Глава 3.

Сильвер

Существует множество разных способов любить.

Есть любовь, которая существует между друзьями. Пожизненные узы товарищества, которые, бывает, образуются в летний день, во время игры на улице, катания на велосипедах взад-вперед по тротуару и собирания жуков в банки. Есть любовь, которую человек питает к своим братьям и сестрам или родителям. Внутренняя, глубоко укоренившаяся любовь, которая всегда есть и всегда остается, несмотря на разногласия, расстояние и молчание, охватывающие десятилетия.

А еще есть романтическая любовь. О такой любви поэты пишут сонеты уже сотни лет. Романтическая любовь — стержень всех хороших историй. Всепоглощающий, обжигающий огонь в сердце, который может создавать или уничтожать в мгновение ока. Та любовь, которая вдохновляет на героические жертвы, а также является первопричиной убийств, ревности и отвратительных актов мести.

Как и почти все на этой планете, я хорошо знакома с историей Ромео и Джульетты. Я читала книгу. Адаптацию. Я видела фильмы. Я восторгалась их преданностью и сопереживала страданиям, которые содержались на страницах трагедии Шекспира, но никогда не понимала этого. Никогда по-настоящему не чувствовала этого раньше. Но сейчас этот огонь горит в моей груди. Я чувствую это с того момента, как просыпаюсь, и до того момента, как засыпаю ночью. Мне кажется, что еще никто в мире не был так повернут на ком-то раньше, так поглощен другим живым, дышащим, несовершенным человеческим существом.

Эта любовь такая ошеломляющая, такая горячая и такая яркая, что она должна быть уникальной во всей вселенной. Потому что как бы мир продолжал вращаться, если бы все чувствовали то же самое? Если бы в этом мире были другие люди, которые чувствовали друг к другу то же самое, что я чувствую к Алексу Моретти, то правительства не свергались, войны прекращались и рухнул весь общественный строй.

Уже поздно. На углу Хай-Стрит и Полсон в тени, глядя в небо, стоит фигура, прислонившаяся к кирпичной стене магазина «Бытовое оборудование и электрика Харрисона». Кажется, он просто бесцельно смотрит в небеса. Кажется, он не ждет ничего особенного. Любой, проходящий мимо человек, вероятно, нахмурился бы, бросая на него подозрительные взгляды и вынося свои суждения о чужаке в маленьком городке, поскольку он не делает ничего более зловещего, чем осмеливается стоять неподвижно, всматриваясь в полуночное небо в поисках звезд.

На первый взгляд его густые волнистые волосы кажутся невероятно темными. Вблизи легче увидеть, что это не черный, а очень темный, текстурированный коричневый — самый темный из коричневых — пронизанный странными красными вспышками, которые время от времени неожиданно ловят свет. Его глаза тоже темные. Я вижу в них теплоту и юмор, но это не то, что видит весь остальной мир, когда они смотрят в них. Незнакомцев обычно встречают с холодным, хищным пренебрежением. Они бы назвали его взгляд пугающим.

Виноградные лозы с пышно цветущими розами и шипами окружают его горло, черные чернила выглядывают из-под воротника рубашки, намекая на то, что еще может скрываться под тканью его одежды. Его джинсы порваны, кожаная куртка изношена, воротник поднят против пронизывающего ветра и слабого мокрого снега, но он стоит спокойно, не обращая внимания на то, что официально наступила зима, и создается впечатление, что он просто не чувствует холода.

Он воплощение художником чего-то вымышленного и выдуманного. Угольное пятно на выбеленном фоне, нарисованное быстрыми, уверенными, безумными линиями, которые бросают вызов законам физики и смущают глаз, но почему-то кажутся все более реальными из-за этого.

Я вижу его, и вижу все эти вещи вокруг него, за то время, которое требуется, чтобы вдохнуть полной грудью резкий зимний воздух и сойти с тротуара на главной улице, направляясь в его сторону. Когда он оборачивается и видит меня, наши глаза встречаются, и я понимаю, насколько я невероятно, абсолютно пропала.

Алекс Моретти — это не просто парень, в которого влюбляются в старших классах. Он не просто парень, который крадет твое сердце на лето, а потом исчезает из твоей жизни, становясь не более чем приятным воспоминанием в зеркале заднего вида. Алекс Моретти — это тот тип парня, который проникает в вашу жизнь как лесной пожар, поджигая все и вся, о чем вы когда-либо заботились, прежде чем почувствует себя как дома, укоренившись настолько глубоко в вашей душе, что становится невозможно различить, где заканчиваетесь вы, а где начинается он.

Медленная, порочная улыбка расплывается на его красивом лице, и мое сердце делает тройное сальто назад с пятнадцатиметровой высоты. Мир такой большой, черт возьми, а Роли такой чертовски маленький. Шансы на то, что я появлюсь здесь на свет, а Алессандро Моретти переедет сюда, чтобы работать в учреждении с дурной репутацией, настолько бесконечно малы, что все это кажется кем-то организованным. Подобно тому, как Вселенная выбрала триллионы молекул, необходимых для построения наших индивидуальных тел, и устроила так, чтобы они собрались вместе в это конкретное время, в этом конкретном месте для какой-то конкретной цели.

