— Вряд ли, — отвечает она. — Я немного посплю.

Мне хочется улыбнуться. Но понимаю, что должен сказать ей еще одну вещь.

— Я работаю в ночную смену, начиная с сегодняшнего вечера, в течение следующих двух недель.

— Хорошо. — Она поворачивается на бок и машет мне рукой. — До встречи.

Я мог бы остаться. Лечь обратно в постель рядом, обнять и остаться с ней, пока она спит. Я могу сделать это.

Могут ли приятели по сексу прижиматься друг к другу?

Я вскакиваю с кровати и иду в ванную, чтобы взять оставленную там одежду. На меня обрушиваются, одно за другим, горячие воспоминания, и я одеваюсь в чертовски большой спешке. Моя футболка все еще лежит на стуле в спальне, и я возвращаюсь туда, чтобы забрать ее.

Поворачивая дверную ручку, чтобы уйти, я слышу, как Миа ворочается в постели. Оглянувшись, вижу, что она накрыла голову подушкой, поэтому не могу с уверенностью сказать, спит ли она.

— Спасибо, Джей, — доносится ее невнятный голос. — Ты лучший!

Ее голова опускается на подушку, а я стою в дверях, смотрю на нее и думаю, что не так нужно попрощаться с лучшей подругой. С подругой, с которой у тебя только что был секс. С той, кто говорит самые разрушительные вещи самым простейшим способом.

Ты лучший!

Я стараюсь таким быть. Она не имеет ни малейшего представления о том, как сильно я стараюсь.

***

Останавливаюсь возле почтового ящика, чтобы забрать свою почту, дорога от квартиры Миа до моей занимает всего пятнадцать минут. Я живу в небольшой однокомнатной квартире, которая занимает задний угол одноэтажного дома в тихом жилом районе. Припарковав свой грузовик на обочине, выхожу и иду по траве; кусты роз возле деревянных ворот ведут меня к моей двери.

Как только я узнал, где буду работать, то начал искать жилье недалеко от больницы, не желая тратить драгоценное свободное время на дорогу. Это место было идеальным, оно уже было меблировано, что явилось огромным плюсом для меня, так как я не горел желанием покупать мебель только для того, чтобы поставить ее в гараж, когда покину страну через нескольких лет.

Владельцы, Рон и Грейс — пожилая пара, решившие сдавать эту часть своего дома, так как это был единственный способ угнаться за ростом налога на имущество. Они долго не решались сдать квартиру в аренду молодому одинокому парню, опасаясь диких вечеринок и других махинаций, но, когда я сказал им, что собираюсь работать в больнице, и с моим рабочим графиком мне, просто нужно место для сна, они довольно быстро согласились.

И все сложилось хорошо. Я редко вижу их, и они почти не шумят, так что я могу спокойно поспать днем.

Думаю, что мог бы найти жилье и получше, если был бы готов терпеть соседа. Но мне этого не хотелось. Мой последний опыт совместного проживания отбил желание делать это снова. Нет, лично мне этот урод не сделал ничего плохого, но тот факт, что я был его соседом по комнате и другом целых три года, прежде чем узнал, какой он ублюдок, для меня все стало очевидно: рано или поздно все люди в твоей жизни разочаровывают тебя.

Первое, что я делаю, отперев дверь и войдя в свою квартиру, это открываю жалюзи и впускаю солнечный свет, освещая небольшое, но просторное помещение с незатейливой мебелью.

Я хочу принять душ, потому что те минуты, которые я провел в ванне Миа сегодня утром, определенно нельзя считать мытьем. Искра вожделения всплывает в памяти, и я понимаю, что на мне до сих пор ее запах, на моем лице и на моей коже, и я не хочу смывать его. Еще нет.

Сняв футболку, я бросаю ее на узкую кровать, а потом достаю бутылку воды из холодильника и сажусь на диван, чтобы просмотреть почту. Я выбрасываю листовки и другие рекламные объявления, отложив счет, чтобы заплатить позже.

Я беру последний конверт, на котором стоит мое имя и адрес, и штамп, на котором написано: «Переслано из Государственного исправительного учреждения».

Некоторое время держу конверт дрожащей рукой. Эти письма приходят раз в неделю, и я обычно выбрасываю их без раздумий. В последнее время это делать стало все труднее.

Я не открыл ни одного за двенадцать лет. Двенадцать раз по пятьдесят два… Именно столько писем я выбросил прямо в мусор. Раньше они были главным событием моей недели. С тринадцати лет, когда мой папа впервые попал в тюрьму, до того дня, через две недели после моего пятнадцатилетия, когда я сел за библиотечный компьютер, чтобы сделать домашнюю работу, так как у моей мамы его не было, и не вбил имя своего отца в строку веб-поиска.

Тогда и открылась правда.

