- Я не могу войти, - сказал я ему.

- Почему?

- Он сказал мне уходить. Думаю, он немного напился. Можете отдать это ему? Это его бумажник.

- Я вижу, что это его пустой бумажник. Почему он у тебя?

- Он сказал взять его, но, кажется, он просто пьян. Думаю, на самом деле он не хотел мне его отдавать.

- А ты не врешь. Ладно, давай сюда.

Я отдал ему бумажник, он зашел в дом Лоуренса, и я пошел домой.

***

На следующий день я вытаскивал плоскодонку и выкачивал воду со дна, потому что глупая детвора порезвилась с шестом, и услышал за спиной какое-то покашливание. Ну, я оглянулся, а это был Лоуренс. Я присмотрелся, но ножа у него в руках не увидел.

Он по-прежнему выглядел так, будто вот-вот описается.

- Э-э, Ал? – сказал он. – Тебя же так зовут?

Я улыбнулся и кивнул.

- Похоже, вчера вечером я выставил себя круглым идиотом, - сказал он и покраснел.

Я подумал, что он, наверное, говорит про случай с ножами.

- Ну, разве что совсем чуть-чуть, - сказал я, потому что мне не нравилось видеть его таким несчастным. – Ты не виноват. Но в следующий раз попроси кого-нибудь из друзей проводить тебя до дома.

Он не смотрелся так же роскошно, как прошлой ночью. Сейчас на нем была какая-то мятая синяя куртка. Кажется, из льна. Или, может быть, из хлопка. Галстука не было. Руки были спрятаны в карманы, спина сгорблена, грязно-светлые волосы накрывали воротник. Мне захотелось откинуть их и поцеловать его шею. Мне было любопытно, что он скажет, если я расскажу ему об этом. Скорее всего, опять разволнуется.

Он снова кашлянул.

- Спасибо за то, что вернул бумажник. И позаботился, чтобы со мной ничего не случилось. Это очень мило с твоей стороны, хотя не уверен, что смогу показываться соседям на глаза еще какое-то время, - рассмеялся он, и я решил, что он на самом деле не это имел в виду.

- Все нормально, - сказал я.

Он стоял и рисовал ногой узоры в пыли. От этого его ботинки стали грязными, но он, кажется, этого не замечал.

- Могу я угостить тебя выпивкой после работы? – спросил он, мельком взглянув на меня и снова уставившись на грязь. – В качестве извинения за доставленное беспокойство?

Мне хотелось сказать ему, что он меня не побеспокоил, но еще больше мне хотелось пойти с ним выпить, так что я просто кивнул.

- В шесть. Я в шесть заканчиваю.

До этого момента я не видел его улыбающимся. Улыбка была прекрасна, как у моей сестры на свадебных фотографиях или у ее детей в Рождество. Так что я улыбнулся в ответ и вернулся к своей работе.

Он не пришел, когда я закончил, и я решил, что он, наверное, передумал. Но он прибежал, когда я прождал уже минут десять, и выглядел очень взволнованным.

- Ал, извини, пожалуйста. Меня перехватил коллега прямо на крыльце колледжа.

Я рассмеялся, очень уж забавно это прозвучало. Он тоже мне улыбнулся. На нем была светло-кремовая рубашка, из-за которой его волосы казались светлее, и темно-синяя куртка. И снова выглядел шикарно. Я посмотрел на свою рабочую одежду. На мне была футболка с логотипом «Скадамор» и тренировочные штаны, потому что они сохнут быстрее, чем мокрые джинсы.

- Мне надо переодеться?

- Нет! Нет, ты замечательно выглядишь, - он слегка покраснел. – К тому же мы всего лишь идем в бар.

- Я весь потный, - сказал я, потому что день был теплый.

Он аж побагровел.

- Ничего страшного, если ты чувствуешь себя неловко, сядем снаружи.

Мы пошли к тому месту у реки. Оно называлось «Гребцы». Обычно там зависала команда «Красные Львы», но теперь оно уже не такое популярное. Мы сели снаружи бара и смотрели на реку. Только я посматривал на Лоуренса, и время от времени он тоже смотрел на меня.

- Э-э, - сказал он, держа в своей маленькой руке бокал с вином. Ногти у него были очень чистыми. – Расскажешь мне о себе?

Я пожал плечами и сделал большой глоток пива, потому что не знал, что люди хотят услышать, когда задают такой вопрос. И не похоже, что их интересует моя жизнь.

- Ты всегда жил в Кембридже?

Я кивнул.

- Ты живешь один?

Я снова кивнул.

Короче, он задал мне около двадцати вопросов, а потом принялся рассказывать о себе. Мне понравилось слушать его болтовню. Я думал о том, что у него красивый голос. Руками он разговаривал тоже, размахивал ими, будто использовал язык жестов. Он рассказал мне, что преподает историю живописи. О том, что студенты не понимают материал, например, что Иисус на картинах больше, чем остальные святые, потому что он более важная фигура.

- Раньше я тоже думал, что это странно, - сказал я. – Но мой учитель рисования мне все объяснил. Это как всякое современное искусство, да? Надо показать вещь как будто изнутри, а не только снаружи, как на фотографиях.

- Да! Да, вот именно! – он улыбнулся и наклонился над столом, а мне стало немножко смешно, и я отхлебнул еще пива.

- Ты знаешь, что у тебя просто невероятно зловещая улыбка? – чуть позже сказал Лоуренс. Он сложил локти на стол и наклонился ко мне. – И этот шрам у рта, как изгиб. Думаю, именно это до чертиков и напугало меня вчера - твоя улыбка.