Алекс с львиной грацией отталкивается от кирпичной стены магазина, и направляется ко мне, словно какой-то полубог, только что сошедший на землю. Вспышка веселья в его темных глазах обещает неприятности. Он встречает меня у обочины, медленно вынимает руки из карманов и кладет их мне на бедра. Через секунду мои ноги отрываются от Земли, и он поднимает меня на край тротуара и ставит рядом с собой.

— Привет, Argento (прим.с италь. – Серебро; Имя гг «Silver» в переводе с англ. – Серебро), — говорит он, приподнимая левую сторону рта так, что на щеке появляется едва заметная ямочка. — Я думал, что ты в пяти минутах от того, чтобы бросить меня.

Медленная улыбка приподнимает уголки моих губ.

— Значит, если бы я появилась через пять минут, ты бы все бросил и ушел?

Он такой высокий — внушительная, мускулистая, широкоплечая фигура парня, возвышается надо мной, темные волосы подсвечены натриево-желтым светом уличного фонаря над нашими головами. Он все еще выглядит веселым, его глаза слегка сужаются, когда он опускается ближе ко мне. Его теплое дыхание прогоняет холодный ночной воздух, и он тихо шепчет мне на ухо:

— Ты же знаешь, Argento, я бы не уехал. Я как влюбленный щенок. Ты сказала мне встретиться с тобой здесь, так что я остался бы здесь, под дождем, снегом и холодом, пока ты в конце концов не пришла и не избавила меня от страданий.

Мой пульс учащается где-то в горле, беспорядочно и головокружительно. Он просто разыгрывает меня. Он не стал бы ждать меня здесь, если бы я не появилась. Ни за что. Он бы стал искать меня. Он бы выследил меня, независимо от погоды, и утащил в ночь. Вот только я бы не стала сопротивляться своему похищению. Он победил меня честно и справедливо. Теперь я принадлежу ему точно так же, как он принадлежит мне. Мы связаны, запечатаны вместе, настолько погружены друг в друга, что иногда я немного пугаюсь того, насколько мы созависимы друг с другом. Порежь одного из нас, и другой истечет кровью. Может быть, не физически, но эмоционально…

Алекс стоит прямо, обхватив мое лицо ладонями. Сегодня ночью очень холодно. Он уже бог знает сколько времени ждет у входа в хозяйственный магазин, но руки у него все еще теплые.

— У тебя в волосах полно снега, — бормочет он.

— Так же, как и у тебя.

Пушистая снежинка падает на кончик его ресниц, ослепительно белая на фоне черных изогнутых волосков, обрамляющих его глаза. На секунду сам вид его, стоящего передо мной, его сильная линия подбородка, четко очерченные скулы, напряженный, пронизывающий взгляд, сверлящий меня, заставляет мои ребра сжаться в защитную клетку вокруг моего сердца.

Он так потрясающе красив. Он так несовершенно совершенен. Он такой... такой чертовски опасный. Я всегда была очень осторожна со своими чувствами, даже до того, как появился Джейкоб Уивинг и взорвал мою жизнь, но теперь мне кажется, что я поступила опрометчиво. Я устроила для себя хорошее шоу. Притворялась, что не собираюсь влюбляться в самого неподходящего парня, который когда-либо входил в двери Роли Хай, но все это было ужасно неубедительно. Я знала, что отдамся ему вслепую, с необдуманной самоотдачей, которая теперь пугает меня до смерти.

Если бы он захотел, Алекс мог бы раздавить меня так, что это повлияло бы на меня на всю оставшуюся жизнь. Он мог бы разбить мое сердце на триллион осколков, растереть его в пыль и развеять по холодному северному ветру, и не было бы никакой возможности вернуть его обратно. Мне пришлось бы прожить остаток своих дней бессердечной, сломленной, опустошенной девушкой с болезненным воспоминанием о его губах на моих губах, и я ничего не смогла бы с этим поделать.

Его непристойная ухмылка немного исчезает, когда он слегка проводит подушечками больших пальцев по линии моих скул.

— Что такое? Что случилось?

Я удивительно хорошо умею скрывать свои мысли и чувства. Удивительно. И это делает еще более пугающим то, что Алекс может просто заглянуть мне в глаза, проникнуть в мою душу и вытащить оттуда всю правду. У меня нет никакой возможности спрятаться от него.

Я нервно улыбаюсь, выдавив из себя дрожащий смешок.

— Ну, знаешь, просто размышляю о том, насколько ты пугающий.

Его улыбка становится натянутой. Укоризненной и чуть-чуть грустной. Он шутливо тычет меня в кончик носа, но в его голосе слышится какая-то тяжесть.

— А я-то думал, что нашел девушку, которая меня не боится.

— Я тебя не боюсь. Что случится, если...

Он выгибает бровь, ожидая, что я продолжу.

— Если ты решишь двигаться дальше, раздавишь мое сердце каблуком своего сапога и сломаешь меня, — выпаливаю я, выдавливая из себя ещё один неловкий смешок, который звучит довольно жалко, на самом деле.