До этого дня он был моим героем, и я любил его безоговорочно. Не важно, что его почти никогда не было рядом. Те редкие случаи, когда он приходил домой, были моими самыми счастливыми воспоминаниями. Он брал меня на пляж и учил серфингу. Мы ходили в кино, где он всегда покупал мне самый большой попкорн и самый большой напиток и, когда мне срочно надо было в уборную посреди фильма, он не бесился, как моя мама.

Он пару раз позволял мне пропустить школу, чтобы съездить в Диснейлэнд на весь день. И, всякий раз, когда был в городе, во время бейсбольного сезона, мы ходили смотреть на игру «Ангелов» (прим. ред.: Los Angeles Angels – профессиональный бейсбольный клуб). Однажды он купил билеты в первом ряду, и он, в самом конце поймал мяч, улетевший на трибуны. Я помню, как был взбудоражен. Он подарил мне этот мяч, и я дорожил им больше, чем Nintendo 64 (прим. пер.: игровая приставка), которую он прислал мне на день рождения, и больше, чем Adidas Superstars (прим. пер.: модель кроссовок), которые он купил мне просто так.

***

Только став взрослым, я понял, что он, вероятно, оплачивал большую часть этого, деньгами от продажи наркотиков. И только став взрослым, я понял, что ему, наверное, проще быть веселым, любимым родителем всего две — три недели в году.

Не то, чтоб я пытался оправдать поведение матери. Конечно, даже без аттестата о среднем образовании, вечно отсутствующим наркозависимым мужем и ребенком, о котором необходимо заботиться, ей определенно приходилось нелегко. Но это не оправдывает то, что она спокойно отправлялась на вечеринки, оставляя меня на произвол судьбы. Сколько себя помню, я никогда не слышал от нее доброго слова, кроме того, что я ничего не стоящий кусок дерьма, разрушивший ее жизнь.

Никогда, ни разу я не слышал, чтобы она говорила что-то плохое о своем муже. Она всегда говорила мне, что он уехал на строительные работы и усердно работал, чтобы поддерживать семью. Никогда не задумываясь о том, что, скорее всего, большая часть этих денег была просто пропита, прокурена и т. д.

Положив ноги на журнальный столик, я еще раз посмотрел на конверт. И почувствовал усталость, внезапно обрушившуюся на меня.

Мать до сих пор считает, что он невиновен. До сих пор она не признает, что преступление, о котором она рассказала мне, не единственное, в котором его обвиняют. Они вломились в дом, когда никого не было. Никто не пострадал. Она много приукрашивала. Иногда, моего папу специально подставляли его же приятели. Иногда, она утверждала, что он даже не был на месте преступления и был опознан по ошибке.

Я до сих пор не уверен, бредила ли она или просто нагло лгала.

Единственная причина, откуда у моего отца есть мой адрес, это то, что она дала ему его, и именно поэтому у меня есть почтовый ящик, потому что я не хочу, чтобы кто-то еще узнал, где я живу. Может быть, когда-нибудь я наконец, изменю свой телефонный номер, чтобы забыть о них раз и навсегда. Мать звонит только пару раз в год, как правило, чтобы «одолжить» денег, но почему я позволяю ей появляться в моей жизни? Я не обязан ей ничем.

И вот, наконец я открываю его письмо, спустя столько времени. Почему я делаю это? Мне недостаточно сложностей в жизни?

Может быть, это просто интерес. Мне любопытно, о чем он думает. Чисто спортивный интерес.

Это, безусловно, не стоит того. Поднявшись, я собираю в кучу мусор и иду на кухню, чтобы выбросить его вместе с письмом моего отца. С бейсбольным мячом я поступил точно также, в тот же день, когда узнал правду. Я выбросил его в мусор и ни на минуту не сожалел об этом.

Миа ничего об этом не знает. Ни про моих родителей, ни про то, что я совершил несколько серьезных плохих проступков, когда узнал все про своего отца и это повлекло за собой нехорошие последствия.

Теперь, когда мы переспали, я чувствую, что не должен ей врать. Но говорить об этом дерьме сейчас, после всех этих лет… Нет, я не смогу этого сделать. Одна только мысль об этом вызывает тошноту.

Я иду к шкафу рядом с кроватью, чтобы взять спортивную одежду для тренировки. Если я не схожу в спортзал сегодня, то это напряжение добром не кончится. И ближайшие две недели ночных смен вымотают меня.

Секс тоже может помочь. Когда мы с Миа снова увидимся? Хочется написать ей сообщение и спросить, можно ли заехать сегодня вечером перед работой, но это не годится. Это нехорошо.

Проверив телефон, я вижу сообщение от Джоша, друга из мед. школы: «Не хотел бы размяться сегодня вечером? 6:00 в OC Фитнес».

Я немедленно отвечаю согласием.

Баскетбол с ребятами кажется более разумной идеей, чем бежать к Миа и смотреть на нее влюбленными щенячьими глазами.