Глава 22

В понедельник, сразу после первого урока, я услышала оглушительный визг рупоров, доносящийся с улицы, а затем кто-то закричал в мегафон. Никакой ошибки, это голос моей мамы. Я подбежала к окну. Снаружи группа людей маршировала по кругу. Они несли плакаты и транспаранты. Снова завизжал мегафон, и я услышала крик своей матери:

— Хэй, хоу! Хэй, хоу!

И остальные митингующие, которые, как я, черт возьми, надеялась, были другими родителями, закричали:

— Брачное образование должно быть отменено!

Это, по-видимому, и была отличная идея, на которую маму вдохновила Элизабет Кэди Стэнтон. Акция протеста на снегу в стиле забастовки шла полным ходом. Если бы ее организовала не моя мама, я, возможно, подумала бы, что это круто. Но...

— Это твоя мама?

Внезапно возле меня появилась Келли Брукс. Ее губы были изогнуты с явным отвращением.

Я не собиралась выставлять напоказ перед ней свое бурлящее унижение.

— Да, это она! А где твоя мама? Почему она не помогает?

Келли искоса посмотрела и погладила свой свитер в ромбики.

— Она работает, — пробормотала она. — Но она подписала петицию. И отправила письмо.

— О, — сказала я, потому что больше нечего было сказать враждебно или как-то еще.

Митинг продолжался целый день. Когда директор Миллер попыталась сделать объявление после обеда, митингующие услышали ее по колонкам на улице. Так что они увеличили громкость мегафонов до максимума и заглушили ее. После последнего звонка мама и президент ассоциации родителей и учителей Сибил Хаттон остались, чтобы еще раз вспомнить о прошлом, так что я поехала домой на своем велосипеде. Когда я добралась, на автоответчике меня дожидалось голосовое сообщение из офтальмологии Зиннмана, в котором говорилось о том, что мои контактные линзы готовы. Не то чтобы они теперь были мне нужны для чирлидинга. Но я уже заплатила за них, поэтому решила, что могу их забрать. Папа рано вернулся домой из университета, так что я взяла его машину и помчалась в торговый центр.

Я втиснулась на парковочное место и поплюхала по грязному снегу к входу. Внутри стеклянного вестибюля отряхнула грязь со своих конверсов. Подняв взгляд, я увидела Марси, стоящую по ту сторону двери. Она смотрела на меня.

Вот черт. Первый понедельник месяца. Маникюр.

Не могу поверить, что я забыла.

Не было никакого способа избежать ее. Я сделала глубокий вдох и открыла дверь. В нос ударил аромат корицы из магазина выпечки неподалеку.

— Привет, Мар, — сказала я. Я хотела сказать, Марси.

— Привет, Фи. Что ты тут делаешь?

Хотя я была внутри теплого сверкающего торгового центра, а не на улице в холодной грязи, я сильнее закуталась в пальто.

— Забираю контактные линзы.

— О, — произнесла она. Она подтянула сумочку повыше на плечо. — Я думала, тебе нравятся твои очки.

Я подняла руку.

— Я заказала их пару недель назад для занятий чирлидингом. В любом случае, нужно забрать их.

— Да, Ге... — она запнулась, затем начала снова: — Я слышала, что ты больше не занимаешься чирлидингом.

Она смотрела рядом со мной, надо мной... куда угодно, но только не на меня.

Я фыркнула:

— Не думаю, что можно сказать, что я когда-либо им занималась.

Молчание. Единственным звуком была инструментальная рождественская музыка, льющаяся из колонок торгового центра. Я могла бы сказать, что она не знает, рассмеяться или нет. Это разрывало меня. Старая Марси либо посмеялась бы вместе со мной, либо сказала бы, что хорошо, что я хотя бы попыталась, и попросила бы заткнуться. Внезапно вся неприязнь покинула меня. С этим покончено.

— Марси, слушай. Насчет Гейба...

Она протянула руку и шагнула ко мне.

— Ты не представляешь, как мне жаль, что я встречалась с ним за твоей спиной. И я сожалею о том, что назвала тебя эгоистичной. Я просто была очень расстроена тем, что не могла рассказать тебе о Гейбе.

Я сделала шаг к ней.

— Нет, Мар. Это я должна извиняться. Я была эгоистичной. Я была совершенно эгоистичной… ты права. У меня не было на него никаких прав. Только фантазии. Только притворство. Гейбу Уэбберу всегда было плевать на меня, и ничего бы не изменилось. Но он дорожит тобой. Я должна была быть счастлива за тебя. Я знаю, что ты просто пыталась меня защитить.

Слезы наполнили глаза Марси и потекли по ее щекам, идеально накрашенным румянами персикового оттенка.

— Это так, Фиона. Я не хотела причинять тебе боль. Мне очень жаль.

Я сказала:

— Мне тоже жаль!

Затем я заплакала, и мы обнялись.

Торопливые покупатели глазели на нас, направляясь к дверям.

Когда мы с Марси наконец закончили всхлипывать, мы решили провести оставшуюся часть дня вместе. До ее записи на маникюр оставалось еще полчаса. Поэтому она посидела со мной, пока доктор показывал мне, как надевать и снимать контактные линзы, и рассказывал, как долго их можно носить каждый день.

Затем мы пошли в маникюрный салон, где Марси в знак примирения предложила сделать мне французский маникюр.

