Я изо всех сил стараюсь игнорировать язвительные слова, которые бросаются в мой адрес в тот момент, когда я выхожу из своего общежития на ужин в тот вечер. Я ожидала этого, поэтому я должна быть более подготовленной, но я забыла, как сильно публичное унижение и ненависть обжигают меня изнутри.

— Просто не обращай на них внимания, — бормочет Лони. Всегда верная подруга, она написала мне раньше, настаивая на том, чтобы прогуляться со мной из общежития в Д-холл.

Мы пробираемся через кампус, как можем, уклоняясь от злобных слов и вопиющих угроз. Когда мы подходим ко входу в обеденный зал, и я натыкаюсь на импровизированный мемориал из цветов, загнанных животных и фотографий трех студентов, погибших в огне, мне нужно время, чтобы собраться с силами и собраться с нервами, прежде чем мы сможем войти внутрь.

Лони берет меня за руку и успокаивающе сжимает ее, прежде чем мы входим в двери.

— К черту этих людей. Если бы Олдридж думал, что ты сделала это, тебя бы здесь не было.

Да, но он также не был готов к урагану Карли. Как только я убедила ее позволить мне вернуться, она так сильно принялась за меня заступаться, что у директора Олдриджа, наверное, до сих пор кружится голова.

Бросив на своего друга неуверенную улыбку, я коротко киваю и вхожу в D-зал.

Сначала кажется, что нас никто не замечает, но я знаю, что это ненадолго, и я права. Когда мы проходим между столами, все взгляды начинают поворачиваться в нашу сторону, и в переполненном зале воцаряется жуткая тишина.

Люди выглядели потрясенными, некоторые откровенно рассерженными. Я высоко держу голову и смотрю прямо перед собой.

Только когда я подхожу ближе к обычному столу Сэйнта, моя решимость колеблется, и я не могу удержаться, чтобы не бросить на него быстрый взгляд. Должно быть, я жажду наказания, но я говорю себе, что он, скорее всего, где-нибудь отправляет Лорел в небытие или сделает свой второй или третий крестраж.

Я чуть не спотыкаюсь о собственные ноги, когда наши взгляды встречаются с другого конца комнаты.

Он смотрит на меня с таким потрясением, что я не знаю, как это полностью расшифровать. Гейб и Лиам сидят рядом с ним, и оба они выглядят одинаково ошеломленными, увидев меня, но выражение лица Лиама мгновенно превращается в гордость.

Ясно, что он доволен тем, что я последовала его совету и вернулась.

Сэйнт, однако, выглядит далеко не счастливым.

На самом деле, он выглядит так, как будто мог бы использовать свою ярость, чтобы разрушить весь этот кампус.

Когда он вскакивает на ноги, мое сердце, кажется, замирает, и я полностью останавливаюсь.

Лони хмуро смотрит на меня, затем смотрит, на что я смотрю. Ее карие глаза широко распахиваются, и она поворачивается ко мне, помещая свое тело между мной и Сэйнтом, который штурмует наш путь.

— Тебе не нужно с ним разговаривать, — отчаянно шепчет она. — Просто скажи слово, и я заставлю его исчезнуть.

Как бы я ни ценила это предложение, я качаю головой.

— Нет, это должно было произойти в конце концов. С таким же успехом можно было бы покончить с этим прямо сейчас. Я не боюсь его, Лони.

Это, наверное, моя проблема. Я недооценила Сэйнта Анжелла с самого начала.

Она, кажется, неохотно соглашается, но после долгой паузы отступает в сторону. Сэйнт достигает нас в следующую секунду, его рука тянется к моему плечу.

— Какого хрена ты здесь делаешь?

Я смериваю его ледяным взглядом.

— Перерыв закончился, и завтра начинается новый семестр. Какого хрена, ты думаешь, я здесь делаю?

Его челюсть напряжена, а взгляд дикий, но затем в мгновение ока он становится холодным, выражение его лица лишено эмоций, когда он выпрямляется и убирает пальцы с моего плеча. Я стараюсь не обращать внимания на то, как моя кожа внезапно становится холоднее под футболкой.

— Ты чертова мазохистка, — говорит он ледяным голосом.

— Мазохистка, — соглашаюсь я.

Он открывает рот, как будто хочет сказать что-то еще, но его прерывают, когда высокая длинноногая девушка с ярко-рыжими волосами, большими сиськами и зеленым "Биркином", свисающим с ее бледного запястья, подпрыгивает к нему сбоку.

— Ой! Кто это? — спрашивает она сладким голосом.

Когда она переплетает свои пальцы с его, я чувствую, как моя поза ослабевает.

— Никто, — говорит он ей сквозь зубы, его серо-голубые глаза все еще впиваются в меня. — Она никто.

Его смысл на 100 процентов ясен: Мэллори Эллис- никто . Это ранит больше, чем я хочу признать, и мой желудок

, кажется, пожирает мое сердце, когда рыжая поворачивается ко мне и тащит меня медленным, оценивающим взглядом, который не жесток, но и не обязательно дружелюбен.

— Ты, должно быть, Мэллори, — протягивает она, затем наклоняет голову набок. — Я так много слышала о тебе. Я Розалинда Бьянка.

Я хочу спросить, является ли это сочетанием имени и отчества, или ее имя действительно так чертовски идеально, но прикусываю язык и могу только смотреть на нее слишком долго. Кто она, черт возьми, такая, потому что я точно не видел ее раньше в кампусе? Почему она выглядит такой уютной, прижавшись к Сэйнту? Почему он не говорит ей, чтобы она уходила, как он это делает с другими девушками?

