Глава 7

Логан

Наши дни

— Еще одну главу! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! — Умоляет меня Эби, одаривая своим самым очаровательным взглядом, когда я вставляю закладку и захлопываю книжку.

— Уже поздно, милая, — говорю я, заправляя ее длинные и спутанные светлые волосы за ухо. — Я не хочу, чтобы завтра ты была не выспавшейся и раздражительной.

Походный фонарь наполняет палатку приглушенным светом. Надувной матрас под нами поскрипывает пластиком от каждого движения моих беспокойных детей. Эллиот, у меня на руках, надувает щеки, изображая свист, который я произвел до этого, читая главу из «Волшебного лекарства Джорджа», Роальда Даля (прим.ред.: Roald Dahl - Georges Marvelous Medicine). Книги, которая находится далеко за пределами его понимания, и поэтому мне пришлось применить звуковые эффекты, чтобы удержать его внимание.

— Мы завтра пойдем на рыбалку? — спрашивает Фрейя с отвращением в голосе.

— Дедушка уж точно собирается. И тебе лучше надеяться, что он что-нибудь поймает, потому что больше на ужин у нас ничего не припасено.

Фрейя изумленно смотрит на меня. — Серьезно?

— Угу. — я лгу, но не испытываю никаких угрызений совести. Ничего с ней не случится, если подождет до завтра, чтобы узнать, что у нас есть хот-доги и s'mores (прим.ред.: Смор — традиционный американский десерт, который дети готовят на костре во дворе или в летнем лагере. Состоит из двух крекеров Грэхема, поджаренного зефира и половинки плитки шоколада).

— Фу! — хнычет она и закрывает лицо руками, изображая душевную боль.

— Мама прочитала бы еще одну главу, — дерзко вступает Эби, пока я пытаюсь удержать на руках извивающегося, как червяк, сына.

— Нет, она бы не стала, — вставляет Фрейя, убирая руки от лица.

— Ну, — говорит Эби, бросая на старшую сестру гневный взгляд, — А папа прочтет, потому что он лучше мамы.

Я делаю вид, что у меня запершило в горле и пытаюсь кашлем прикрыть смех. Моя старшая дочь бесхитростна и прямолинейна, но Эби —это совсем другая история. Под ее милой и легкомысленной внешностью скрывается мастер манипуляций, который дал бы фору самому Макиавелли (прим.ред.: Никко́ло Макиаве́лли — итальянский мыслитель, политический деятель, философ, писатель, автор военно-теоретических трудов). Это вызывает у меня одновременно гордость и ужас.

— Конечно же, папа не лучше мамы, — говорю я, потому что не говорить гадостей друг о друге в присутствии детей — это единственное, о чем мы с Пейдж договорились. — И на сегодня чтения достаточно.

Пока девочки разочарованно вздыхают, Эллиоту надоедает сидеть у меня на руках, и он начинает сердито ворчать и всхлипывать. Я отпускаю его, и он садится на матрас, находит молнию спального мешка и начинает возиться с ней. Моя надежда на то, что Эллиот уснет к тому времени, как я закончу читать, быстро угасает. Он все еще бодр и энергичен, и я стискиваю зубы от мысли о соске, оставленной дома.

Черт бы тебя побрал, Пейдж!

Я пытаюсь подняться, но Фрейя останавливает меня, обнимая за плечи и опустив голову мне на плечо.

— Пап, а мы можем все время жить с тобой? — умоляюще спрашивает она дрожащим голосом.

— Да, можно? — Вмешивается Эби. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

Мое сердце на секунду сжимается и, кажется, готово остановиться. Время от времени Фрейя задает мне этот вопрос. Я выяснил, что это, как правило, совпадает с ее конфронтацией с Пейдж, но это не делает его менее мучительным.

— Мне очень жаль.

 Я поглаживаю ее по макушке. Еще недавно ее головка была такой крошечной, что умещалась у меня на ладони, а теперь она выросла и полна мыслей, вопросов и сложных эмоций.

— Ты же знаешь, я слишком много работаю.

— Ну, есть же продленка. — Ее голос почти не слышен, когда она утыкается лицом в мою футболку.

— Да, но кто будет тебя отвозить на собрания скаутов? А Эби на уроки танцев? — Притянув ее ближе, я сжимаю худенькое тельце так сильно, как только могу, и добавляю: — Кроме того, вы будете скучать по маме.

— Нет, не будем, — выдает Фрейя.

— Не-а, — почти сразу соглашается с ней Эби, потому что для нее старшая сестра — ее герой, и она всегда на ее стороне… если только они не поругались.

— Почему ты не можешь просто вернуться домой? — спрашивает Фрейя.

Ком застревает в горле и слезы накатываются на глаза. Я уже отвечал на этот вопрос и легче от этого не становится.

Мне требуется несколько мгновений, чтобы взять себя в руки, и я выдаю свой стандартный ответ. — Потому что мы с вашей мамой в ссоре, помнишь? Так что будет лучше, если мы не будем жить вместе.

Фрейя сжимает кулак у меня под боком, и я понимаю, что она принимает мое объяснение. Но Эбигейл, приподнявшись на локте, кладет свою маленькую ладошку мне на щеку.

— Ты просто извинись, пап. — Она хмурится, словно не может поверить, что я до этого не додумался. — Тогда ссоре конец.

Я расплываюсь в улыбке. Житейская мудрость от пятилетнего ребенка.