И в качестве знака примирения с ней, я согласилась. Должна признать, что, хотя мои ногти были обломанными и короткими, мастер волшебным образом сделал их... ну, девчачьими, как сказал бы мой папа.

Пока наши ногти сохли под ультрафиолетовым светом, я рассказала Марси о том, как папа напился и спрашивал, не лесбиянка ли я. Она смеялась так громко, словно это была самая смешная вещь на свете, за исключением бомбы-вонючки.

Мар вернулась. Черт, я скучала по ней.

Закончив в салоне, мы побрели к ресторанному дворику. Она взяла диетическую колу. Я — обычную. Мы сели за самый чистый столик, который только смогли найти.

— Я должна тебе кое-что сказать, — произнесла она между глотками.

Я разыграла удивление:

— Ты встречаешься с Гейбом Уэббером? Как ты могла?

Она наклонила голову и подняла одну бровь.

— Ха-ха. Очень смешно. Нет, кое-что другое.

— Что?

Я не могла оторвать взгляд от своих причудливых ногтей. Они выглядели настолько по-взрослому, когда я держала пластиковый стаканчик и соломинку. Я притворилась, что стаканчик хрустальный, — отставила мизинец и потягивала напиток, как королева Великобритании, стараясь рассмешить Мар.

Но вместо того чтобы засмеяться, она сказала:

— Джонни Мерсер хочет трахнуть тебя, несчастье.

Я застыла посреди королевского глотка и сглотнула. Затем поперхнулась и закашлялась. Кола полилась у меня из носа, что, если вам вдруг не доводилось этого испытать, просто убийственно. Пузырьки похожи на крошечные лезвия, которые режут твою слизистую оболочку. Я одновременно схватилась за нос и за салфетки.

Марси просто сидела, смеясь надо мной.

Я вытерла лицо и стол. И свою рубашку. И пол.

— Боже мой, Мар, ты такая...

— Он, в самом деле, очень милый парень. Что ты думаешь?

— Что я думаю о чем?

— О прогулке с ним.

Я посмотрела на Марси, словно она только что предложила мне присоединиться к ее секте, потому что их плавучая база скоро возвращается.

— Ты же не серьезно.

Это была скорее просьба, чем утверждение. Я подумала о том, как Джонни сказал мне у костра, что я ему нравлюсь. Затем эта записка. И хотя я обнаружила, что рада слышать, что он меня не ненавидит...

— Меня это не интересует, — сказала я.

— Один телефонный звонок. Просто позвони ему. Говорю тебе, Фи, он классный парень. Ты знаешь, что он взял на себя вину за твою шалость? За то объявление? Ты знаешь, что у него были большие проблемы из-за этого?

— Что? Нет! Он сказал, что все хорошо.

— Ну, конечно, он не станет рассказывать тебе, что у него проблемы. Ты ему нравишься, Фиона.

Он был вторым человеком, которого я рассматривала как мусор после того, как они пытались меня защитить. Сначала Мар, теперь Джонни.

— Насколько большие проблемы? — спросила я.

— Он должен был ежедневно оставаться после школы в течение месяца, подшивая бумаги для директора Миллер, чтобы получить обратно твой iPod и колонки. Вообще-то, мне кажется, что сегодня был последний день наказания.

Я поставила чашку на стол.

— Что?

— И это еще не все. Она заставила его пойти на семинар по управлению гневом на зимних каникулах. Он еще и платить за него должен. Ты можешь в это поверить?

Я поставила локти на стол и подперла голову руками.

— Нет, я не могу. О, Мар, я чувствую себя ужасно. — Я села. — Я заплачу за этот семинар. И он может забрать себе мой iPod и колонки.

Мар отмахнулась.

— Он не примет их. Я знаю, что не примет. Он такой парень, Фи. Гейб? Гейб взял бы твои деньги. Но не Джонни. Ни в коем случае.

Я взяла салфетку и принялась медленно рвать ее.

— Как так получилось, что я услышала об этом только сейчас? Это продолжается уже в течение месяца.

— Он заставил меня поклясться никому не говорить об этом. А мы с тобой не разговаривали, так что... Не говори ему, что я рассказала, ладно? Он сказал мне только потому, что отработка наказания совпала со временем наших уроков бальных танцев. В противном случае, бьюсь об заклад, никто бы не узнал. Он никогда не жаловался, Фиона. Думаю, он по-настоящему наслаждается этим, потому что это ради тебя.

Я почувствовала себя так, словно на мою кожу село много пчел, как и в тот момент, когда Тодд узнал, что я влюблена в Гейба. Словно каждый нерв в моем теле — это пучок тех оптоволоконных световых шаров, которые стоят в магазине новинок рядом с лавовыми лампами, а кто-то протягивает надо мной руку. Ближайшим по ощущениям, как мне кажется, является абсолютный, чистый, смертельный ужас.

Только мне не страшно.

Я скомкала клочки салфетки в один жесткий комочек.

Марси склонилась ко мне.

— Давай, один телефонный разговор с ним не убьет тебя. Один звонок. Ты же сама говорила, что думаешь, что он бунтовщик. Если тебя беспокоит его размер, — сказала Марси, — то, честно говоря, я удивлена.

Она глотнула своей диетической колы. Я знала, что она ждет, пока я осмелюсь начать отрицать это.

Я не стала.

Она раскалывала лед соломинкой.

— Знаешь, Фиона, иногда самые красивые парни хуже всего обращаются с девушками. Не все то золото, что блестит. Поверь мне.