И почему я не могу не заметить, как безупречно они смотрятся вместе?

— Да, приятно познакомиться, — бормочу я наконец.

Я боюсь, что она захочет поговорить со мной, но вмешивается Сэйнт.

— Мы здесь закончили.

Он уводит девушку от меня, прежде чем она успевает пискнуть еще хоть слово, и они прокладывают свой путь к двери в обеденный зал. Я смотрю, как они уходят, моя грудь сжимается при виде их.

Я знаю, что этого не должно быть. Мне следовало бы оставить все это в прошлом, но я ничего не могу с собой поделать, когда Лони тащит меня к подносам.

Похоже, у Сэйнта не было никаких проблем с тем, чтобы двигаться дальше.

Вид Сэйнта и Розалинды вместе, разбивает мое уже разбитое сердце. Все это время я потратила впустую, мучаясь из-за своих противоречивых чувств к нему, а он, не раздумывая, подхватывает себе милую новую игрушку, чтобы насладиться ею.

В тот вечер я наконец обрела хоть каплю покоя, сбежав в библиотеку, чтобы просмотреть старые ежегодники за те годы, когда мистер Анжелл и Бенджамин Джейкоби посещали Ангелвью. Этот день был намного труднее пережить, чем я ожидала, и занятия даже официально не начинаются до завтра.

Жестокость других учеников уже давит на меня, но меня тошнит от одной мысли о том, что я буду слабой.

Что за ублюдки.

Я бегу к самому заднему ряду полок, чтобы спрятаться и, может быть, поплакать. Я еще не уверена.

Все, что я знаю, это то, что мне просто нужно побыть одной. Чтобы на меня не пялились в течение десяти чертовых минут. Чтобы не слышать шепота от более утонченных людей, или резких оскорблений от более вопиющих, или напоминаний о том, как я должна была быть той, кто была сожжена дотла той ночью в Доме Ангелов самым смелым из них всех.

Мне просто нужно несколько минут покоя, чтобы я не сошла с ума и не вымещала свое безумие на Сэйнте или какой-нибудь другой ничего не подозревающей душе.

Дойдя до конца ряда, я прижимаюсь к стене и откидываю голову назад, чтобы на мгновение уставиться в потолок прежде чем я закрою глаза. Я глубоко вздыхаю с облегчением.

Наконец-то тихо.

За исключением того, что я быстро понимаю, что в тишине намного труднее избегать своих мыслей, так как я сразу же снова начинаю думать о Сэйнте и Розалинде.

Они хорошо смотрелись вместе. Так чертовски хорошо, что было больно. Я сомневаюсь, что мы с Сэйнтом так выглядели вместе, как будто мы были созданы друг для друга. Как будто мы были моделями Instagram, документирующими нашу идеальную жизнь и отношения для всего мира.

Розалинда, очевидно, очень богата, просто основываясь на одежде, которую она носила, и ее сумочке, которая стоила больше, чем я когда-либо зарабатывала, работая летом в дерьмовой закусочной в Атланте или в медленно умирающем театре в Рейфорте.

Я так погружена в свои мрачные мысли, что не слышу приближающихся шагов, пока они не оказываются прямо передо мной.

Вздрогнув, я открываю глаза и начинаю кричать, когда обнаруживаю большое, мускулистое тело, возвышающееся надо мной, но Сэйнт быстро прижимает руку к моим губам.

— Какого хрена? — Я задыхаюсь, дрожа, когда мой язык скользит по кончикам его пальцев за секунду до того, как он опускает руку.

— Почему ты вернулась?

— Что? — Я играю в догонялки, пока мой разум пытается стряхнуть с себя оцепенение, в которое он его ввел.

— Ты что, обнаглела еще больше из-за перерыва? — выплевывает он. — Я спросил, почему ты вернулась. Ты сказала, что никогда этого не сделаешь, так какого хрена твоя задница находится сейчас здесь, Эллис?

Я моргаю, приходя в себя, и, прищурившись, смотрю на него.

— Это не твое гребаное дело, почему я вернулась.

Его рука ударяется о стену рядом с моей головой, и я вздрагиваю, потому что не готова к этому.

— Это мое гребаное дело.

Он скалит зубы, как зверь, но я не боюсь. Нет, я чувствую, как меня пронзает жар, и мне противно от себя за то, как я реагирую на него.

К черту этого парня.

Особенно когда он добавляет: — Все, что ты делаешь, это мое гребаное дело.

— О, даже так? — спрашиваю я, медленно моргая. — Не думаю, что твоей девушке понравилось бы это слышать.

Он хмуро смотрит на меня, но не отрицает, что Розалинда его девушка. Дерьмо! Почему от этого у меня так сильно болит грудь? Почему меня это вообще волнует?

Он должен быть мертв для меня.

— Мы были вместе первокурсниками и второкурсниками, — объясняет он более мягким тоном, хотя я не спрашивала и не ожидала, что он это сделает. — Потом ее отчим умер, и мама перевела ее в школу-интернат в Нью-Йорке.

У них с Розалиндой есть история. Когда-то она принадлежала ему, а потом он потерял ее. Теперь она вернулась, так что, конечно, он хочет быть с ней. Еще раз я говорю себе, что мне все равно, так как мы с ним никогда не были чем-то большим, чем приятелями по траху в наш лучший день.