приподняла его сторону матраса.

В конце концов, я не нахожу ничего. Если в этой комнате что-то и есть, он это хорошо спрятал.

В доме так тихо, что к тому времени, когда у меня начинает урчать в животе, я набираюсь смелости открыть дверь и выглянуть наружу.

Коридор за моей комнатой пуст.

Спустившись на цыпочках по лестнице, я слышу на кухне тихие голоса:

— Я могу понять, почему он решил оставить ее – она чертовски горячая, но не могу понять, почему он оставляет детей, — говорит Питер.

— Он не может убить ее детей и ожидать, что она смирится с этим.

— Думаю, да, но, черт, вся эта ситуация довольно странная.

— Согласен.

— Если бы он хотел взять женщину, то мог бы оставить себе блондинку Хаммонда. Детей у нее не было.

— Я не знаю, о чем он думает, но Люцифер босс, и знает, что делает.

— Тем не менее… Это выглядит как ужасно большой риск ради какой-то киски. Я бы чувствовал себя лучше, если бы мы придерживались протокола и убили их.

— Это не наше дело, так что хватит трепаться.

— Ты ничего не слышал?

Я пытаюсь тихонько прокрасться обратно в свою комнату, но внизу лестницы появляется Джеймс.

Наши взгляды встречаются, и он улыбается: