Моя жена все еще смотрит в окно. Кажется, она замечает признаки весны вокруг нас. Лужайки красиво зеленеют, а деревья, такие суровые во время долгих, унылых зимних месяцев, распускаются и цветут. Наш пригород снова становится прекрасным местом для жизни, как раз вовремя. Мы выезжаем на автостраду, ведущую на север через центр Колумбуса, и я чувствую гордость за свой родной город, который выходит за рамки спортивной франшизы колледжа. Город вырос. Люди со всего мира считают его теперь утонченным, космополитичным местом, а не просто университетским городком или пастбищем для скота. Мне больше не нужно говорить: «Колумбус запятая Огайо». Мы находимся на международных картах погоды как город в Огайо. Наша погода имеет большее значение, чем погода Кливленда или Цинциннати. Для меня это признак того, что мы живем в великом городе.

По иронии судьбы, пока мы проносимся по периферии центра города, небоскребы разрезают чистое голубое небо, и мы направляемся в сельскую местность. Похоже, большая часть Огайо все еще аграрна, как бы сильно ни изменился Колумбус. Мы с женой в основном проводим время в районе пригородов, не часто выбираясь в центр. Я понимаю, что нам действительно нужно больше исследовать центр города. Всегда кажется, что за день нужно сделать гораздо больше, чем вы вообще можете. Вот почему я строю планы.

Миа ерзает на сиденье, поворачиваясь ко мне всем телом, насколько это возможно для человека, пристегнутого ремнем безопасности, и спрашивает:

— Ты правда думаешь, что клубника приживется? Я имею в виду, кусты выглядели так, как на фотографиях, которые прислал мне Бак. Возможно, они даже немного подросли. Но все может измениться. — Я замечаю, что теперь она держит телефон в руках. Ее прекрасные пальцы, подчеркнутые веселым красно-клубничным лаком для ногтей, быстро двигаются по маленькой клавиатуре. Когда я познакомился с ней, она работала копирайтером в рекламном агентстве, и до сих пор у нее потрясающая скорость работы на клавиатуре.

— Здесь говорится, что рассаду клубники следует покупать в уважаемом питомнике. Я просто не уверена, что выбрала правильный вариант. И кустам нужны глубокие лунки, достаточно широкие, чтобы вместить всю корневую систему, не сгибая корни. Очень привередливые растения, — продолжает она. Ее губы сжаты, как будто она съела кислую ягоду.

— Уверен, что с ними все в порядке, — успокаиваю я ее. — Никто не будет заботиться о них больше, чем ты. — Справа от нас проезжает черная спортивная машина, на самом деле только вспышка металла, потому что она движется слишком быстро. Я даже не заметил ее в зеркале заднего вида. Забавно, как что-то может подкрасться к тебе, появиться из ниоткуда.

— Это все равно, что снова иметь детей или щенков, — говорит она, игнорируя гоночную машину, когда я включаю поворотник и выезжаю на полосу встречного движения. — Не сажать слишком глубоко, говорится здесь. Корни должны быть покрыты, но крона должна находиться прямо на поверхности почвы. Я должна позвонить Баку и попросить его проверить кроны.

Она смотрит на меня, без сомнения, уловив мою ухмылку. Во-первых, что это за имя такое Б-А-К? Ну вот, правда. Но, несмотря на свое нелепое имя, Бак Оверфорд, я думаю, достаточно хороший парень. Он наш сосед на озере, вдовец, хотя примерно моего возраста, который любит говорить о садоводстве с моей женой. Я должен быть предельно честен. Мне сорок пять, а Мии всего тридцать три. Бак ближе к моему возрасту, чем к ее, может быть, даже немного старше. Я все равно выгляжу моложе. Не то чтобы нас с ним можно было назвать старыми чудаками. Хотя у Бака действительно есть эта склонность к садоводству, которая, я считаю, в большей степени присуща женщинам, так что это делает его в моих глазах старше и слабее.

По крайней мере, Миа рассказала мне, что они с Баком болтают о садоводстве с тех пор, как мы познакомились с ним прошлым летом. Это было сразу после того, как наш грузовик уехал. Он принес бутылку «Мерло», хорошую, если мне не изменяет память, и мы втроем провели приятный вечер на крытой веранде, пока не пришло время найти наших мальчиков и подготовить их ко сну. Мальчики итак проводили время у озера каждое лето, пока мы арендовали дом. Теперь, когда мы стали владельцами, членами клуба, они, похоже, увеличили продолжительность своих прогулок.

На озере было бесчисленное множество полезных занятий, чтобы привлечь их внимание, от уроков парусного спорта до шаффлборда, скейтбординга и езды на велосипеде. Иногда мы находили их сидящими у кромки воды, прыгающими по камням, как будто они сошли с картины Нормана Рокуэлла. Все это было совершенно безопасно, эти бесконечные летние развлечения, которые радовали наших мальчиков и заставляли их умолять нас отправиться в Лейксайд при любой возможности. Однако, когда приходило время ложиться спать, найти их, загнать в угол, а затем уложить в постель — это тот процесс, который лучше оставить только для семьи. Ни к чему свидетели этого изнурительного упражнения.

— Ладно, хорошо, мне не нужно беспокоить Бака. Я могу проверить клубнику, как только мы туда доберемся, — говорит Миа в мою сторону, прежде чем снова переключить внимание на экран телефона.