Я нахмурился, ведь зачем кому-то бояться улыбки?

- А у тебя красивая улыбка, - сказал я, потому что знал, что это правда. Он порозовел. – Ты гомосексуалист? – спросил я. Подумал, что он не рассердится. А даже если и так, то вряд ли этот маленький паренек сможет мне что-нибудь сделать, так что все нормально.

- Э-э, да. Надеюсь, у тебя нет с этим проблем? – его уши стали алыми, будто обожженные солнцем, и он немного отодвинулся.

- Не-а. Я тоже гомосексуалист.

Лоуренс засмеялся.

- Знаешь, твоя прямота словно глоток свежего воздуха, - он помолчал минуту, снова поставив локти на стол и крутя в руках подставку из-под стакана. – Ну, а у тебя… Э-э, есть партнер?

- Не-а. Я встречался с одним парнем, Райаном, но мы расстались.

- Вот как. А каким он был?

Я задумался. Знаете, я мог бы легко нарисовать его портрет, но у меня не было с собой карандаша.

- Невысокий, - сказал я, - и красивый.

Я улыбнулся, вспоминая, потому что на самом деле считал Райана красивым, но Лоуренс был намного красивее.

- О, - сказал Лоуренс. Его плечи немного напряглись. – А какие мужчины кажутся тебе привлекательными?

Я промолчал, потому что напротив меня сидел Лоуренс и он был идеальным, но я знал, что нельзя так говорить, потому что получится неловко. И знал, что вряд ли могу ему нравиться.

Он построил карточный домик из подставок под стаканы. Я не умею делать ничего такого. Руки у меня слишком большие и неуклюжие, за исключением того времени, когда они держат карандаш или кисть. А Лоуренс, конечно же, не смог бы отжать от груди стол, за которым мы сидели.

- А ты мог бы… Мог бы встречаться с кем-то вроде меня? – спросил он, не поднимая глаз.

Вроде него? Все было в порядке, ведь мы же говорили не о нем.

- Да, но такие, как ты, не подходят такому, как я.

Он взглянул на меня.

- Почему?

- Таким, как ты, нужен кто-то, с кем можно разговаривать. А не тупые, как свиное дерьмо.

Он смотрел на меня так, будто я сказал ему, что он идиот.

- Мы с тобой прекрасно разговариваем.

Об этом надо было подумать. Потому что это была правда, мы проговорили с ним целую вечность, и он не выглядел скучающим. Я улыбнулся. А потом вспомнил его слова и подумал, что мне надо бы перестать улыбаться, но потом решил - к черту все.

- Последнее, что мне нужно на свидании – это интеллектуальные разговоры, - продолжил Лоуренс. – Мне этого хватает и на работе... С чертовым Хардвиком интересно, если, конечно же, вас интересует упрощенный взгляд на Ренессанс, - сказал Лоуренс каким-то странным голосом. Я подумал, что он, наверное, очень не любит этого Хардвика. Он одним глотком расправился со своей выпивкой. Наверное, мне надо было сказать, чтобы он притормозил, ведь так можно напиться, как вчера. Но я боялся ему не понравиться, поэтому промолчал. – Давай поедем ко мне. Закажем что-нибудь поесть. Тебе нравится китайская еда? – я кивнул. Люблю китайскую еду. – Тебе, с твоими габаритами, скорее всего, придется заказать банкет на четверых, - он встал, я тоже, и тогда он сказал: - И может, ты мне расскажешь, что случилось с моими кухонными ножами? Я не могу их найти со вчерашнего вечера!

Так что мы пошли к нему домой, заказали китайскую еду и смотрели старые фильмы с Чарли Чаплином. Мне они нравятся, потому что не надо быть особо смышленым, чтобы понимать эти шутки. Я не знал, что кому-то такому умному, как Лоуренс, могут нравиться такие фильмы.

Уже было поздно, и я подумал, ну, Ларри же гомосексуалист – знаете, он сам сказал, что я могу называть его Ларри, потому что так больше никто не делает – а он все также улыбался мне, ну и я подумал, что, наверное, мне надо самому сделать первый шаг? Короче, я обнял его и притянул к себе, но он задрожал, и я отпустил его. Мне не хотелось, чтобы он начал трястись, как вчера вечером.

- Нет, вернись, - сказал Ларри и прижался к моему боку. Мне понравилось. А потом он дотянулся и поцеловал меня, и это мне понравилось еще больше, так что я снова обнял его и затащил к себе на колени. Он засмеялся. – Если бы мы попробовали наоборот, то ты бы меня раздавил, - сказал он и опять меня поцеловал. Так что пробовать ничего не надо было и думать, что сказать, тоже. Мне понравился вкус его поцелуев – сладко-кислого соуса и белого вина – и мягкость его губ, но на подбородке у него была жесткая щетина.

- Откуда у тебя этот шрам? – спросил он, ведя по нему пальцем. Стало щекотно, когда он добрался до губы.

- От пивного стакана.

- Ты в это время пил из него?

- Неа. Какому-то мудаку в баре не понравилось мое лицо.

Ларри округлил глаза.

- Настолько, что он ткнул стаканом тебе в лицо? Господи!

- Да все в норме. Я сломал ему челюсть.

- Боже, уверен, что так и было, - он рассмеялся. – Знаешь, ты, и правда, не из тех людей, которых хотелось бы встретить в темном переулке, - я ничего не сказал, потому что с ним мы встретились именно в темной аллее. Может, он хотел, чтобы мы с ним никогда не встречались? – Я шучу, Ал, это шутка, - сказал он, гладя меня по лицу, и я почувствовал себя лучше.