— Мне бы очень хотелось, чтобы все было так просто, милая, — говорю я ей, и в этом нет лжи. Потому что, если бы Пейдж было достаточно простых извинений, я бы не лежал здесь, с моими детьми, задыхаясь от мысли, что они цепляются за меня, будто боятся, что я исчезну, лишь только они отпустят. Потому что за последний год я чертовски редко появляюсь в их жизни. И это, по общему признанию, только моя вина. Я сам решил переехать в город. Думал, что, как только окажусь вне досягаемости, Пейдж поймет, что на самом деле ей совсем не хочется быть матерью-одиночкой. И лучше пусть я буду рядом, готовый помочь, чем черт знает где. Я все просчитал, но не учел одного — моя упрямица жена воспримет это как вызов.

— Пора спать, — быстро говорю я, мысленно встряхиваясь, прежде чем высвободиться из клубка объятий маленьких ручек. Обернувшись, я вижу, что Эллиот ползет за мной, и мне удается поймать его тот момент, когда он чуть не падает с матраса.

— Эй! Ты куда? — шутливо спрашиваю его и поднимаю, чтобы оттащить обратно к изголовью надувной кровати.

— Не-е-е-т! — он пронзительно протестует и его визг становится все громче и громче. Как я могу положить его обратно к Фрейе и Эби? Они смотрят на меня с укором, потому что совместный сон с Эллиотом восторга у них не вызывает, даже тогда, когда он не впадает в истерику.

— Оставайся здесь, со своими сестрами. Договорились, приятель? — Одним быстрым движением я расстегиваю молнию на спальном мешке и укрываю его, подоткнув по бокам. Потому что мне совсем не хочется воевать с ним внутри палатки.

— Соса, — вопит он, его лицо краснеет, и он начинает толкаться и пинать спальный мешок. — Соса!

— Он хочет свою соску, — объясняет Эби, пытаясь помочь.

Я закрываю глаза, чтобы они не выдали мой гнев. Глубокий вдох. Я спокоен и держу себя в руках. И я не представляю в голове те ужасные вещи, которые готов пожелать своей, почти бывшей жене.

Когда я снова открываю глаза, мой сын уже отпихнул спальный мешок и подкатился к краю кровати. Обойдя матрас, я подхватываю его извивающееся и вопящее тело, не обращая внимания на протесты.

Итак, у меня два варианта. Я могу лечь обратно и удерживать его, пока он не заснет, а затем попытаться улизнуть, стараясь не разбудить.

Или я могу пожалеть себя. И я выбираю второй вариант, который позволит мне открыть одну из бутылок Modelo, которые мой отец положил в багажник своей машины.

— Ладно, — говорю я, поднимая Эллиота на бедро, — Идем со мной. Пожелай своим сестрам спокойной ночи!

— А почему он не ложится? — ворчит Фрейя, когда я наклоняюсь, чтобы поцеловать ее в лоб.

— Он не может заснуть. —  придвигаюсь, чтобы поцеловать Эби. — Люблю тебя. Засыпай.

Схватив спальный мешок Эллиота, я выключаю фонарь и выхожу из палатки. Свободной рукой расстегиваю молнию, прежде чем отнести сына туда, где мой отец со своим псом сидит перед кострищем.

— Она выбрала чертовски удачное время, чтобы отучить его от соски — говорю я, устраиваясь в сетчатом походном кресле. Я готов к тому, что малыш на моих руках начнет сопротивляться. Но вместо этого он прижимается ко мне, его голова утыкается в подбородок, и я укутываю его в спальный мешок.

— Сомневаюсь, что вообще есть подходящее время для таких вещей. — Мой отец сцепляет руки за головой, спокойно наблюдая за мной.

В ответ на его заявление я лишь хмыкаю и киваю на шесть банок пива, стоявших рядом с его креслом.

— Не передашь мне одну, пожалуйста.

Достав бутылку, он откупоривает ее и протягивает мне со словами: — сегодня спросил у Пейдж о том бракоразводном деле, над которым вы оба работаете.

— И что? — Я замечаю, кроме бутылки, что я держу в левой руке, в упаковке так и осталось стоять пять из шести. Неужели мой отец сегодня решил стать трезвенником? — Что она сказала?

— Она не в восторге от этого.

Так и должно быть. Наверное, мне не следовало рассказывать ему об этом деле, потому что я чувствую, сейчас он начнет читать мне нотации.

— Она может бросить в любое время. — Пожав плечами, я делаю глоток. Насыщенный медовый аромат приятно омывает мои вкусовые рецепторы.

Обветренное лицо моего отца выглядит мрачным в приглушенном свете мерцающего пламени. — Послушай, я понимаю, что ты имеешь дело с важным клиентом и не можешь отказаться, но то, что Пейдж — адвокат противоположной стороны, не означает, что тебе дано право вести с ней, как последний мудак.

Я стискиваю зубы.

— Мне нравится, что ты считаешь меня источником всех неприятностей.

— Нет, — отвечает он, закатывая глаза, — Я достаточно времени провел рядом с вами, чтобы понять, что дерьмо летит в обоих направлениях. Но здесь у тебя преимущество, Логан. Это у тебя налаженная карьера и стабильная зарплата. Она может потерять гораздо больше, чем ты.

Сжав губы, я пристально смотрю на алые всполохи в чаше с огнем, тепло от которого согревает мое лицо.

— Это она настаивает, чтобы я отказался от этого дела. Я сказал ей, что никаких проблем не будет. Не знаю, что я еще могу сделать.