Глава 3

Миа

Жонглируя пакетами с продуктами и небольшой стопкой сегодняшней почты, я роюсь в переднем кармане сумочки в поисках ключей. Почему я всегда убираю их после того, как припаркую машину? Гораздо удобнее, было бы держать их под рукой. У моей фиолетовой рубашки, очень хорошие, большие карманы, которые с легкостью выдержат громоздкий брелок с ключами и даже место останется.

Ничего не уронив, мне удается открыть свою квартиру и войти. Локтем я включаю свет. Еще не стемнело, и это еще преимущество работы по фиксированному расписанию. Я ухожу на работу после восхода, и возвращаюсь до темноты. Но, перед уходом, я обычно закрываю жалюзи, так что в комнате довольно темно. Это помогает экономить электричество.

Человек, научивший меня этому, конечно, Джей. Он полезен в таких делах. Я одна из немногих, кто не находит эту часть его личности раздражающей. Когда он начинает читать лекции, большинство людей, кажется, видят самодовольного всезнайку, и на этом все. Но, я — то знаю, что он просто пытается быть полезным. К тому же меня всегда привлекали умники. Я нахожу их энергичными. Сексуальными. Горячими. Как ад.

Я бросаю вещи, тяжело вздыхая. У меня изжога, живот урчит так, как будто я выпила слишком много кофе. Но это не так. Я ощущаю кислоту в желудке уже три дня, с того воскресенья в парке. С того самого момента, когда Джей ушел, оставив меня с таким чувством, как будто, прежде чем уйти, он привязал веревку к моему сердцу, и, с каждым шагом, дергал и натягивал ее, пока не вырвал его прямо из моей груди. Оставив пустоту.

Уже среда, а я не слышала ни слова от него. Я решила, что, судя по тому, как он ушел, то именно он должен сделать следующий шаг… Связаться с ним первой, было бы похоже на отчаяние. Несолидно.

Однако, с каждым днем, достоинство кажется мне все более и более переоцененным.

Я снимаю белые кроссовки — уродливая и скучная обувь, которая позволяет мне уберечь ноги от боли, после долгого дня беготни на работе, и кладу их в шкаф. Затем направляюсь в спальню, чтобы переодеться в штаны для йоги и свободную майку. Я оставила их утром на кровати, так что они были готовы к тому, чтобы я влезла в них, как только вернусь домой.

Возвратившись на кухню, включаю духовку, прогреваю ее и распаковываю продукты: овощи для салата и бутылку рислинга. Обычно я не балую себя в середине недели, но сегодня после обеда, я решила, что мне надо лучше относиться к себе.

В большинстве случаев, я принимаю самых разных пациентов, но сегодня, одного из врачей, доктора Кастильо, не было в офисе, он делал кесарево, и я, в конечном итоге, заботилась обо всех его пациентах, которые не захотели перенести прием. Поэтому, в промежутках между лечением моих собственных пациентов, я потратил много времени, пытаясь сгладить недовольство женщин, лишенных общения со своим врачом.

Многие люди, встречая меня впервые, кажется удивлены, когда я говорю им, что я — как NP, моя ученая степень на самом деле ближе к врачу, чем к обычной медсестре (прим. ред.: может проводить медицинские манипуляции и назначать лекарственные средства). На самом деле, это дерьмово, но я определенно вижу больше уважения в их глазах, когда объясняю это. Вероятно, единственный человек, который по-прежнему не впечатлен — это мой отец.

Я открываю бутылку, беру из шкафа бокал и наполовину наполняю его. Если собираюсь сегодня хорошо погулять, то самое время начинать. Духовка подает звуковой сигнал, я делаю пару глотков, и вытягиваю небольшое блюдо с домашней лазаньей из морозильника. Оставив на нем фольгу, ставлю в духовку и устанавливаю таймер.

Мой взгляд падает на фотографию, которую я прикрепила к холодильнику среди различных магнитов и заметок (я люблю использовать его, как доску объявлений), искоса поглядываю на нее, размышляя. На этом фото мы с бабушкой. Оно было сделано, когда я была еще неловким и неуклюжим подростком. Мы сидим на большом камне в Mile Rock Beach, на фоне моста «Золотые ворота», наши волосы растрепались на ветру, а белые пенистые волны разбиваются на пляже позади нас.

Это моя любимая фотография. И, я знаю, моей бабушке она тоже нравится. У меня всего лишь копия. Оригинал висит в гостиной моих родителей. В моей голове появляется идея для подарка на день рождения бабушки. Позже мне надо проверить в Интернете, сколько это будет стоить и сколько времени займет.

Подняв бокал к губам, я, запрокинув голову, опустошаю его, а затем тянусь к бутылке, чтобы снова наполнить его.

Я ценю нашу дружбу больше, чем хочу заполучить тебя голой.

В воскресенье Джей был в ярости, метая молнии направо и налево. Но, самая отвратительная вещь, которую он сказал, даже хуже, того дерьма, обо мне и Мэтте, это предложение, которое я не могу выкинуть из своей головы. И его слова все еще заставляют меня хотеть устроить истерику, как ребенок, топать ногами и кричать: «Почему у нас не может быть и того и другого?»

Шутки в сторону! Я не понимаю. Чего он боится? Наверное, он даже не знает ответа на этот вопрос. Спрашивать его было бессмысленно, он просто отшил бы меня снова.

Я могла бы соблазнить его. Но вопрос в достоинстве. И я переживаю, что после того, как он снова начнет думать головой, то возненавидит меня. К тому же, если вдруг наши роли поменяются, он может стать назойливым и начнет доставать меня.

А может и нет. Может быть, это будет на самом деле возбуждающе. Сексуально агрессивный Джей. У меня перехватывает дыхание. Так он будет вести себя, если изменит свое мнение о друзьях с привилегиями? Сколько я его знаю, не помню, чтобы, когда-либо видела, как он прикасается к женщине, за исключением случайных держаний за руки или руки на плече.

Вероятно, он просто не такой парень. Это нормально. До тех пор, пока он держит свои руки при себе.

Бог мой! Нездорово хотеть кого-то так сильно.

Сделав еще один глоток вина, я беру разделочную доску, пластиковые мешки с продуктами, а также нож шеф-повара из держателя на столешнице. Когда я закончила колледж, бабушка подарила мне отличный набор кухонных ножей Wüsthof, сказав, что они мне пригодятся для приготовления пищи и «когда мальчики становятся слишком резвыми».

Улыбнувшись воспоминаниям, я беру миску и приступаю к измельчению салатных листьев. Потом перехожу к красному болгарскому перцу, мой нож разрезает его, как сливочное масло.

Здесь слишком тихо. Я должна включить какую-нибудь музыку. Как только я кладу нож, звонит мой сотовый. Мелодия такая же, как на старомодном телефоне, но гораздо громче. Это хорошо, потому что, судя по приглушенному звуку, телефон все еще в моей сумке.

Может быть, это Джей. Добираюсь до сумки, которая все еще лежит на столешнице и открываю ее. Достав телефон, я вижу фотографию мамы на экране со словом "МАМА" большими буквами в верхней части. Нахмурившись, нажимаю на кнопку ответа.

— Привет, мама, — говорю я, настолько весело, насколько могу, телефон прижат к моему уху.

Короткая пауза на другом конце провода. Я делаю это нарочно, просто чтобы подразнить. Она любит начинать телефонные разговоры с: «Привет, Миа, это твоя мама», как будто я не знаю этого, благодаря определителю номера. Поэтому, сейчас, он несколько секунд не знает, что сказать, и это довольно забавно.

Да, я, именно такая дочь.

— Привет, мартышка, — наконец-тоговорит она.

Я кривлюсь, это прозвище она дала мне, когда я была маленькой. Моя мама была судебным адвокатом в течение тридцати пяти лет. Она могла бы придумать что-нибудь поинтересней.

— Что случилось? — Я иду обратно на кухню, и снова беру нож.

— Как дела? — Спрашивает она в своей мягкой и заинтересованной манере. Это напоминает мне о временах, когда я валялась в постели, с головной болью из-за сезонного заболевания, и о чувстве тепла и умиления, каждый раз, когда она приходила проведать меня.

Прижимая телефон к уху, я начинаю резать огурец, рубить так быстро, как могу. Мне нравится притворяться профессиональным шеф-поваром.

— Я в порядке. — Конечно, это ложь. Но это не то, что я хочу обсудить со своей матерью.

Она молчит несколько секунд, прежде чем спросить:

— Ты говорила с Пейдж? Они узнали пол ребенка.

Почему у меня такое чувство, что вместо того, чтобы сказать мне истинную причину звонка, она уходит в сторону? Разорвав мешок с одинокой помидоркой, вытаскиваю ее, и, положив под нож, отвечаю:

— Да, я разговаривала с ней несколько дней назад. Она казалась взволнованной.

— Я знаю. Логан должен быть так счастлив, что у них наконец-томальчик. Я уверена, что, если бы Эбигейл родилась мальчиком, они бы не захотели еще одного ребенка.

— Х-м-м, — все, что я могу произнести, потому что у меня нет никакого мнения на этот счет. Моя шея начинает болеть. Если это будет долгий разговор, думаю, я мне нужно сделать перерыв и отвлечься от приготовления ужина.

— Мама, что-то случилось? — Спрашиваю я, пытаясь заставить ее перестать ходить вокруг да около, потому что моя мать никогда не звонит просто, чтобы поболтать.

Она тихонько вздыхает.

—Да, на самом деле, есть кое-что. Я не сказала тебе сразу, потому что я не хотела, тебя расстраивать.

Мой желудок сжимается.

—Что?

—Твоя бабушка в больнице.

— Что? —Я чувствую, как мое сердце замирает. Плечи опускаются, и телефон соскальзывает в тот же момент, когда я заношу нож над разделочной доской. Вместо помидора я прохожусь острым лезвием по руке.

— А-а-а! — Ору я, потому что жесточайшая острая боль охватывает мою левую руку. Нож падает вниз на разделочную доску, телефон с глухим стуком оказывается на полу, а я хватаюсь за раненную руку. Закрыв глаза, всхлипываю.

Я не могу поверить, что порезалась. Так глупо. Так чертовски глупо и неуклюже. Дерьмо, дерьмо, дерьмо!

Осторожно осматриваю рану. Мои руки дрожат, все в крови. Разрез между моим большим и указательным пальцами, он глубокий, такой глубокий, что я могу видеть кость. Кровь сочится быстро, злыми ярко—красными струйками. Капли разбрызгиваются по белому кафельному полу. Волна тошноты подкатывает к горлу.