— Верное решение. — Я смотрю в зеркало заднего вида, нет ли еще каких-нибудь мчащихся спортивных автомобилей. Конечно, раньше и у меня была дорогая спортивная машина. Вероятно, однажды у меня снова будет такая, когда мой образ жизни потребует перемен, размышляю я, рассматривая интерьер моего разумного «Форд-Флекса». Салон для всей семьи и стольких клубничных растений, сколько Миа сможет посадить. Я могу везти столько спортивного инвентаря мальчиков, сколько они захотят взять с собой. Это разумный, практичный автомобиль. Для ответственного семьянина. Она мне идеально подходит, эта машина. Мне и моей горячей, недавно похудевшей жене. Но если она еще немного похудеет, то исчезнет. Это настоящий позор из-за тошноты, с которой она боролась. Последний врач убежден, что это связано со стрессом. Он велел ей медитировать.

— Ты знаешь, что побеги клубники называются «дочками»? — спрашивает она. Воздух между нами пульсирует, я чувствую это. Тревожный сигнал.

— Нет, не знал, — говорю я, делая глубокий вдох, прежде чем осознаю, что делаю это. Забавно, как от отсутствия у нас дочери перехватывает дыхание в самые странные моменты, на самые глупые темы. — Никаких «сыночков» растений? Какой сексизм.

— Я все еще жалею, что мы не попытались, — тихо говорит Миа, помешивая землю в старом горшке. Только эта тема, эта старая болезненная рана заставляет меня проглотить что-то горькое. Я кашляю, пытаясь прочистить горло, мои темные мысли.

— Может быть, мы не будем сегодня это обсуждать? — спрашиваю я. Сосредотачиваюсь на сельскохозяйственных угодьях, которые начинают открываться по обе стороны дороги. Мы наконец-то за пределами города, наконец-то свободны от ответственности, блестящих офисных зданий, сшитых на заказ костюмов и загородных клубов, которые ценит эта часть цивилизации. Конечно, я бы скучал по гольфу, если бы мне пришлось жить в деревне. И многому другому. Поездки в деревню на выходные — это возможность пообщаться с нашими более простыми земляками-селянами. Не то место, где я был бы готов жить на постоянной основе. Надеюсь, что мы не будем расходиться во мнениях в начале нашей поездки по стране.

Миа поворачивается ко мне, и я слышу нежную, приятную улыбку в ее следующих словах.

— Конечно, никаких неприятных тем. Это наш счастливый день, начало замечательных выходных. До этого момента я просто не знала о саженцах клубники и «дочкиных» побегах. Надо было выращивать перец. — Ее голос мягок, но проникает в мое сердце как кинжал. Это заявление, этот перец, — это удар. Конечно, мы могли бы попытаться забеременеть еще раз, но я был убежден, что снова будет мальчик. У нас было два таких идеальных маленьких экземпляра, каждый из которых оказался миниатюрной версией меня, как и должно быть. Я понимаю, что Мии было бы приятно увидеть маленькую версию самой себя, идущую по этому миру, следуя по ее стопам. Но зачем искушать судьбу?

Я бросаю взгляд на жену. Неужели Миа вытирает глаз? Нет, уверен, что это, должно быть, выпавшая ресница. Эта тема почти такая же старая, как Сэм, наш младший, которому шесть лет. Мы спорили, не соглашались, скажем так, из-за нашей призрачной дочери — ее звали бы Лили, снова и снова повторяла Миа — на протяжении шести лет. Все это абсурдно. Она должна помнить свои благословения, как, например, ее дочки-клубники в ее прекрасном доме у озера. Она должна быть благодарна за все, что у нее есть, за все, что я ей дал, а не страдать от того, что она что-то упустила, за кого-то, кого никогда не существовало. Я чувствую, как сжимаю руль, вижу, как побелели костяшки пальцев.

— Или бобы. Зеленую фасоль. Было бы забавно ее вырастить, — говорю я, прилагая усилия, чтобы подыграть. У меня есть страсть к зеленой фасоли, и я люблю ее с детства. Я научился не задаваться вопросом, почему. Это просто факт, как невозможно голубое майское небо или коричнево-зеленые поля, простирающиеся на мили по обе стороны от машины.

Я помню, когда был ребенком, и мои родители водили нас в модный ресторан в городе — это было задолго до их трагической гибели от несчастного случая, конечно. До того, как все изменилось. Просто хочу сказать вам, что может случиться одна вещь, и пуф, все летит к чертям.

Люди говорят, что это был странный поворот судьбы, несчастный случай, что оба моих родителя решили вздремнуть днем. Мамины подруги-соседки рассказали полиции, что моя мама почти никогда не отдыхала днем. Но у нее была болезнь Альцгеймера на ранней стадии, так что все постоянно менялось. Суть в том, что в тот день она действительно уснула. Мой отец старел, хотя был упрям и не признавал этого. Он дремал каждый день. Хотя болезнь моей мамы прогрессировала, она все еще оставалась деятельной, у нее все равно было больше энергии, чем у него. Конечно, она забывала такие мелочи, как имя своего соседа, но до тех пор она не забывала о больших вещах, таких как выключение автомобиля, особенно, когда она парковала его в гараже.